Труды Комиссии по научному наследию П.А. Кропоткина. М., 1992.
Вып. 2. С. 63–81.
Я.В. Леонтьев
В.Н.ФИГНЕР — ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КРОПОТКИНСКОГО КОМИТЕТА
С момента возникновения Всероссийского Общественного Комитета по увековечению памяти П.А.Кропоткина и до 1934 года председательницей его являлась известная деятельница революционного движения в России — Вера Николаевна Фигнер. В этой статье мы ставим перед собой двойную задачу: показать, какое место в жизни В.Н. занимала деятельность в Кропоткинском Комитете, и какую роль играла В.Н. в нем.
Прежде, чем приступить к разрешению поставленной задачи, необходимо ответить на вопрос, почему именно Фигнер встала во главе дела увековечения памяти П.А.Кропоткина? Нужно иметь в виду, что советский период биографии знаменитой революционерки остается малоизученным. Это обстоятельство вынуждает нас очертить некоторые, наиболее значительные, вехи ее жизни после выхода из Шлиссельбургской крепости в 1904 г. После освобождения из «русской Бастилии» В.Н. попадает сначала в ссылку, а затем за границу. Здесь она завязывает тесные связи с революционными организациями, и прежде всего с Партией социалистов-революционеров. Ее вступление именно в эту партию означало, что Фигнер по-прежнему стояла на позициях революционного народничества. Во время посещения Лондона в 1908 г. В.Н. впервые встретилась с Кропоткиным. О своем знакомстве о ним она пишет: «Я виделась с П.А.Кропоткиным в период 1908–1909 гг., когда три раза приезжала в Лондон; виделась с ним в Париже, когда он, я и Лопатин были приглашены партией социалистов-революционеров и Бурцевым рассмотреть дело по обвинению Азефа в провокации […]». [1] Кризис, поразивший ПСР вследствие разоблачения Азефа и общего спада революционного движения, коснулся и Фигнер. В том же 1908 г. она выходит из партии. С чувством признательности вспоминала В.Н. слова, сказанные ей тогда эсером Н.Д.Авксентьевым: «Вы и не должны были примыкать ни к какой партии, потому что вы принадлежите всем. — Эти слова всколыхнули то духовное родство, которое связывало меня со всеми революционными поколениями, возникшими после «Народной воли», каковы бы ни были их названия. Они, эти слова, указали и поставили меня на место». [2]
С этого момента начинается принципиально новая веха в биографии Фигнер — ее общественная деятельность. На этом поприще ее ожидала работа в Обществе помощи политическим каторжанам, Кассе русских эмигрантов, Обществе распространения образования в Нижегородской губернии, Доме-музее памяти борцов за свободу в Петрограде, Обществе Народных университетов, Фонде народной литературы им. В.Г.Короленко, Всероссийском общественном комитете помощи голодающим, Московском Комитете Политического Красного Креста, Обществе бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, Всероссийском Союзе писателей, Московском Комитете им. Л.Н.Толстого по оказанию помощи голодающим. Список этот можно было бы продолжить… Организованный ею в 1910 г. Парижский Комитет помощи политическим каторжанам имел тесные связи с Лондонским Комитетом помощи административно-ссыльным, который возглавляла С.Г.Кропоткина. [3] На деньги, собранные Кропоткиной, Фигнер пыталась организовать побег с каторги Марии Спиридоновой. Во время одной из поездок в Англию В.Н. выступила с речью о жизни в Шлиссельбургской крепости на митинге, созванном кружком имени Герцена. Переводчиком по ее просьбе был П.А.Кропоткин. «Этот митинг, — пишет Фигнер, — дал 700 рублей, которые я тотчас отослала в Петербург для пересылки в Горный Зерентуй Егору Созонову для товарищей» [4]. В тот же приезд В.Н. приняла участие в компании протеста против посещения Николаем II Англии, развернутой Парламентским русским комитетом и П.А.Кропоткиным. Результатом ее стала отмена императором намеченной поездки.
Февральская революция на короткое время вновь вынесла ее на гребень политической жизни. Революцию она встретила в Петрограде, куда ей было разрешено вернуться в декабре 1916 г. Крушение самодержавия и становление новых институтов власти происходило на глазах В.Н. Она возглавила Комитет помощи освобожденным политическим ссыльным, стала одним из руководителей просветительской организации «Культура и свобода». Фигнер была делегатом съезда Советов крестьянских депутатов, открытие которого она приветствовала от имени старого поколения революционеров. 18 мая В.Н. была избрана в Исполком Всероссийского Совета крестьянских депутатов. Кандидатура Кропоткина, также выдвинутая в Исполком, оказалась забаллотирована. В преддверии наступления русской армии на фронте Фигнер вместе с другими старыми революционерами подписывает воззвание к гражданам России о необходимости продолжать войну с Германией. На тех же позициях стоял и Кропоткин: на Государственном совещании в августе 1917 г. он высказался за войну до победного конца. И Фигнер, и Кропоткин в это время выступали в роли горячих поборников демократической республики. При этом вождь анархистов решительно отклонил предложение А.Ф.Керенского войти в состав Временного правительства.
