Труды Международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения П.А. Кропоткина. М., 1995. Вып. 1: Идеи П.А. Кропоткина в философии.
С. 145–156.
Н.М.Пирумова
Россия
ПЕТР КРОПОТКИН И ЛЕВ ТОЛСТОЙ
Кропоткин никогда не встречался с Толстым. Не было между ними и прямой переписки. Взаимный же интерес их был велик.
Что же объединяло и что разделяло двух замечательных людей?
Прежде чем говорить об общем и различном в их взглядах, о том, как складывались их личные отношения, обратимся к впечатлению от близкого общения с ними известного русского скульптора Ильи Гинзбурга, оставившего нам их скульптурные портреты. «Когда буря и гроза ломают деревья… производят опустошения, — одни вековые дубы держатся стойко, под натиском стихийных сил. Эти дубы — свидетели многих перемен в природе. Радостно видеть этих гигантов. От них уходишь с верою в мощь и жизнь природы. И я счастлив, что видел такие дубы, как Л.Н.Толстой и П.А.Кропоткин» [1].
Силой художественного видения скульптор понял и запечатлел природную сущность обоих мыслителей. Глубинные истоки их воззрений во многом были схожи. Цели порой представлялись Толстому близкими. Однажды Лев Николаевич заметил, что ему кажется, будто он и Кропоткин «хотят одного и того же, но от религиозного чувства к революционному — дальше всего».
Интерес к идеям Кропоткина возник у Толстого вместе с размышлениями о несостоятельности церкви и государства. Кропоткин полагал, что «простые начала безгосударственного социализма» волновали Льва Николаевича еще в 60-е годы, когда он встречался с Прудоном и размышлял о необходимости «земельного переворота».
В конце 70-х годов близкое знакомство с некоторыми народниками способствовало возврату Толстого к размышлениям о негативной роли государства. Однако анархистская доктрина, складывающаяся у Толстого, с самого начала носила самостоятельный характер и была связана лишь с его новым христианским мировоззрением, основополагающей идеей которого было ненасилие.
12 января 1889 г. Лев Николаевич записал в дневнике: «Анархисты совсем правы, только не в насилии. Удивительное затмение» [2].
Видя в ненасилии единственный целесообразный путь переустройства общества, Толстой не мог принять идею революции, исповедуемую Кропоткиным. «Толстой за непротивление злу насилием, а я за социальную революцию» — констатировал Петр Алексеевич.
Обоснование революционерами неизбежности социальной революции общеизвестны. Остановимся коротко на размышлениях о пути совершенствования общества, предлагаемых Толстым.
Государство, считал он, заключает в себе главное насилие. Оно приносит вред людям, и никаким благим целям служить не может. Человечество уже настолько развито, что может обходиться без государства. Но как от него избавиться? 7 сентября 1889 г. он писал в дневнике: «Думал все о том же, почему осуществление царства божьего на земле никак не может совершиться ни путем того правительственного насилия, которое теперь существует, ни путем революции и правительственного социализма». Уничтожение одних правителей для создания других «управляющих работой людей» Толстой считал бесперспективным. «Устройство такое не может осуществиться потому, что те люди, очень много людей, которые будут заведовать экономическими распорядками, будут люди со стремлением к личному благу… и потому неизбежно… будут преследовать свои личные выгоды… и будут нарушать смысл самого того дела, к которому они призваны. Скажут: выбрать таких людей — мудрых и святых. Но выбрать мудрых и святых могут только мудрые и святые. Если бы все люди были мудрые и святые, то не нужно было бы никакого устройства».
Для мирного достижения безгосударственной жизни следует уклоняться от всякого участия в государственных делах, распространять идеи христианского анархизма, которые, широко овладев умами людей, когда-либо заменят государство. Образ организации будущего Толстой видел в общине, где порядок поддерживается силой общего мнения, без судов, тюрем и войска, а собственность на землю принадлежит всем.
