П.Кропоткин. Речи Бунтовщика. 

---

Разложение государства

Если в хозяйственном строе Европы мы видим полную неурядицу промышленности и торговли, и банкротство производства, то в политическом строе мы имеем полнейшее разложение государств и их неизбежное банкротство в близком будущем.

Перебирая все государства, начиная с жандармского самодержавия в России до правления богатых купцов и промышленников в Америке, мы не находим ни одного, которое не шло-бы быстрыми шагами к разложению и, следовательно, к революции. Как одряхлевшие старцы, раз’едаемые внутренними болезнями и неспособные приспособиться к новым течениям мысли, они растрачивают свои последние силы в борьбе с молодою жизнью, пробивающейся вокруг них; они живут в счет будущего, и сами ускоряют свое разложение, постоянно ссорясь между собою.

Всех их гложет одна болезнь: болезнь старчества. Действительно, Государство, – т. е. политическое устройство, при котором все дела всего общества передаются в руки немногих, будет-ли то царь и его советчики, или парламент, или республиканское правительство, – такая форма политического устройства отживает свой век. Человечество уже ищет новых форм политической жизни, новых начал политической организации, более согласных с современными воззрениями на права личности и на равенство в обществе.

Достигши высшей точки развития в восемьнадцатом веке, государственная власть находится с тех пор в периоде упадка: ей никогда более не вернуть своего прошлого могущества. Народы западной Европы, особенно латинские народы, во Франции, Испании и Италии, а также в значительной мере и англо-саксонцы, уже стремятся сбросить с себя эту власть, мешающую их свободному развитию. Им нужна независимость и полная свобода областей, городов, рабочих союзов, – сплоченных между собою, не государственною властью, не правительством, требующим от них повиновения, а свободным договором, возникающим из взаимных обязательств, принятых на себя добровольно. Власть немногих над всеми – выборная или захваченная – уже отжили свое время.

Такова историческая жизнь в которую мы вступаем теперь, и ничто не помешает этим новым потребностям найти свое осуществление.

Если бы правящие классы могли понять это положение дел, они конечно пошли бы на встречу новым стремлениям. Но, состарившись в преданиях прошлого, не уважая ничего, кроме туго-набитого кошеля и не понимая ничего, кроме власти, держащей народ в полном повиновении, – они всеми силами мешают новому течению мысли пробиться наружу. Роковым образом, они делают поэтому внезапный взрыв и насильственный переворот неизбежными. Новые стремления человечества найдут себе исход – но при грохоте пушек и при зареве пожаров.

Когда государственная власть стала выростать среди разлагавшихся средневековых учреждений Европы и усиливалась понемногу, где – завоеваниями, где – хитростью и убийством^[1], она захватывала лишь немногие из взаимных отношений граждан. Но теперь, государство вмешивается во все проявления нашей жизни. От колыбели до могилы оно держит и давит нас в своих руках. То в виде верховной власти, то в виде земского, городского или общинного правительства, оно преследует нас на каждом шагу, и мы встречаем его на каждом перекрестке. Оно теснит нас; оно налагает на нас налоги, подати, повинности, обязательства, и т. п., и во всем надоедает нам своим безтолковым вмешательством.

В школе, оно приказывает учить нас тем, или другим образом, и упорно задавливает всякую попытку перестроить образование на новых началах. В юности оно занумеровывает нас, закабаляет в солдатчину и до седых волос держит каждого мущину под угрозою внезапного призыва на войну, до которой громаднейшему большинству граждан нет никакого дела, и каждую женщину – под страхом бойни, на которую погонят ее сыновей, братьев и мужа. Оно поощряет одни отрасли промышленности и раззоряет другие. В угоду богачам, оно обязывает нас ездить и возить товары по таким-то линиям, а не по другим. И так – во всем, куда бы мы ни обратились.

На все, решительно все, что бы мы ни делали, у него есть свои законы. И его законы и приказы накопляются каждый день с такою быстротою, что самый ловкий адвокат не может в них разобраться. Каждый день создаются новые канцелярии, новые учреждения, как-нибудь подлаженные к старым, на живую нитку подправленным колесам государственной машины; и из всего этого создается такая неуклюжая, такая сложная, такая зловредная машина, что даже те, на ком лежит обязанность приводить ее в действие, возмущаются ее безобразием.