В сентябре 1917 г. Фигнер участвовала в работе Демократического совещания, которое избрало ее в Совет Республики. Октябрьские события застали В.Н. врасплох. «Переворот 25-го октября ст. ст., которым началась наша социальная революция, и все последовавшее затем пережила крайне болезненно», — писала она в автобиографии, помещенной в словаре Гранат. На состоявшихся все же выборах в Учредительное Собрание Фигнер была избрана его депутатом. В тот момент она полностью разделяла опасения широких демократических кругов за судьбу избранного на законной основе парламента. 27 ноября В.Н. приняла участие в демонстрации и митинге в поддержку Учредительного Собрания. Роспуск его, вспоминала она девять лет спустя, «был новым унижением заветной мечты многих поколений и наивного благоговения веривших в него». [5] Впоследствии она неоднократно пыталась переосмыслить все произошедшее тогда. В 1923 г. она писала своей родственнице Н.П.Куприяновой: «Читала […] «Записки о революции» Суханова, читала с волнением и большой пользой, с сознаньем, весьма нелестным для себя, как мало понимала я ход революции, как была близорука, невдумчива, как была политически не подготовлена […]». [6] Таким же неоднозначным было отношение к Октябрю и у Кропоткина. Как свидетельствовал А.М.Атабекян, «когда в Октябре 1917 г. раздались первые орудийные выстрелы партийной войны, П.А. воскликнул: «Это хоронят русскую революцию!»» [7]
Основным занятием В.Н. в 1920–1930-е гг. стало литературное и научно-публицистическое творчество. Объем его был необычайно велик, а спектр — весьма широк. Следует отметить работу Фигнер над мемуарами, статьями, редактирование, составление документальных сборников, работу в отделе автобиографий революционных деятелей в словаре Гранат, подготовку собрания сочинений, участие в исторических дискуссиях, разнообразные выступления (с воспоминаниями, на юбилейных вечерах) и т.д. Начало этой деятельности не осталось незамеченным П.А.Кропоткиным. «Мою первую книгу «Шлиссельбургские узники» […], — вспоминала В.Н., — он встретил с восторгом и в письме, после получения ее, не поскупился на похвалы» [8].
Политическое кредо В.Н.Фигнер в этот период можно представить в следующем виде: приняв советскую власть, она принципиально отказывалась от сотрудничества с правящей партией. Фигнер никогда не была в числе сторонников политической борьбы с большевиками. Как и многие другие оставшиеся в России интеллигенты, она питала иллюзию в отношении возможной трансформации большевизма. Вместе с тем престарелая народоволка давала крайне негативные оценки репрессиям против инакомыслящих, гонениям и чисткам по идеологическим мотивам и т.п. Дважды, в 1925 и 1927 гг., она вместе с другими старыми революционерами подписывала заявления в адрес ЦИК СССР с требованием широкой политической амнистии и уничтожения внесудебной смертнойказни. Очень характерно, что подпись В.Н. стояла в них первой среди равных [9]. Эти обращения, несомненно, можно поставить в один ряд вместе с известным письмом Кропоткина к Ленину, в котором осуждалось заложничество времен Гражданской войны.
Идеологи большевизма были не прочь использовать имена легендарных революционеров в своих собственных целях. Поэтому в отношении Фигнер и Кропоткина они были готовы на многое закрыть глаза. В силу этих обстоятельств те занимали совершенно исключительное положение в обществе. Американская анархистка Э.Гольдман вспоминала о своем разговоре по этому поводу с бывшей народоволкой П.С.Ивановской (зашифрована под именем «г-жи Х»), состоявшей в близком родстве с В.Г.Короленко. «Я высказала свое удивление тем, что Короленко оставляют на свободе, несмотря на его частые выступления против власти. Г-же X это не показалось странным. Она объяснила мне, что Ленин очень умный человек. Он знал, где у него козырные карты — Петр Кропоткин, Вера Фигнер, Владимир Короленко, — с этими именами надо было считаться. Ленин понимал, что пока можно указывать на них, остающихся на свободе, удастся успешно опровергнуть обвинение в том, что при его диктатуре пользуются лишь оружием и кляпом» [10]. В отношении В.Н. идейно-политические наследники Ленина продолжали ту же самую линию.
