Рубрика: Uncategorized

Г.И.Любина
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ В ИНТЕРЬЕРЕ МОСКОВСКОГО МУЗЕЯ
(СУДЬБА МУЗЕЯ КРОПОТКИНА)

«В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде,
И труд ей несет воздаянье…»
Н.Некрасов

О Музее П.А.Кропоткина написано уже довольно много [1]. Как только был снят негласный запрет на изучение анархизма в СССР, историков привлекла его судьба. Это понятно, Музей стал ареной острой партийной борьбы, раздиравшей советское обще- ство в 20—30-е годы. Его история богато документирована материалами архива П.А.Кропоткина, хранящимися в ГАРФ (ф.1129). Характерно, что еще в начале 80-х годов Е.В.Старостин, большой знаток архивного наследия Кропоткина, вынужден был «реабилитировать» руководство Музея, доказывая его непричастность к пропаганде анархизма [2]. Тема подлинной причины разгрома Музея оставалась тогда под запретом. У Старостина она сформулирована как несоответствие скромных возможностей Музея, функционировавшего на общественных началах, высоким требованиям к подобного рода организации в эпоху социализма. Подлинную подоплеку событий раскрывают статьи сравнительно недавнего времени с привлечением свидетельств анархистской эмигрантской прессы 20—30-х годов и архива КГБ [3]. Политическая борьба вокруг Музея несколько затенила не менее драматическую тему его истории — столкновение яркой индивидуаль- ности и обезличивающего начала в образе тоталитарного государства. Этого сюжета нам хотелось бы коснуться на материалах переписки Софьи Григорьевны Кропоткиной (ГАРФ. Ф.5469 (М.И.Гольдсмит) Оп.1. 1910—1932) и ее парижской корреспондентки Марии Исидо- ровны Гольдсмит (ГАРФ. Ф.1129. Оп.3. Д.150. 1901—1932), а также документов самого Музея (ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.36, 39, 40 и далее), отдав дань памяти замечательным женщинам, причастным к созданию Музея [4].

© Г.И.Любина

Г.И.Любина. Русские женщины          435

О С.Г.Кропоткиной (Ананьевой-Рабинович, 1856—1941) напи- сано обидно мало [5]. Видимо, время подробного жизнеописания этой неординарной и очень привлекательной личности еще впереди. Вместе с тем она представляет довольно распространенный тип русской образованной женщины конца прошлого — начала нынешне- го века, участницы освободительного движения [6]. В 1878 г. моло- дой студенткой биологического отделения Женевского университета С.Г. познакомилась с П.А.Кропоткиным и стала спутницей его жизни. К моменту встречи с П.А. она уже вполне определилась в своих народнических идеалах. Сознание правоты добровольного выбора давало мужество и оптимизм, чем так подкупала окружаю- щих супружеская пара Кропоткиных. И еще одну опору в трудностях скитальческой жизни находила С.Г., следуя народнической заповеди «спасения в труде». Об этом писал близкий друг Кропоткиных известный французский географ Элизе Реклю: «Труд спасителен для нас, он дает возможности перенести тяготы жизни» [7]. С.Г. была великой труженицей. Она стала верной помощницей Кропоткина в семейных, общественных и научных делах, но вовсе не превратилась в его бледную тень. Чем только она не занималась: работала наборщицей в нелегальной типографии в Женеве, сотрудничала в биологической лаборатории в Лондоне и там же преподавала курс биологии, и читала лекции по естественным наукам, выступала с «общедоступными» сооб- щениями по социальным проблемам и вопросам освободительного движения в России, публиковала популярные статьи по анархизму и много сделала для поддержания административных ссыльных и рус- ских политических эмигрантов, о чем вспоминали на праздновании ее 80-летия в 1936 г. [8]. В фонде Кропоткина в ГАРФ можно найти обширную подборку писем к С.Г.; со многими видными деятелями социалистического движения на Западе она переписывалась много лет. Наблюдая за действиями С.Г. в трудные минуты жизни, Элизе Реклю писал: «Софи храбро сражается с судьбой» [9]. Впервые Софья Кропоткина бросила вызов судьбе во время трехлетнего заключения мужа во французской тюрьме в Клерво (1883—1886 гг.) близ Лиона. Она поставила на ноги высшую государственную и тюремную администрации, научную общественность и друзей Кро- поткина, чтобы облегчить условия содержания узника [10] и доби- лась для него разрешения заниматься научной работой (кроме того, в Клервосской тюрьме Кропоткин много рисовал и обучился пере- плетному делу). Софья Григорьевна поселилась поблизости и совершала поездки в Париж, заворачивая иногда даже в Кларан (Швейцария), где жил Э.Реклю, и перевозя целые чемоданы книг.