Государство создает целые армии чиновников – этих паукообразных обитателей затхлых канцелярий, которые весь мир знают лишь сквозь свои запыленные стекла да по грудам бессмысленных бумаг, написанных бессмысленным языком. Таким образом создается целая порода людей, знающих одного лишь бога – жалованье и наградные, – живущая одною лишь заботою: как-бы примазаться в какой-нибудь партии: черных или белых, синих или желтых, лишь бы эта партия давала им побольше жалованья за наименьшее количество труда.

Что получается из всего этого – известно всем и каждому. Существует ли хоть одна отрасль деятельности государства – будь-ли то в Персии, или в России, или в Соединенных Штатах, которая глубоко не возмущала бы каждого, кому приходится иметь с ней дело? Есть ли хоть одна отрасль, – школа, судебное устройство, военное дело и т. д. – в которой государство, после целых веков переделок, не оказалось бы вполне несостоятельным?

Громадные и вечно-ростущие суммы денег, которые взыскиваются государством с народа, всегда оказываются недостаточными. Все государства, без исключения, живут насчет будущих поколений. Все они входят в долги, все они идут к раззорению.

Долги Европейских, государств уже достигли колоссальной, невероятной цифры более сорока миллиардов, сорока тысяч миллионов рублей!^[2]. Если бы все доходы всех государств употреблять на уплату этого долга, его нельзя было бы выплатить в пятнадцать лет. Но вместо того, чтобы уменьшаться, эти долги ростут каждый год; каждый год они увеличиваются в громадных размерах, новыми долгами правительств, новыми долгами: областными, городскими и общинными. Так оно и быть должно: оно в силе вещей. Всякое государство, какова бы ни была его кличка, неизбежно стремится постоянно расширить свои действия и свои права; каждый чиновник, каждый парламент, каждая Дума роковым образом стремятся распространить свою власть, прихватить что-нибудь новое под свое начало. Каждая политическая партия, получающая власть, вынуждена создавать новые должности и новых чиновников, чтобы удовлетворить своих сторонников.

Поэтому, задолженность государств вечно ростет, даже в мирное время. Но, начнись война, и немедленно государственные долги ростут в невероятных размерах. Конца нет этим долгам, и не выйти государствам из заколдованного круга: он создан необходимостью, он вытекает из самой сущности государственной идеи^[3].

Поэтому, все государства идут на полных парах к банкротству; и не далек тот день, когда Восставшие народы не захотят более платить каждый год около миллиарда, т. е. тысячи мильонов рублей, банкирам и всяким хищникам: они провозгласят банкротство государств и предложат банкирам копать землю и работать молотом, наравне со всеми, если им желательно жить на свете.

«Государство» и «война» – два неразлучных понятия. Всякое государство, роковым образом, стремится усилиться на счет своих соседей; иначе, оно станет относительно их в подчиненное положение. Оно должно стараться ослабить соседей, обеднить их, чтобы потом приказывать им, навязывать им свою политику, свои союзы, свои торговые трактаты, свои пошлины, и наживаться на их счет. Так как борьба за преобладание составляет сущность буржуазного хозяйственного строя, она неизбежно должна быть сущностью и политической жизни государств. Вот почему войны стали обычным явлением в Европе. Прусско-датская война 1864 года, прусско-австрийская 1866-го, прусско-французская 1871-го, русско-турецкая война 1877 года следуют друг за другом, с короткими перерывами, – не говоря о войнах в Египте, Афганистане, средней Африке и т. д., которыми английское государство стремится обеспечить свои владения в Индии и свои новые захваты. Много новых войн еще имеется в виду. Франция, Германия, Австрия, Италия, Англия, Россия, даже Дания и Швеция, готовы напустить друг на друга свои бесчисленные войска, и начать дело взаимного истребления. Причин войны накопилось в Европе на целые тридцать лет вперед^[4].