Имея возможность открыто, и до поры беспрепятственно, выступать со своей точкой зрения, далеко не всегда совпадавшей с официальным толкованием истории, В.Н. привлекала к себе всеобщее внимание. Между тем взгляды бывшей террористки в целом претерпели значительную эволюцию. На одном из вечеров в Музее Кропоткина она произнесла: «Со времен Христа очень мало кто идет по пути, начертанному Христом, который учил, что самопожерствование есть высшее, к чему способен человек. Основа нравственности состоит в стремлении к наибольшему счастью наибольшего числа людей, и в каждом человеке для осуществления такого строя должна происходить какая-то внутренняя серьезная работа над самим собой» [11].
В глазах широкой демократической интеллигенции, особенно народнической ее части, ореол, существовавший вокруг имени Фигнер в дореволюционную эпоху, не померк. И это не было только лишь данью ее прошлому. К голосу В.Н. названная социальная группа внимательно прислушивалась. Неизменным уважением пользовалось имя Фигнер у молодого поколения социалистов и анархистов, у определенной части коммунистов. Ее имя наряду с именем Кропоткина пользовалось широкой известностью в европейских странах. Таким образом, избранию В.Н. на пост председателя Кропоткинского Комитета сопутствовали два фактора: выдающийся авторитет и особое положение, занимаемое ею в обществе. Немаловажное значение играл, конечно, и факт личного общения Фигнер с Кропоткиным.
О продолжении своего знакомства с ним она говорила: «видела раз в Петербурге после революции и, наконец, провела два дня в его семье в Дмитрове летом 1920 года» [12]. Кстати, после отъезда В.Н. из Дмитрова Кропоткин записал в дневнике: «Только что проводил Веру Фигнер. Та же прекрасная, достойная поклонения!» [13]
В.Н. принимала деятельное участие в организации похорон Петра Алексеевича. Над свежей могилой друга прозвучали такие слова Веры Николаевны: «Вся его жизнь, в великом и малом, вплоть до мелочей повседневности, — чиста и гармонирует с его революционными взглядами и социальными идеалами» [14]. Когда встал вопрос о создании Комитета по увековечению памяти Кропоткина, в его состав сразу же была приглашена В.Н.
История этой общественной организации принадлежит к темам, практически обойденным вниманием отечественных историков. Вместе с тем изучение деятельности данного объединения дает ценнейший материал для понимания судьбы анархического учения в России с одной стороны, и для постреволюционной истории демократической интеллигенции с другой. Впервые вопрос об организации Комитета по увековечению памяти рассматривался на заседании комиссии объединенных анархических организаций по устройству похорон П.А.Кропоткина. Комиссия наметила кандидатов в члены будущего Комитета и при ликвидации своей деятельности сделала доклад по этому поводу на собрании анархистов Москвы. 17 февраля 1921 г. собрание постановило образовать временный Комитет из 8 человек, включая вдову и дочь покойного. Уже на первых заседаниях этого Комитета среди его членов возникли разногласия при обсуждении вопросов о его составе, задачах и целях. Решение проблемы в сторону узкоанархического направления деятельности Комитета послужило причиной выхода из него С.Г.Кропоткиной и В.Н.Фигнер. В июне 1921 г. вокруг них образовалась новая инициативная группа, в состав которой вошли также анархисты А.М.Атабекян, А.А.Карелин, Н.К.Лебедев и председатель Русского технического общества П.А.Пальчинский. 20 июня ею было выработано обращение к общественности, которое рассылалось в различные анархические, научные и общественные организации. В нем сообщалось о решении приступить к формированию Комитета по увековечению памяти Кропоткина. «Так как Петр Алексеевич был не только анархист, но и всесторонний ученый и исследователь, — говорилось в обращении, — инициативная группа считает, что комитет, для наилучшего освещения и изучения жизни и творчества Петра Алексеевича должен состоять из нескольких секций, из которых каждая самостоятельно разрабатывает ту или иную сторону деятельности и творчества Петра Алексеевича, в которой данная секция является наиболее компетентной. Все секции объединяются между собой для согласования общей деятельности на федеративных началах […]. Инициативная группа надеется, что все, кому дороги память Петра Алексеевича и его идеи, горячо откликнутся на ее призыв и, оставив в стороне те или иные расхождения в своих взглядах, присоединят свои усилия, чтобы достойным образом увековечить память великого русского человека, революционера, ученого и гуманиста» [15].