436            АРХИВ ИСТОРИИ НАУКИ МОСКВЫ

Последние годы С.Г. также, как и самого П.А.Кропоткина, были омрачены горечью разочарования от несоответствия идеалов, кото- рым была отдана жизнь, и мрачной действительностью революцион- ной России (Кропоткины вернулись на родину после февральской революции 1917 г.). Но и тогда С.Г. нашла для себя достойное дело. Она занялась созданием и сохранением Музея памяти П.А.Кропот- кина. В эту пору судьба выступила в образе тоталитарного государ- ства и его могущественного орудия ГПУ. В этой неравной схватке С.Г. и ее ближайшее окружение проявили удивительную выдержку и мудрость, что позволило музею продержаться почти двадцать лет. Под стать Софье Григорьевне ее корреспондентка Мария Исидо- ровна Гольдсмит (1871—1939). Ее вывез за границу отец Исидор Альбертович Гольдсмит (1845—1890). Редактор научного журнала позитивистского толка «Знание» (СПб. 1870—1877), он подвергся опале за распространение в России материализма и дарвинизма и в 1883 г. вместе с семьей бежал из ссылки. М.И. вполне вписалась во французское окружение. Она закончила Сорбонну и в 1915 г. защи- тила диссертацию доктора естественных наук Парижского универси- тета по теме «Психологическая и физиологическая реакция у рыб». В числе достоинств ее работы было отмечено то, что автор способст- вовал становлению психологии животных как научной дисциплины, используя в своих наблюдениях и экспериментальные методы есте- ственных наук [11]. М.И. успела сделать в науке достаточно много. Она сотрудничала с известным физиологом И.Делажем и опублико- вала в 1916 г. в Петербурге перевод написанной вместе с ним книги «Теория эволюции». (Перевод с французского с примечаниями к русскому изданию. М.И.Гольдсмит.) Она — автор ряда книг и статей по социологии по проблемам эволюции животных, их физиологии и психологии. М.И. участвовала во многих конгрессах и публичных лекциях, устраивавшихся биологической секцией Института всеоб- щей биологии в Париже, активно сотрудничала в основанном И.Де- лажем журнале «Биологический год» (Аnnéе biologique). В письмах к С.Г. она сообщала о посылке ей своих новых работ по психологии животных, ведь С.Г., как биологу, такие работы должны быть интересны [12]. Очевидные научные заслуги М.И. не избавили ее тем не менее от некоторых тягот эмигрантского положения. М.И. преподавала в Сорбонне, в Школе высших знаний (Еc. des hautes études), работала на биостанции Роскофф при Парижском университете. Но работа была временной и не всегда даже предполагала надлежащую оплату, о чем М.И. в одном из писем к С.Г. с досадой восклицала: «Фран-

Г.И.Любина. Русские женщины            437

цузы удивительный народ: они думают, что все интеллигенты долж- ны быть непременно рантьерами» [13]. «Рантьеркой» М.И. явно не была, и ей не раз приходилось зарабатывать переводами. Это обсто- ятельство отчасти и послужило поводом для знакомства с П.А.Кро- поткиным. Но основная причина многолетней дружбы с семьей Кропоткиных заключалась в увлечении анархистскими идеями. М.И. находила даже соответствие между своими профессиональными за- нятиями и дорогими ее сердцу социальными идеями. «Биология, по существу своему, пожалуй, самая освободительная для человеческого ума наука». Она дает убедительные примеры «борьбы сил мрака и сил света» [14]. Ряд статей М.И. посвящен биологическим аспектам социологии. Она много писала об анархизме, о его деятелях М.А.Ба- кунине и П.А.Кропоткине, о синдикатах во Франции, об истории русского революционного движения. В фонде М.И.Гольдсмит сохра- нились копии 48 писем П.А.Кропоткина, датированные 1897— 1904 гг. Знакомство началось по переписке, когда П.А. предложил М.И. перевести на русский язык его «Речи бунтовщика» (Parole d’un Revolté), далее последовала работа над переводом «Хлеба и воли» (Conquête du Pain, 1900 г.). Петр Алексеевич не мог нахвалиться переводом Гольдсмит. «Спасибо Вам, родная, наконец потешили хорошим переводом. Ваш же перевод по сравнению с одним перево- дом Etat прекрасный. И мысли верно переданы и русский язык прекрасен — гибкий, хороший», — писал он М.И. и настойчиво требо- вал, чтобы она приняла гонорар, зная по собственному опыту о трудностях «прибавочной работы» [15]. М.И. и Кропоткина сблизи- ла работа по изданию и распространению анархистской литерату- ры во Франции, а затем и в Англии. Личное знакомство с Кропот- киным состоялось в 1902 г., во время визита М.И. в Англию. С 1906 г. после перевода русской эмигрантской типографии из Же- невы в Лондон началось печатание анархистской литературы и сочинений самого Кропоткина при деятельном участии М.И.Гольдсмит. П.А. считал М.И. своим другом и доверял ей самые сокровенные мысли — о своем одиночестве в русском осво- бодительном движении (л.72), о несогласии с тактикой русских социал-революционеров, засылающих в Россию исполнителей «террористических приговоров», о нищенской оплате своего ка- торжного переводческого труда (л.91) и др. Письма С.Г. к М.И.Гольдсмит очень дружественные. С.Г. не- однократно повторяет, что более близких друзей, чем М.И. и ее мать Софья Ивановна (Андросова) у нее нет. В отсутствии семьи (дочка Саша и внучка Пьера остались за границей) С.Г. не стесняется

