П. А. Кропоткин

(Воспоминания)

В 1903–04 годах анархистское движение в России приняло широкие массовые размеры. Несмотря на наполнявшее всю российскую общественность стремление к демократии, парламентаризму и конституции; несмотря на то, что все политические партии без исключения трубили на разные лады о спасении в демократии — большие массы рабочих боролись и против самодержавия, и против демократии, не веря политиканам от демократии и от социал-демократии. Широким рабочим массам была ненавистна власть во всех ее видах.

Особенно на Юге и на Западе России не было городка, где бы не было значительных анархических организаций. Анархисты проводили стачки, устраивали демонстрации, проводили многолюдные митинги и массовки, читали лекции и вели интенсивную пропаганду.

Преследования правительства принимали самые бешенные формы. Выкашивались организации одна за другой; но на место выкошенных вырастали новые свежие организации и становились настолько сильными, что от обороны и защиты переходили сами в нападение. Когда приходили с обысками или арестовывать, то сплошь и рядом их встречали вооруженным отпором; революционеры уходили из рук жандармов и шпиков; назойливых шпиков и рьяных охранников удаляли с пути раньше, чем они могли провести в жизнь свои кошмарные затеи.

Террор стал значительным и весьма важным фактором общественности того времени.

Но террор оказался орудием обоюдоострым. Наряду с расцветом замечательных типов высокого и красивого героизма появились и уродливые отклонения — мелкие убийства из удальства и «эксизм». Необходимо было привести в порядок наши ряды.

Этого рода явления, недостаток литературы, отсутствие достаточной организационной связи между движением в разных городах, недостаточная согласованность выступлений вызвали необходимость в более частных встречах между собою, выявили необходимость конференций разных городов и областей. Назрела потребность в выяснении целого ряда вопросов нашей теории и практики. {164}

Летом 1904 года в Одессе состоялась конференция товарищей южных городов: Екатеринослава, Елисаветграда, Николаева и Херсона. Здесь было решено устроить съезд за границей, где в то время было много товарищей-анархистов, откуда мы получали литературу, типографии и всякую иную помощь. Я был выбран делегатом на съезд. Вскоре в Одессу из Белостока и Гродно приехали товарищи, присоединившиеся к этому решению.

Все мы тогда устремили свои взоры на Петра Алексеевича Кропоткина. Мы учились и выросли на его произведениях. Усваивая его учение, мы любили и самого учителя, и вопросы наши и сомнения мы должны были разрешить с ним.

Осенью я выехал из Одессы. По дороге посетил Вильно, Ковно и Белосток. В долгих ночных беседах с товарищами я выяснил в достаточной мере все происходившее на местах и отчетливо ознакомился с нуждами анархистского движения. Нужно было спешить. И в начале декабря 1904 года я был уже в Лондоне.

Тут я впервые встретился с Кропоткиным. Я помнил восхищенную характеристику П. А. в книге Кравчинского «Подпольная Россия». Но признаюсь: первое заседание нашего съезда говорило мне о П. А. совершенно иное. Никаких признаков мягкости и кротости, которой я ожидал встретить. Передо мною был человек резкий, жесткий, страстный, нетерпеливый. Мой доклад о положении рабочего движения в России и о деятельности анархических организаций несколько раз прерывался им самыми резкими замечаниями.

Когда речь шла о том, что наша коммунистическая позиция, с одной стороны, и борьба наша — не только против самодержавия, но и против демократических стремлений всех политических партий, — с другой, ставит нас в исключительно изолированное и трудное положение, П. А. прервал меня, указывая, что мы гонимся за двумя зайцами, что главного врага надо бить вместе, а не распыляться по сторонам.

Когда я приводил факты из нашей практики, рассказывал, как революционеры то здесь, то там, отстреливались во время обысков и арестов, П. А. страстно врывался своим «и напрасно!», указывая, что это в первую голову ослабляет организации и ставит товарищей в чрезвычайно тяжелое положение.