Одновременно с московской образовалась инициативная группа и в Петрограде. В нее вошли заместитель председателя Общества изучения революции М.В.Новорусский, председатель Ассоциации инженеров Д.С.Зернов, редактор журнала «Былое» П.Е.Щеголев и др. На заседании в Доме ученых 1 июня 1921 г. было решено приступить к образованию Петроградского Комитета по увековечению памяти Кропоткина. Главой его стал соратник Александра Ульянова, бывший шлиссельбуржец М.В.Новорусский. Новорусский был близким другом В.Н. Позднее филиал Всероссийского Комитета возник в Харькове, а в Ростове-на-Дону образовался кружок содействия Музею Кропоткина.
Всероссийский Общественный Комитет по увековечению памяти П.А.Кропоткина (далее — ВОК) был создан в Москве на организационном собрании инициативной группы 18 сентября 1921 г. Для начала было решено учредить две секции — анархическую и научную, а затем дополнить их общественно-экономической и литературно-художественной. Предполагалась также организация библиографической секции. Собрание приняло проект «Положения» о Комитете. В задачи ВОК входили создание музея, организация лекций, докладов и бесед, посвященных различным сторонам творчества и деятельности выдающегося революционера, издание ежемесячного бюллетеня на четырех языках (вышло всего 2 номера), различных сборников и т.д. Комитет образовался из представителей учреждений, организаций и групп, «задачи и деятельность которых не противоречат основным принципам и идеям Кропоткина», — по одному представителю, независимо от общего числа членов. Также ВОК мог приглашать в свой состав тех, «участие которых в Комитете будет признано полезным». Таким образом, Кропоткинский Комитет являлся исключительно общественным учреждением.
Во главе его стояло Исполнительное бюро, выборы которого состоялись 6 ноября 1921 г. Первоначально в него вошли С.Г.Кропоткина, В.Н.Фигнер, П.А.Пальчинский, Н.К.Лебедев, А.А.Карелин и Н.К.Муравьев. Софья Григорьевна Кропоткина была избрана почетной председательницей Комитета, а В.Н. — его председательницей. В состав ВОК вошли представители Музея Революции, Центрального Географического Музея, Русского Библиографического общества, Русского Географического общества, Геологического Комитета, Пушкинского общества, Музея Толстого, издательств «Задруга», «Голос труда», Политического Красного Креста, ряда других общественных организаций, научных институтов и учебных заведений. Среди членов Кропоткинского Комитета были такие общественные деятели, как В.В.Вересаев, Д.И.Шаховской, И.И.Горбунов-Посадов, В.Г.Чертков, старые революционеры М.П.Сажин, М.Ф.Доренко, А.В.Якимова-Диковская, анархисты А.А.Боровой, Г.Б.Сандомирский, А.А.Солонович, И.В.Хархардин, Н.В.Рогдаев, К.Н.Медынцев и др. Последние представляли в ВОК самые разнообразные течения анархизма, как-то анархисты-коммунисты, анархо-синдикалисты, анархисты-универсалисты, анархисты-индивидуалисты, анархисты-федералисты, группа «Почин», толстовцы.
При всей видимой эклектичности Кропоткинский Комитет являлся довольно характерным образованием своего времени. Субстанциональная культура периода нэпа воплощала в себе многообразные течения общественной мысли. К середине 1920-х гг. с авансцены социальной жизни практически полностью исчезли политические партии. Люди, некогда составлявшие их ядро, попали в политизоляторы и ссылки, либо отошли от политической деятельности. Внушительный аппарат органов сыска и репрессий, изощренная система провокаций, повсеместные чистки и насаждение комячеек, — все это вкупе исключало возможность не только легальной партийной работы, но и всякой подпольной деятельности. Незначительная часть отдельных анархистских группировок, просуществовавшая до рубежа 1920–1930-х гг., по понятным причинам активной роли играть не могла.
Несогласие «левой» интеллигенции со многими сторонами идеологии, исповедуемой и возводимой в догму правящей партии, привело к зарождению своеобразной «культурной» оппозиции режиму. Эта оппозиция носила внепартийный и несистемный характер. При всем их отличии такие интеллигентские объединения, как Кропоткинский Комитет, Вольная Академия Духовной Культуры, религиозно-философский кружок А.А.Майера, Вольная Философская Ассоциация, Общество Истинной Свободы в память Л.Н.Толстого, Антропософское общество, — следует признать явлениями одного порядка. Объединяющим звеном здесь выступает прежде всего независимость по отношению к господствующей системе взглядов. Другим объединяющим началом являлась разнородность этих образований. В Кропоткинском Комитете можно встретить могикан народничества и анархистскую молодежь, ученых с европейскими именами, деятелей кооперации и даже театральную богему. Основными отличительными чертами Комитета являлись полная легальность и относительная долговременность существования этого объединения, а также его мемориальный характер.