438          АРХИВ ИСТОРИИ НАУКИ МОСКВЫ

обсуждать с друзьями самые интимные вопросы — полуцинготное состояние и нервное истощение, потерю трудоспособности и «безыс- ходную тоску». О неустроенности своей собственной жизни привык- шая к лишениям С.Г. пишет мало. Ее терзает то, что происходит вокруг. Об этом она достаточно откровенно писала в письмах к М.И., несмотря на предупреждение последней, что переписка перлюстри- руется. «Горя, слез и нужды кругом — душа надрывается. Иногда я сравниваю эти дни с днями 1905 года, но теперь я более бессильна помочь, чем тогда», — писала она в июле 1927 г. [16]. Угнетало отсутствие культурной среды в Дмитрове, где по соображениям экономии супруги Кропоткины поселились в 1918 г. «Уж очень велика некультурность тут, очистили тут «площадь» от всякого хорошего живо- го» [17]. И на этой очищенной площади, по наблюдениям С.Г., почти не осталось людей, вселяющих надежду на будущее России. Ей, воспитан- ной на идеалах служения народу равно чужды и «ликующие, праздно болтающие», и «равнодушные ко всему, что происходит кругом. Лишь бы их не касалось то, что убивает душу и веру в прогресс» [18]. В своем случае С.Г. не видела ничего исключительного, он типичен для положения интеллигента в России. А интеллигенция в стране советов не в чести, живется ей несладко. «Советский режим не избаловал нас. Интеллигенция большей частью разутая и раздетая» [19], С.Г. отвергает для себя возможность жизни по двойным стандартам, как это допустимо в советской России. «Достать, конечно, все можно, но на это нужно иметь привилегию, она и теперь разнородна — у меня никакой, я живу как многие» (4.05.1928) [20], а позже настаивает: «Я живу как все другие, а это не только больному (в то время она переболела тяжелым бронхитом), но и здоровому трудно» (7.10.1930) [21]. Чтобы как-то поправить положение, идут в Париж просьбы добыть семена у Вильморена, «у него бывали лучшие семена» (23.4.1931) [22]. А в Москву и Дмитров переправляются скромные посылки-передачи из Парижа с семенами, крупой, мукой, а иногда и фунтом кофе. Но не это составляло основное содержание бесед С.Г. и Гольдс- мит. Чаще всего они вращались вокруг обсуждения проблем научного и литературного наследства Кропоткина, истории создания и дея- тельности Музея его имени. Переписка С.Г. и М.И. выполняла еще одну важную функцию. М.И. представляла на Западе интересы Музея и пыталась донести до западной публики правду о нем, о его задачах и образе действия его руководства, тогда как враждебные анархистские группировки в эмигрантской прессе чернили С.Г. и ее окружение. Этим отчасти объясняется исповедальный и подробный