Первым шагом к ненасильственной революции должна была бы стать национализация всей земли с последующей оценкой ее и обложением налогом, что должно привести к естественному переделу земельных владений, сосредоточению их в руках тех, кто их обрабатывает. Осуществление подобной реформы в сочетании с распространением среди людей «христианства в его истинном значении» должно было, по Толстому, привести к саморазрушению государства.
Идея национализации земли была предложена Генри Джорджем. Толстой лишь развивал ее. Кропоткин признавал, что в России, где половина помещичьей земли заложена, легче всего решить земельный вопрос подобной национализацией. «Кто же это должен сделать? Царь? Парламент? Парламент будет победой буржуазии, опять господ. Это может сделать только революция, а тут мы со Львом Николаевичем расходимся, — говорил Кропоткин» [3].
Это расхождение, а главное — постановка проблемы ненасилия, — не могли не вызвать полемику между ними. Началась она в 1897 г. и велась посредством переписки, а порой и в бурных спорах при встречах с Владимиром Григорьевичем Чертковым — человеком, наиболее близким Льву Николаевичу.
10 июня 1897 г. Кропоткин написал Черткову первое письмо: «Человечество нельзя двигать пассивным неодобрением… Человечество всегда двигалось только активными словами, которые вы и пытались создать. (Вот почему формула «непротивления злу» неверна.) Вы же хотите противления и нужно много противления, вы только хотите его без насилия…» Несколько позднее Кропоткин продолжал эту тему: «Если бы вам удалось соединить большое количество людей […], которые во имя общечеловеческой поруки… подняли голос против всякого насилия сверху — экономического, политического и нравственного, — тогда насилие снизу, как самоотверженный протест против насилия сверху, все менее и менее становился бы необходимым. Пока этого нет, насилие снизу останется фактором прогресса нравственного» [4].
Получив от Черткова это письмо, Толстой отвечал: «Письмо Кр[опоткина] мне очень понравилось. Его аргументы в пользу насилия мне представляются не выражением убеждения, но только верности тому знамени, под кот[орым] он честно прослужил свою жизнь. Не может он не видеть того, что протест против насилия, для того, чтобы быть сильным, должен быть твердо обоснован, а протест, допускающий для себя насилие, has no leg to stand upon [не имеет почвы под собой (англ.)] и этим самым обрекает себя на безуспешность» [5].
Полемика в критическом, порой строгом, но всегда доброжелательном тоне продолжалась все последующие годы. В январе 1903 г. Кропоткин, сообщая Черткову о том, что прочел воззвание Льва Николаевича к рабочему народу, писал: «Все, что Л.Н. говорит о необходимости обобществления земли — прекрасно. Но его совет терпеть, не слушать революционеров, не делать стачек, не брать землю у помещиков… не следовало давать…
…Только тогда, когда народ делал стачки и бунтовал, правительство шло на уступки.
…Что же до того, чтобы не наниматься на работу у помещиков и не снимать у них в аренду землю, такие советы давать нам, сытым людям, совсем не годится…
— Почему? — Да потому, что многие сидят впроголодь.
— Чего тут советовать терпение. Целые столетия терпят, а между тем, не только из буржуев, а из писателей и то всего два нашлось за них заступиться: Золя, да Толстой.
…Вообще советовать «терпенье», да не брать в аренду помещичью землю, когда на своей земле часто и курицу некуда выгнать — это может советовать «та» сторона, — не Льву Николаевичу давать их» [6].
Не все письма Кропоткина содержали упреки Толстому. Петр Алексеевич писал Черткову о «милом, милом Льве Николаевиче», об успехе его книг на Западе, рассказывал, как под влиянием «Воскресенья» в Нью-Йорке, Чикаго и Бостоне поднялось широкое движение против тюрем и о многом другом.