Но всякая война ведет за собою безработицу, остановку производства, торговые кризисы, усиление налогов, увеличение государственных и областных долгов. Мало того. Каждая война становится нравственным поражением государства, потому что после каждой войны народ замечает, что государство оказалось никуда не годным, даже в том, что считается главною его обязанностью: если на него нападают, оно не умеет защитить свою землю; даже в случае победы, оно теряет в уважении своих граждан. Вспомним только брожение умов, начавшееся после войны 1871 года, одинаково во Франции и в Германии, не смотря на временное увлечение немцев военщиною; вспомним недовольство в России после войны 1877 года.

Войны и вооружения добивают государства; они ускоряют их нравственную и экономическую несостоятельность. Еще две-три больших войны, и они нанесут последний удар этим уже разлагающимся механизмам.

Рядом с внешней войной идет внутренняя война.

Народы подчинились государственной власти под условием, что она будет защитою всем и, в особенности, защитою слабого против сильного. Но вместо того, государство стало теперь оплотом богатых против бедных, орудием имущих – против всех неимущих.

К чему, в самом деле, служит этот громадный механизм, называемый государством? Мешает-ли оно помещику закабалять крестьянина или фабриканту – закабалять рабочего? Обеспечивает-ли оно всем и каждому возможность работать и кормиться своим трудом? Защищает-ли оно нас от мироеда и ростовщика? Дает-ли оно пищу голодному? Кормит-ли оно крестьянку, которой ребенок умирает с голода, теребя иссохшую, иссякшую грудь своей матери?

Нет, тысячу раз нет! – Государство – это покровитель крепостного права, покровитель мироедства, заступник хищничества, защитник собственности, основанном на захвате чужой земли и чужого труда! Тому, у кого ничего нет кроме рук да готовности работать, тому нечего ждать от государства. Для него оно – просто сила, ставшая поперёк его освобождению.

Всё – для богатого бездельника! всё – против трудящегося бездомного работника! Образование, чтобы с детства испортить ребенка, вселяя ему всевозможные предрассудки и набивая ему голову понятиями о первенстве, о повиновении сильному, о порабощении слабого; Церковь, дающая свое благословение всем подлейшим проявлениям насилия; Закон, мешающий развитию взаимной поддержки и равенства; богатство, чтобы угнетать народ и, при случае, подкупать даже тех, кто хотел бы потрудиться для его освобождения; тюрьма и пули – тем кого деньгами не подкупишь. Вот сущность государства!

Долго-ли оно так будет? Может ли это продолжаться?

Очевидно, нет. Целая половина человечества – та, которая всё производит трудом своих рук, не может веки-вечные поддерживать такой строй, который для того только и выработан, чтобы держать эту половину человечества в повиновении. Везде простой народ начинает бунтоваться против такого насилия: под Российским самодержавием, под Английской конституцией, под буржуазной республикой Франции и Соединенных Штатов. Вся история нашего времени есть ни что иное, как история борьбы простого народа против привилегированных классов, поддерживаемых Государством. Эта борьба ведется повсюду, какова-бы ни была форма правления, и она составляет главную заботу всех правительств. Ею обусловливаются все их деяния. Не принципы, не соображения о народном благе руководят теперь правительствами, когда они издают тот или другой закон, принимают ту или другую меру. Ими руководит одно соображение: сохранить силу привилегированных классов, удержать их могущество, несмотря на напор снизу.

Одна эта борьба уже способна была бы разрушить самое сильное политическое устройство. Но когда эта борьба идет среди государств, уже расшатанных, уже идущих к падению в силу самих исторических условий их развития; когда эти государства, к тому же, сами несутся к разорению и взаимно разоряют друг друга; когда, наконец, всемогущее государство начинает претить даже самим привилегированным классам, которых оно охраняет – когда столько различных причин совместно ведут к одному и тому же последствию, тогда в исходе не может быть сомнения. Главная сила – в народе, а народ, достигая сознания, неизбежно одолевает то что давит его. Окончательное разложение государственного строя составляет лишь вопрос времени, и мыслитель уже может видеть приближение такой великой революции, которая разрушит современные государства, в корень подточит самую сущность государственного строя и даст возникнуть новым формам, новому строю, более согласному с современными стремлениями к свободе личности и равенству всех человеческих существ.