Одним из первых событий в жизни ВОК стал вечер памяти П.А.Кропоткина 8 февраля 1922 г., прошедший в Большом зале Консерватории. В первом отделении выступили с докладами А.Н.Потресов, А.А.Боровой и В.Н.Фигнер. Речь В.Н. называлась «П.А.Кропоткин и В.Г.Короленко». [16] Во втором отделении прозвучала литературно-музыкальная программа, в которой приняли участие А.Б.Гольденвейзер, В.Н.Петрова-Званцева и др.
Важнейшим направлением деятельности Комитета с первых же дней существования был сбор материалов для будущего Музея Кропоткина. Эту работу возглавила созданная в рамках ВОК Музейная комиссия. Еще 15 февраля 1921 г. пленум Моссовета постановил передать под музей дом № 26 по Штатному переулку, в котором родился Кропоткин [17]. Позднее за подписями В.Н.Фигнер и Н.К.Лебедева Комитет выпустил обращение ко всем общественным, кооперативным, рабочим, профессиональным организациям и всем гражданам Российской Республики с призывом оказать содействие организуемому музею. В другом обращении, подписанном С.Г.Кропоткиной, В.Н.Фигнер, А.А.Боровым и Н.К.Лебедевым, говорилось: «Стремясь следовать в своей деятельности заветам П.А.Кропоткина, верившего в свободное творчество масс, считавшего основными принципами жизни добровольное сотрудничество и кооперацию, комитет полагает, что Музей имени П.А.Кропоткина должен быть делом общественным, плодом работы всех, кто хранит благоговейную память о великом революционере» [18].
Открытие историко-революционного Музея Кропоткина было приурочено к годовщине со дня рождения Петра Алексеевича. Оно состоялось 9 декабря 1923 г. Хранителем фондов Музея и его первым заведующим стал товарищ В.Н.Фигнер по шлиссельбургскому заточению, бывший народоволец М.П.Шебалин. Он же возглавил организованную при Музее книжную экспедицию по распространению сочинений Кропоткина и других анархических произведений. Весь доход от этого начинания предназначался для пополнения средств Музея. Своим казначеем ВОК избрал бывшего народовольца Е.П.Ростковского.
Нам пока еще неизвестны подробности всех обстоятельств, относящихся к истории открытия мемориального комплекса и создания его экспозиции. Однако ряд прямых и косвенных свидетельств указывают на то, что организация музея Кропоткина протекала не без трудностей. В первую очередь это были трудности материально-финансового характера. В письме к эсеру-эмигранту Е.Е.Лазареву от 2 июня 1923 г. В.Н. признавалась: «Главные средства получаются из-за границы, и это тоже больно: ниществуем! Хорошо ли, чтоб русское учреждение в память русского выдающегося человека дышало субсидиями его почитателей англичан и американцев? Да и субсидии-то не великие». «Так что в общем я в это дело не верю […]», — сетовала Фигнер [19]. Шли годы, а финансовые проблемы стояли все так же остро. В письме к С.Г.Кропоткиной от 23 сентября 1929 г. Н.К.Лебедев сообщал: «Музейная касса пуста, так как получек вот уже почти полгода ниоткуда не было. Я не знаю, как будем жить дальше […] Мы потеряли всякую надежду на заграницу, потому что и те, кто присылали раньше, почему-то перестали присылать» [20].
Тем не менее усилия таких подвижников, как супруги Лебедевы, не прошли даром. Музей Кропоткина открыл постоянную экспозицию и превратился в научное учреждение. Вход в него был бесплатным. При нем функционировала библиотека с кабинетом для чтения, из числа читателей которой были созданы кружки по изучению наследия Кропоткина и Бакунина (ими руководили Н.Р.Ланг и Д.А.Бем), С.Г.Кропоткина передала Музею библиотеку и архив покойного мужа, привезенные из Лондона. Статус музея, работавшего на общественных началах, имел свои преимущества и недостатки по сравнению с государственными музейными структурами. С одной стороны, Музею Кропоткина удавалось сохранять до известных пределов научную независимость и избегать конъюнктуризации экспозиции. С другой стороны, за ним бдительно наблюдали коммунистические идеологические учреждения и ГПУ, видя в нем прежде всего клуб анархистов. Поэтому, начиная с 1929 г. на Кропоткинский Комитет и Музей оказывалось постоянное давление вплоть до арестов членов ВОК.
