П. А. Кропоткин и его Учение. Интернациональный сборник.
Л. Бертони. Что дал Кропоткин. Стр. 34-46
Что дал Кропоткин
Сердце сжимается при мысли о том, что должен был выстрадать П. Кропоткин в последние 10 лет жизни. Он буквально чувствовал приближение войны, предвидел ужасающую катастрофу, неизбежно с нею связанную, заранее мучался тем трудным и противоречивым положением, в котором ему предстояло быть поставленным. Война разразилась, и ее продолжительность, ее ужасы превзошли все ожидания. Затем пришла русская революции которую он, конечно, встретил с глубокою радостью, смешанною, однако, с тревогою. Лучше, чем кто бы то ни было, он предвидел все ошибки, все затруднения, а также и все то низкое, что в ней оказалось. Увы! ему пришлось увидать, как ока привела к слепой и жестокой диктатуре, которая, как он знал, являлась для революции страшнейшею опасностью. В течении сорока лет он повторял: „Революции нужен хлеб“, а русскому народу грозил голод, вызванный отчасти непредусмотрительностью и жестокостью диктаторов. Помимо материальных лишений, сколько должен он был пережить нравственных страданий, он такой чуткий, такой гуманный! Увы! Ни одна мечта не осуществляется целиком: всякое осуществление всегда связано с разочарованием. Ну что-ж! нужно вновь приниматься за дело — вот и все! И принимаясь вновь за свою работу, мы всегда будем с пользою и радостью обращаться к Кропоткину. Его произведения доступны всем по ясности выражения и ясности духа, по своему оздоровляющему характеру. Его влияние в нашей среде было громадно. Некоторые товарищи, (которых я, несмотря на это, люблю я уважаю), по-видимому, находят это влияние, по крайней мере, отчасти, вредным. Кропоткину ставят в упрек его оптимизм, его упрощённый взгляд на вещи, его веру, а также и его научное мировоззрение.
Оптимизм, если он — действенная сила, а не простое благодушие, кажется мне большою добродетелью. Слишком много встречается людей, которые пожимают плеча-
___________________________________________
ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ СБОРНИК 176
ми, подымают руки к небу и заявляют, что делать нечего и что человечество неизлечимо, — слишком много их для того, чтобы не приветствовать Кропоткина, страстно ищущего всего, что скрыто в массе лучшего, и, прежде всего, ту взаимопомощь, которая встречается в ее среде даже в этом мире раздоров, ненависти, тирании и эксплоатации.
Затем, чрезмерное упрощение: можно ли поставить его в упрек Кропоткину? Заметим, что для людей, стремящихся к благу, многие вопросы должны являться совершенно упрощенными; поэтому для человека, у которого такое стремление существует в высшей степени, почти невозможно ему не подчиняться, хотя бы отчасти. Я говорю: „отчасти“ потому, что, в сущности, Кропоткин указывает, как в своей Великой Революции, так и в других произведениях, на то, как много затруднений встречает на своем пути дело революции. Если же под упрощенностью подразумевают способность сделать свою мысль доступною для всех, то я вижу в этом печать самой благодетельной формы гения.
Вера необходима для долголетней, всю жизнь продолжающейся работы. Элизе Реклю совершенно справедливо сказал, что для анархиста „это — вопрос не надежды, а совести“, но мы все таки верим в то, что, если та или другая надежда является неосуществимою для нас, она не будет таковой для наших потомков, а именно постольку, поскольку мы расчистим для нее путь, повинуясь голосу нашей совести. Без сильной веры разочарования, неудачи, физические, материальные или нравственные невзгоды быстро превращают революционного бойца в скептика. Излишне говорить, что не нужно смешивать слепую и извне навязанную веру с верою разумною, понимающею и способною видоизменяться соответственно новому опыту, новым приобретенным знаниям. Кропоткин — человек сильной веры; но как же призывать — не прибегая к принуждению — людей к действию, если сам не веришь глубоко в необходимость этого действия, в его влияние, если и не в осязательный его результат?