Особенно близким Толстой стал для Кропоткина в период его работы над книгой «Идеалы и действительность в русской литературе», когда он много думал о значении и роли его художественного творчества и находил порой общие с писателем оценки того или иного литературного явления. Так, в одном из писем Черткову он замечал: «Лев Николаевич порицал обличительную литературу» и тут же добавлял, что его тоже всегда поражала сила положительной литературы Руссо (или построителей естественного миросозерцания, или провозвестников социализма) и слабость отрицательной литературы Вольтера и др. Во время работы над разделом, посвященным Толстому, Кропоткин писал (22 января 1905 г.) Черткову: «Только вчера кончил свою рукопись о Л.Н.Толстом — два месяца почти изучал все его нравственно-религиозные писания последних двадцати лет. Ругал англичан-переводчиков, сглаживающих тексты Льва Николаевича там, где о боге и т.д. Следил за их работой, выправил сам «В чем моя вера» [7].
После смерти Толстого Кропоткин сообщил Черткову, что получил «возмутительную статью Бернарда Шоу о Л.Н.Толстом, помещенную в майской книге «Фобиан Ньюс». Наглость и грубость статьи, форма и суть — чисто Бернардшоуские. Но она полна и неверностей и ложных толкований. И на это нужно ответить».
Ответом, по существу, стала его статья о Толстом. О времени ее написания и попытках публикации он рассказал в письме к Черткову в мае 1911 г. «Прошлым летом я работал над статьей о Льве Николаевиче. Кончил недели две или дней десять после его кончины. Ни здесь [в Англии — Н.П.], ни в Америке (где она обошла все редакции) ее не взяли… Идет в ход тот вздор, что написал Бернард Шоу. Лев Николаевич со странническим посохом им так же не нужен, как были не нужны Вольтер и Виктор Гюго, умиравшие без церковного благословения» [8]. В России в газете «Утро России» от 12 ноября 1910 г. статья «Лев Толстой, его личность и творчество» была опубликована в сокращенном варианте.
Сорок восемь лет спустя полный текст статьи на английском языке появился в Канаде. Она была опубликована Д.Новаком, предпославшим статье введение «Неопубликованное эссе Петра Кропоткина о Льве Толстом».
Д.Новак сообщил, что в 1910 г. Кропоткин передал рукопись статьи историку и анархисту Максу Неттлау. Публикатор бесспорно прав, утверждая, что эта работа Петра Алексеевича, являясь дополнением к тому, что он писал о творчестве Толстого в книге «Идеалы и действительность в русской литературе», представившей полную и цельную картину оценки Толстого-писателя.
Нельзя не согласиться с Новаком и тогда, когда он пишет об «особом интересе статьи Кропоткина о Толстом как о примере исследования, осуществленного одним знаменитым русским по отношению к творчеству не менее знаменитого русского… Поэтому этот очерк ценен не только тем, что говорится в нем о Толстом, но и тем, что мы узнаем о самом Кропоткине» [9].
В книге о русской литературе, в разделе, посвященном Толстому, особенно важны сведения Кропоткина о колоссальной популярности на Западе именно религиозно-нравственного учения писателя и его стремления строить собственную жизнь в соответствии с принципами этого учения.
Указывая на правду, как на основную черту творчества Толстого, Кропоткин дает ей следующее определение: «есть реализм, поставленный на службу идеалу», или «идеалистический реализм». Приведем еще одно более развернутое определение Кропоткина: «Идеализм — т.е. способность почувствовать поэтическую любовь к чему-нибудь великому и готовиться к нему — единственная охрана от всего того, что подтачивает жизненные силы человека».
Народнические идеалы 70-х годов никогда не покидали Кропоткина. Это обстоятельство нашло свое выражение в стремлении выделить народническую линию в творчестве Толстого, что, в свою очередь, привело к некоторым плодотворным гипотезам.
Так, можно допустить — считает он, — что в 60-е годы Толстой настолько оказался близок к отрицанию взглядов привилегированного общества на собственность и труд, что «мог бы присоединиться к великому народническому движению, которое тогда началось в России. Возможно, что он и примкнул бы к нему, если бы новый мир любви, семейной жизни и семейных интересов, которым он отдался с обычной горячностью своей страстной натуры, не укрепил снова его связи с привилегированным классом» [10].