Единственная известная нам работа о Музее Кропоткина — это статья Е.В.Старостина [21]. Автор ее не только рассматривает собственно музейный аспект проблемы (историю его экспозиции и т.д.), сколько пытается выяснить: действительно ли Музей являлся идеологическим учреждением анархизма. Выводы Старостина о несостоятельности подобной точки зрения в целом оспариваются нами. Но мы принимаем во внимание, что на рубеже 1920–1930-х гг. Музей Кропоткина утратил значение легального центра анархистской мысли. Таким образом в истории Музея можно выделить два основных этапа (условно охарактеризуем их, как «независимый» и «подотчетный») и несколько фазовых периодов. Этот аспект требует специальной детальной разработки, к которой мы вернемся в другой работе.
В этой статье мы уходим также от рассмотрения участия В.Н.Фигнер в остроконфликтных ситуациях, возникавших как следствие фракционных столкновений в ВОК [22]. Данную проблему мы предполагаем осветить в специальной статье.
Скептическое отношение В.Н.Фигнер к Музею Кропоткина в момент его создания (см. цитированное выше письмо к Лазареву) во многом было связано с ее общим душевным кризисом. В дальнейшем она, по-видимому, сумела преодолеть возникшие сомнения в целесообразности своей деятельности в ВОК. Более того, В.Н. почувствовала себя лично ответственной за судьбу Музея и Комитета. Такой первоклассный наблюдатель, как А.А.Боровой, попытался в дневниковой записи от 23 апреля 1928 г. раскрыть психологическую подоплеку действий Фигнер. В связи с очередным скандалом между анархистами различных направлений В.Н. как будто хотела уйти с поста председательницы ВОК, но, по-видимому, изменила свое решение. «Психология ее решения, в конце концов, мне понятна», — фиксирует Боровой. «Ее прельщают хоть маленькие, но позитивные дела; бунтарством она довольно жила и это бунтарство кажется ей маленьким, посторонним, внутренно для нее недостаточно оправданным. — В анархизм и его будущее она, конечно, не верит; его истории и драм она не чувствует. Подполье для нее преодоленный пункт». «— Я осталась, п[отому] ч[то] хочу сохранить музей; если я уйду, он погибнет, его возьмут», — говорит Фигнер Боровому [23]. Около того же времени одна из самых деятельных участниц ВОК, Н.А.Лебедева-Критская, обращаясь к В.Н., писала: «Разве и в Кропоткинском Комитете не Вы объединяете всех нас? Как часто опускались у нас руки и от безденежья и от безучастного отношения многих и только в Вас мы находили поддержку. Ваши слова «Раз начатое дело надо довести до конца» стали нашим лозунгом». [24]
Авторитет Фигнер был столь велик, что порой ей приходилось выступать в роли своеобразного буфера в столкновениях между противоборствующими сторонами внутри Комитета. Но перед молохом правительственных репрессий на новом витке красного террора она была бессильна. В 1927 г. был арестован заместитель Фигнер по Исполнительному бюро ВОК инженер П.А.Пальчинский. Его расстреляли по приговору коллегии ОГПУ «по делу о вредительстве в золото-платиновой промышленности» [25]. Новым заместителем председателя ИБ был избран М.П.Шебалин.
Летом 1929 г. в Москве была арестована большая группа анархистов, входивших в ВОК, во главе с А.А.Боровым. Одни из них попали в политизоляторы, другие, в том числе и сам Боровой, — в ссылку. В 1930 г. были схвачены А.А.Солонович и его сторонники (так называемые анархо-мистики). Они разделили судьбу остальных анархистов. Подверглись репрессиям и толстовцы. Под угрозой ареста оказались такие крупные деятели ВОК, как Ф.К.Рындин и Н.К.Лебедев. Пока еще не представляется возможным установить общее количество арестованных и гонимых членов ВОК. Но известно, что с 1930 по 1933 год число его членов сократилось с 73 до 48 человек.