Когда же я указывал, что террор в России принял разливной и местами уродливый характер, — негодование П. А. была столь велико, что словами трудно дать о нем верное представление. Отмеченные мною уродства были для него логическим и неизбежным последствием нашей тактики. В подтверждение этого П. А. приводил нам факты из разных периодов террористической деятельности в России, цитировал имена, рассказывал кошмарные факты из практики, имевшие место во Франции в эпоху Равашоля, в Испании и в Италии. Картина получилась ошеломляющая. Мы были потрясены. П. А. решительно и {165} страстно требовал самого вдумчивого, осторожного и внимательного отношения к террористическим методам борьбы. Он горячо призывал учесть опыт терроризма, строго взвешивать каждый шаг и считаться с возможными последствиями террора как для самих товарищей, так и для всего движения.

На молодых товарищей, прибывших из самого огня борьбы тогдашней мрачнейшей русской действительности, речь Кропоткина произвела глубочайшее впечатление. Всем памятна сгущенная атмосфера недовольства 1904–05 годов, все мы знаем, как велики были заряды революционности среди рабочих в то время; все мы знаем теперь, как политиканствующие и социал-политиканствующие партии азартно старались обмануть рабочих и на их костях и крови построить торжествующий демократический капитализм. Только наше течение верно отражало стремление масс к коммунизму и безвластью Но широкий размах анархистского движения жил на счет его глубины. Грозила большая опасность, что демократы всех видов используют эту революционность в своих интересах. Надо было спешно принять энергичные меры по углублению анархического сознания в движении; нужно было создавать кадры вдумчивых борцов за анархизм среди рабочих масс. Вот что подчеркивал П. А.

Роль и значение П. А. на этом съезде были огромны; момент этот для анархического движения является историческим. Это — веха на нашем пути. Вместо размашистости, широты и разлива наступил момент углубления. В организациях весь молодой пыл наших товарищей, вся сила ненависти против самодержавия и эксплуатации, вся жажда новых, высших форм общественности вылилась на работу среди масс рабочих фабрик и заводов, среди солдат и матросов. И этой работой в значительной мере был уготован октябрь 1905 года.

Работы съезда в Лондоне протекали при ближайшем и непосредственном участии П. А. Тут-то мы могли оценить всю силу, все значение нашего великого учителя. Здесь-то мы имели много случаев узнать и восхищаться глубоким знанием людей и вещей нашего учителя. Тогда я понял верность характеристики Кропоткина у Кравчинского.

После съезда мы посетили П. А. в его доме в Бромли, за Лондоном. Обычный тип рабочего коттеджа с поразительно скромной обстановкой. В рабочей комнате П. А. — белый стол, стул и самодельные полки с книгами. За ужином беседа, где рассказы о его путешествиях, о новейших открытиях, об истории промышленности и о земледелии в Америке — все говорило о неизмеримых силах человека, о могучей борьбе рабочих и крестьян за свое освобождение, о неминуемой победе анархизма.

Это было 17 лет тому назад. С тех пор наши думы были с ним. Мы порой расходились с ним во взглядах и в оценке различных моментов текущей жизни, но в главном и существенном мы были с ним — нашим учителем-анархистом. {166}

В 1913 году больной Кропоткин должен был вернуться из Италии в Лондон. Но через Францию ему был запрещен проезд, как изгнанному оттуда в 1886 году. С большим трудом покойный Жорес добился для него права проезда через Париж. Тогда мы снова видимся с ним на собрании всей парижской анархической эмиграции. Старец 71-го года, больной, он блистает юношески гибким, светлым умом и необычайной памятью. По-отцовски нежно и кротко он вспоминает нашу первую бурную встречу в Лондоне в 1904 г. С необыкновенным тактом он делится с нами своим несравненным опытом, своим удивительным знанием общественных явлений мировой и русской действительности. Он рисует нам бездну между авторитарной системой, господствующей в мире, и могучим стремлением к свободе и хлебу для всех среди трудящихся. Он поднимал нас своей пламенной верой в грядущую революцию в России.

Теперь его не стало. До последнего момента он был нашим учителем. Он был гордостью не только анархизма и анархистов, но и всего человечества. В основе социального переворота в России, в основе социальных чаяний всего мира трудящихся лежит учение Кропоткина.

Не далек уже тот день, когда семена, брошенные вдохновенной рукой П. А., взойдут пышным цветом, и тогда обновленное человечество не забудет своего предтечу, своего первого гражданина. {167}

< Назад

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вперед >

Источник: Электронная библиотека им. Усталого Караула
http://karaultheca.ru/rus-an/sbornik1922.htm