Рассказывая об итоге душевного кризиса, приведшего Льва Николаевича к решению жить жизнью простого человека, Кропоткин говорит: «Именно такая идея вдохновила тысячи русских юношей в те же годы и создала великое движение «хождения в народ — слияния с народом» [11].
Однако это предположение по меньшей мере неточно. Молодежь шла в народ не только для того, чтобы жить его жизнью, чаще она стремилась поднять крестьян на борьбу. Пожалуй, Кропоткин более прав, когда предполагает, что само движение «в народ» заставило Толстого «задуматься над своим положением в роли богатого помещика».
К книге «Идеалы и действительность в русской литературе» Лев Николаевич отнесся положительно. О ней, как и о других работах Кропоткина, и о нем самом не раз возникали разговоры в Ясной Поляне. Толстой следил за появлением новых книг и статей Кропоткина. Он хорошо знал «Взаимопомощь как фактор эволюции», «Поля, фабрики и мастерские», много брошюр и статей Кропоткина, «Записки революционера». Последние он читал не раз.
11 января 1903 г. Толстой писал Черткову, что во время болезни ему помогло «чтение прекрасных записок Кропоткина». Через несколько месяцев, снова обращаясь к Черткову, Толстой просил передать «больше чем привет Кропоткину», прибавив, что «недавно читал его мемуары и очень сблизился с ним» [12].
В том же году Толстой сообщал о получении от Черткова очередного письма Кропоткина, где он рассказывал о постановке в Лондоне «Воскресенья», причем Петр Алексеевич выступал в качестве консультанта по костюмам и предметам русского быта. «Мне было очень приятно», — заключил Лев Николаевич [13].
С 1903 г. сведения о Кропоткине, помимо Черткова, стали поступать ко Льву Николаевичу и от Душана Маковицкого, сначала частого гостя, а затем жителя Ясной Поляны. Маковицкий познакомился с Петром Алексеевичем в Англии, у Черткова, и впоследствии навещал его. В «Яснополянских записках» тему о Кропоткине Маковицкий начал с того момента, когда Лев Николаевич стал расспрашивать его об отношении Петра Алексеевича к русско-японской войне.
— Его война очень волнует, мучит, — отвечал Маковицкий.
Трегубов (последователь учения Толстого, в прошлом матрос) говорит, что Кропоткин в душе не за насилие. Кропоткин твердит много только потому, что партия, которой он вождем, его обязывает так выражаться. В душе же он человек добрый, и сам перед собой и перед Чертковым и ему подобными держится другого мнения. Глаза у него правдивые, тон серьезный» [14].
Душевные качества Кропоткина не вызывали сомнений у Толстого, но революционные действия его и других революционеров вызывали беспокойство. В июле 1906 года Толстой говорил Маковицкому: «Сознание народа растет… Что оно создаст, нельзя предсказать. К монархическому строю нельзя вернуться. К конституционному — еще хуже… Анархисты: Бакунин, Кропоткин, Реклю очень хорошо критикуют несостоятельность правительств. Бакунин ничего не строит, Кропоткин, Реклю — очень недостаточно.
…У Кропоткина отрицательная сторона обличения правительства — хороша, а положительная — ребячество. В моем положительном не сомневаются, а только говорят, что оно осуществимо через тысячу лет. Но как представить себе, что после уничтожения правительства насилием сразу установится мирное сосуществование?» [15]
Эту тему Лев Николаевич продолжил на примере визита к нему одного молодого революционера. «Я говорю ему — рассказывает Лев Николаевич, — как же люди сразу станут другими (добрыми) после уничтожения нынешнего государственного строя? — У него никаких своих мыслей нет. Он ссылается на Кропоткина. Тут Кропоткин грешен. Лицо у молодого человека страдающее… Я подумал: такими же были крестоносцы» [16].
Маковицкий рассказывает и о другом разговоре в Ясной Поляне. Речь шла о том, что, по мнению Кропоткина, должно будет произойти после победы революции. «Надо захватить в общее владение средства производства и продукты и распределять их по нужде» — говорит один из гостей Толстого.