После фактического разгрома анархической секции Комитета давление на него не только не прекратилось, а наоборот начало усиливаться. На сегодня мы располагаем несколькими документами о том, как реагировала на происходящее В.Н.Фигнер. Когда органы решили «почистить» музейную библиотеку, она обратилась к В.Р.Менжинскому с письмом, в котором изложила доводы о недопустимости подобного шага. Письмо это датировано 20 марта 1933 г. В нем в частности говорится: «Музей, как всякое научное учреждение, должен иметь свою библиотеку, т[ак] к[ак] существенной целью его является служить пособием для научно-исследовательской работы. Предполагалось, что в нашем Союзе найдутся серьезные писатели, кот[орые] пожелают работать в спокойных условиях музея, пользуясь привезенной из Англии библиотекой П.А.Кропоткина и тем книжным материалом, кот[орый] накопится в музее по разным отраслям науки и литературы. П.Ал.Кропоткин был не только анархист[ским] писателем, но и ученым в области географии, геологии, истории к естествознания; был автором «Этики» и публицистом, защищавшим в Европе при царизме дело русской революции.
Поэтому, в библиотеке музея должны быть сочинения самого разнообразного характера и содержания, а также журналы, брошюры, памфлеты и т.д.; трудно найти отрасль, которая не была бы смежной с 40–45-летней литературной деятельностью П.А.Кропоткина. И ограничивать книгохранилище музея книгами, имеющее непосредственное отношение к жизни Кропоткина, прямо невозможно.
Изъятие из музея части литературного материала, помимо нашего желания, конечно, будет общеизвестно […]» [26]. Нужно ли говорить, что обращение Фигнер к главе политической полиции осталось безрезультатным. Да и положение вещей в самом ВОК к тому времени изменилось не лучшим образом. И в первую очередь это коснулось статуса Комитета.
Мы почти уверены в наличии элементов провокации со стороны органов применительно к конфликтным ситуациям в Музее в конце 1920-х годов. Вне всякого сомнения, в ситуации 1933 г. кое-кто из членов ВОК стремился «выпрямить» статус этой организации в соответствии о генеральной линией правящей партии. В мае 1933 г. было утверждено новое «Положение» о Комитете. Наиболее существенным изменением в нем оказалось отсутствие пункта о том, что ВОК образуется из представителей различных организаций, «ЗАДАЧИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КОТОРЫХ НЕ ПРОТИВОРЕЧАТ ОСНОВНЫМ ПРИНЦИПАМ И ИДЕЯМ П.А.КРОПОТКИНА». Согласно новому статусу устанавливалось персональное членство в ВОК. Добавился пункт об обязательных членских взносах взамен добровольных. К числу общих задач добавились научно-исследовательская работа с архивом Кропоткина, его комплектование, составление научно-разработанной библиографии кропоткинских трудов и работ о нем, подготовка к печати полного академического («критически-проверенного») собрания сочинений. «Положение» было скреплено подписью нового секретаря ВОК В.А.Перелешина (о нем Фигнер выразилась как о «новой метле», которая «чисто метет»). Экземпляр «Положения» 1933 г. сохранился в архиве В.Н. [27]
В то же самое время она обратилась в наркомат РСФСР по просвещению с докладной запиской, в которой излагалась позиция самой председательницы ВОК. В ней между прочим говорилось: «Бессменным секретарем музея в течение всех 12 лет состоит географ-писатель Н.К.Лебедев, друг и литературный душеприказчик П.А.Кропоткина, редактор его посмертных изданий.
В половине февраля с.г. Н.К.Лебедев был вызван в ОГПУ и ему предъявлено было обвинение в продаже одному из магазинов ОГИЗ’а по заказу последнего 100 экз. книги Бакунина из запасов музея. После допроса ему было предложено отобрать из книг музея все то, что не представляет собой сочинений самого П.А.Кропоткина или сочинений о нем, кроме книг Лондонской библиотеки Петра Алексеевича. В то же время у Н.К.Лебедева была отобрана подписка о невыезде.
Распоряжение следователя было исполнено и сдано из литературы музея 6 возов, после чего следователь ОГПУ произвел проверку всего книжного имущества музея […]
30 апреля Н.К.Лебедев был снова вызван в ОГПУ и ему предложено в 3-дневный срок выехать в Северную область, сроком на три года. Распоряжение это в настоящее время отменено, впредь до особого распоряжения. По моему ходатайству дело о высылке Н.К.Лебедева пересматривается ВЦИК’ом.
Считая эти действия ударом по музею, прошу выяснить, считается ли желательным или допустимым дальнейшее существование музея им. П.А.Кропоткииа под моим председательством и под почетным председательством С.Г.Кропоткиной, или мы должны его ликвидировать» [28].
Судя по всему, это заявление было согласовано с С.Г.Кропоткиной. Желаемых результатов оно, видимо, не дало. Так или иначе, но 14 января 1934 г. В.Н. сложила с себя звание председателя Исполнительного бюро Кропоткинского Комитета и вышла из состава ВОК. [29]
Что касается участи Лебедева, то от наказания его спасла скоропостижная кончина. Увенчалось ли успехом заступничество В.Н. за арестованного члена ВОК Рындина, нам неизвестно.