Кропоткин, наконец, слил воедино науку и анархию. Конечно, великий ученый может вовсе не быть анархистом, тогда как люди почти безграмотные ими становятся. Анархическая мысль слагается из элементов, некоторые из коих имеют к науке лишь отдаленное отношение. Когда
___________________________________________
П. А. КРОПОТКИН И ЕГО УЧЕНИЕ 177
социализм провозгласил себя исключительно научным и утопическим все то, что находилось вне марксистской доктрины, доказать, что анархизм нисколько не противоречит научным данным и пользуется научным методом, было необходимо; но думал ли действительно Кропоткин, что наука — все, и что она все может? Смешивал ли он науку с нравственностью, силу в механическом смысле слова с силою нравственною, природу с мыслью, естественный закон с волею? Мы этого не думаем. Кропоткин смотрел на науку как на последовательный ряд все более точных приближений. Его книга „Современная наука и анархия“ начинается словами: „Анархия, конечно, ведет свое происхождение не от какого-нибудь научного открытия и не от какой-нибудь системы философии“. Его этика „нисколько не смешивает силу механическую с силою нравственною“.
Значит ли это, что то, что дал Кропоткин — совершенно? Конечно нет, но некоторые из высказываемых критических замечаний относятся, мне кажется, скорее к ошибочным и односторонним толкованиям его идей, чем к самим этим идеям, взятым в целом.
Все произведения Кропоткина легко читаются и доступны всем. Зло, которое он сильно чувствует и которое разбирает, никогда не приводит его к отчаянию: выход — всегда в том, что могут сделать и что уже делают те, кто от него страдает. И это — очень важная черта: каждая строка внушает вам стремление к взаимопомощи, к служению людям, даже к самопожертвованию, но заранее исключается всякая надобность в каком бы то ни было спасителе: парии освободят себя, главным образом, своими, собственными силами. Неужели мы поставим Кропоткину в упрек, что он предлагает здесь слишком простое, слишком очевидное средство, когда именно другого пути поднять угнетенных и обездоленных не существует?
Кропоткин сохраняет полную ясность и спокойствие мысли и выражений даже в полемике. Я помню, как по поводу спора об одном историческом вопросе, расстроенный несколько резким ответом Джемса Гильома, он сказал мне взволнованно: „Джемс — злой!“ Ему казалось чудовищным, чтобы какое-нибудь другое чувство, кроме старой дружбы, могло, даже случайно, проявиться в пылу спора. Эта ясность духа придает особую прелесть его
___________________________________________
ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ СБОРНИК 178
произведениям. Редко встретишь у него какие-нибудь нападки, что-нибудь язвительное, обидное, сердитое; и это не мешает ему вызывать чувство возмущения — самой своей критикой, неумолимой именно благодаря своей ясности и точности. Как непохоже это на те желчные, придирчивые и ехидные писания, к которым так склонны некоторые низкие умы, стремящиеся не облагородить жизнь, а загрязнить ее, чтобы низвести ее к своему собственному уровню!
О прекрасные, здоровые страницы, проникнутые добротою, подымающие душу, мысль, все существо человека над окружающею печальною жизнью, оживляющие его крепкою верою, делающие его способным к действию, к полному самоотречению, не вынужденному, а свободному, возводящие его на более высокую ступень призывом к новой жизни, к отказу от всего унижающего, к восприятию идеи всецелого освобождения!
Произведения Кропоткина обладают свойством пробуждать в нас то, что есть в нас лучшего, заставляют плодотворно думать, приводят нас к высоким мыслям, открывают нам в нас самих силу, о которой мы не подозревали. Один итальянский поэт сказал:
Il fare un libro е meno che niente,
Se il libro fatto non rifa la gente.
(Написать книгу, это — меньше, чем ничего, если книга, когда она издана, не переделывает людей).
Много на свете таких людей, которых, в течение последнего полу-века, переделали книги Кропоткина, и это влияние они, несомненно, продолжают оказывать. Его имя стоит в первом ряду тех, кто посвятил всю свою жизнь освобождению человечества от всякого вида рабства; его учение, в его постоянном развитии, лучше всего может быть противопоставлено как попыткам возврата к темному прошлому, так и водворению диктаторского якобы-социализма, сохраняющего, в новой форме, вековечное угнетение и вековечную эксплоатацию человека человеком.
Л. Бертони.
Оглавление сборника
П. А. Кропоткин и его Учение