Лев Николаевич: «А как с теми быть, которые будут хотеть захватить больше?»
Гость отвечает: «Кропоткин предлагает подчинение силе общественного мнения».
Лев Николаевич: «Страсти останутся те же: властолюбие, тщеславие, зависть, половая страсть.
Выдумать можно всякие устройства. Кропоткин ограничен. У него нет религиозной основы… Через 30–50 лет люди будут удивляться, как могли серьезно относиться к таким ребячествам» [17].
Шел 1910-й год. 1 ноября в Лондоне распространился слух об уходе Толстого. В разговорах встречались предположения о возможности приезда писателя к Кропоткину. Корреспондент «Утра России» Б.Лебедев, находившийся в Лондоне, отправился к Петру Алексеевичу. «Я застал Кропоткина — пишет он, — за письмом в «Times», которое должно появиться завтра. В этом письме он говорит, что уход Толстого в монастырь не должно рассматривать как отказ его от прежних убеждений, ибо выработанная им рационалистическая религия составляет основу его жизни» [18].
Как ни парадоксально сочетание рационализма с религией, но учение, созданное Толстым, стало именно рациональной религией. Кропоткин был прав.
21 ноября 1910 г. в «Утре России» Кропоткин выступил со статьей-некрологом «Толстой». Приведем ее последние строки: «Силою своего убеждения и любви к народу и могуществом своего художественного гения он расшевелил лучшие струны человеческой совести; а последним своим поступком — удалением от чуждой ему семьи, с мыслью посвятить остаток сил великому делу пробуждения общественной совести, — он безбоязненно, правдиво, как истый боец, завершил свою жизнь» [19].
13 февраля 1921 г. хоронили Кропоткина. Траурная процессия, дойдя до дома Толстого, остановилась, и хор трижды пропел «Вечную память». Духовная связь двух великих людей была очевидна. Лучше других рассказал об этом Ромен Роллан. «Я очень люблю Толстого, — писал он, — но мне часто казалось, что Кропоткин был тем, о чем Толстой только писал. Он просто и естественно воплотил в своей личности тот идеал моральной чистоты, спокойного ясного самоотречения и совершенной любви к людям, которого мятущийся гений Толстого хотел достичь во всю свою жизнь и достигал только в искусстве» [20].
Примечания
1. Гинзбург И.Я. Мое последнее свидание с П.А.Кропоткиным // Памяти Петра Алексеевича Кропоткина. Пг.; М., 1921. С.98.
2. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. M.: ГИХЛ, 1952. Т.50. С.22.
3. Маковицкий Д.П. Яснополянские записки. М.: Наука, 1979. Кн.II. С.169.
4. ГАРФ, ф.1129, оп.4, ед.хр.24, л.1.
5. Толстой Л.Н. Письмо В.Г.Черткову от 19 июня 1897 г. // Полн. собр. соч. M.: ГИХЛ, 1957. Т.88. С.31.
6. Труды комиссии по научному наследию П.А. Кропоткина. М., 1992. Вып.1. С.137–138.
7. ГАРФ, ф.1129, оп.4, ед.хр.24, л. 4, 6.
8. Там же, л.11–12.
9. Canadian Slavonic Papers. 1958. Vol.3.
10. Кропоткин П.А. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1907. C.141.
11. Там же. С.22.
12. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. M.: ГИХЛ, 1957. Т.88. С.285, 296.
13. Там же. С.289-290.
14. Маковицкий Д.П. Яснополянские записки. М.: Наука, 1979. Кн.II. С.94.
15. Там же. С.169, 180.
16. Там же. С.363.
17. Там же. С.441.
18. Лебедев Б.Н. П. Кропоткин о Л.Толстом // Утро России. 1910. № 289, 2 нояб.
19. Утро России. 1910. № 306, 21 нояб.
20. Бюллетень Всерос. Обществ. комитета по увековечению памяти П.А. Кропоткина. 1924. № 2. C.22.
Источник http://oldcancer.narod.ru/150PAK/1-11Pirumova.htm