Обстоятельства ухода В.Н.Фигнер из Комитета окончательно не выяснены. Но очевидно, что этот шаг был связан с утратой им статуса независимой общественной организации. С.Г.Кропоткина же осталась на посту почетной председательницы ВОК. Новое «Положение» закрепило за ней это звание пожизненно. Между тем судьба Музея Кропоткина была уже предопределена. В 1938 г. он был закрыт на «восстановительный» ремонт. В том же году состоялась передача Музея в дар советскому правительству. В следующем году была создана ликвидационная комиссия, а в 1941 г. его экспонаты и фонды поступили в Музей Революции. Вместе с Музеем прекратил свое существование и Кропоткинский Комитет. Никакой реакции В.Н.Фигнер на это уже не последовало.
Примечания
1. Фигнер В.Н. П.А.Кропоткину // Полн. собр. соч. М., 1932. Т.5. С.457.
2. Фигнер В.Н. После Шлиссельбурга // Полн. собр. соч. Т.3. С.309.
3. О Лондонском Комитете см.: Лебуржуа. П.А. и С.Г.Кропоткины в деле помощи русским ссыльным // Каторга и ссылка. 1926. Кн. 1 (22). С.141–142.
4. Фигнер В.Н. После Шлиссельбурга // Полн. собр. соч. Т.3. С.320.
5. Фигнер В.Н. Автобиография // Деятели СССР и революционного движения России. Энциклопедический словарь Гранат. М., 1939. Ст.479.
6. ЦГАЛИ СССР. Ф.1185. Оп.1. Д.231. Л.141.
7. Почин. — 1922. — № 6/7. — С.5.
8. Фигнер В.Н. После Шлиссельбурга. — С.262.
9. Среди подписавших заявление 1927 г. были также Е.Н.Фигнер-Сажина, Л.Г.Дейч, М.П.Шебалин, М.Ф.Фроленко и др. Заявление 1925 г. было опубликовано в ист. сб-ке «Память». Вып.3. Париж, 1980. С.400–402.
10. Цит. по: Негретов П.И. В.Г.Короленко. Летопись жизни и творчества. Под. ред. А.В.Храбровицкого. М., 1990. С.258.
11. Фигнер В.Н. П.А.Кропоткину // Полн. собр. соч. Т.5. С.457. Сравните со ст. Фигнер в газ. «Рассвет» (см. ст. А.Л.Никитина в наст. сб-ке).
12. Там же. С.464.
13. Цит. по кн.: Пирумова Н.М. Петр Алексеевич Кропоткин. М., 1972. С.206.
14. Фигнер В.Н. Памяти Кропоткина // П.А.Кропоткин и его учение. Чикаго, 1931. С.295.
15. Памяти Петра Алексеевича Кропоткина. Пг.; М., 1921. С.13–14.
16. См.: Полн. собр. соч. — Т.5. — С.459–461.
17. Ныне пер. Кропоткина.
18. Музей П.А.Кропоткина. Краткое описание и план музея. — Л.; М., 1928. — С.3.
19. ЦГАОР СССР. Ф.5824. Оп.2. Д.80. Л.17.
20. Цит. по: Ударцев С.Ф. Кропоткин. М., 1989. С.23.
21. Старостин Е.В. Историко-революционный мемориальный музей Кропоткина // Великий Октябрь и непролетарские партии. Материалы научной конференции. М., 1982. С.195–202.
22. См. статью А.Л.Никитина в наст. сб-ке.
23. ЦГАЛИ СССР. Ф.1023. Оп.1. Д.173. Лл.3а–4.
24. ЦГАЛИ. Ф.1185. Оп.1. Д.544. Л.33.
25. Процесс «Промпартии» (25 ноября — 7 декабря 1930 г.). Стенограмма судебного процесса и материалы, приобщенные к делу. М., 1931. С.8.
26. ЦГАЛИ. Ф.1185. Оп.3. Д.8. Л.1 об. — 2.
27. ЦГАЛИ. Ф.1185. Оп.1. Д.97. Лл. 21–23.
28. ЦГАЛИ. Ф.1185. Оп.3. Д.4. Л.1. Полностью текст этой записки, также как и полный текст письма В.Н. к Менжинскому, будет опубликован во 2-м вып. сб-ка НИПЦ «Мемориал» «Звенья».
29. ЦГАЛИ. Ф.1183. Оп.1. Д.97. Л.2.
Источник http://oldcancer.narod.ru/150PAK/02-06Leontiev.htm