Г.И.Любина. Русские женщины           439

характер ряда писем С.Г. о Музее. М.И. дала решительный отпор клеветническим выступлениям группы Борового в эмигрантской печати и энергично взялась за организацию материальной помощи Музею, посылая просьбы «во все концы света», но чаще всего к американским анархистам. Пора обратиться к истории Музея. Вскоре после смерти Кропот- кина 18 сентября 1921 г. в Москве был создан Всероссийский обществен- ный комитет по увековечению памяти Кропоткина (ВОК). Вопреки попыткам ряда анархистов превратить Комитет в прибежище анархист- ского движения С.Г. и близкое ей окружение настояли на общественном (непартийном) характере созданной организации. Еще раз в 1925 г. Комитет подтвердил, что не требует от своих членов исповедания ни анархистского, ни какого-либо другого «символа веры» и ставит только одно условие, «чтобы деятельность членов и секций Комитета не проти- воречила бы принципам и идеям Кропоткина» [23]. Это дало возможность ввести в состав Комитета представителей многих научных и культурных организаций: музеев, научных обществ, издательств, учебных и исследо- вательских институтов, видных деятелей науки и культуры: крупного представителя инженерно-технической науки П.А.Пальчинского, биоло- гов М.А.Мензбира и А.Ф.Фортунатова, библиографа Д.И.Шаховского, писателя В.В.Вересаева и др. Возглавила Комитет старая шлиссельбуржка В.Н.Фигнер, почетным председателем его была выбрана С.Г.Кропоткина. Комитет занялся организацией Музея, в день рождения Кропоткина 9 декабря 1923 г. Музей открыл двери перед посетителями. Последующие события подтвердили, насколько мудро поступило руководство ВОК, когда оградило Музей от посягательств анархис- тов. История Музея 20-х годов представляла серию конфликтов между экстремистскими группами анархистов и руководством Музея. Начавшись в 1921 г., эти столкновения продолжались до 1925 г. (группа А.Атабекяна, А.А.Карелина, А.А.Борового) и особой остро- ты достигли в 1928— 1930 гг. (группа Борового). Анархисты претен- довали не только на «крышу» кропоткинского Музея для своей признанной уже в 20-е годы антигосударственной деятельности, но и выставляли себя как подлинных и единственных наследников идей Кропоткина, предъявляя мнимые права на его библиотеку и архив. Как место сборищ анархистов, Музей с самого начала находился под колпаком ОГПУ. Руководство Музея не питало ни малейших иллю- зий относительно провокаторской роли органов и с особой настойчи- востью пыталось очистить Музей от анархистов экстремистского толка. Опасные игры вокруг Музея прекратились вместе с разгромом анархизма в России в начале 30-х годов. Для Музея последствия этой

440           АРХИВ ИСТОРИИ НАУКИ МОСКВЫ

эпопеи были печальны. Подверглись арестам и пострадали многие члены ВОК, был расстрелян П.А.Пальчинский. Пожалуй, самой боль- шой утратой была внезапная смерть летом 1934 г. ближайшего помощни- ка С.Г. Н.К.Лебедева, вследствие вмешательства в дела Музея ОГПУ1 ) . Музей устоял, но оказался перед лицом еще большей угрозы. Как всякий мемориальный музей, Музей Кропоткина имел про- светительский характер. Его богатая экспозиция состояла из боль- шого числа подлинных документов П.А.Кропоткина и его семьи. Ядро коллекции составляли фотографии, рисунки, рукописи, семей- ные портреты, документы и книги из архива и библиотеки Кропот- кина, переданные во временное пользование Музею С.Г.Кропотки- ной. Часть семейных реликвий поступила от племянницы П.А. — Е.Н.Половцевой, часть экспонатов была подарена друзьями и знако- мыми Кропоткина в России, США и странах Европы. Украшением Музея стал мемориальный кабинет Кропоткина, обстановка его была вывезена С.Г. из Англии в 1925 г. и полностью воспроизводила лондонский кабинет ученого. Здесь находилась мебель, сработанная самим Кропоткиным вместе с Н.Чайковским, столярный верстак, книги, карты, выполненные его рукой, и многие личные вещи. Комплектование Музея продолжалось на протяжении всей его истории: поступали книги, повлиявшие на формирование мировоз- зрения Кропоткина и на его творчество, письма П.А., подборки журнальных и газетных статей, открытки и т.п. от русских и зарубежных дарителей. Организаторы Музея, несмотря на скудость средств, делали для него некоторые приобретения — покупали

1) Николай Константинович Лебедев (1879—1934) — географ, популяризатор творчества Э.Реклю и П.Кропоткина, автор оригинального трехтомного сочинения «Завоевание Земли», разделял комплексный подход своих учителей к географии в ее связи с космосом. Н.К. отредактировал посмертное издание ряда трудов Кропоткина. В течение более чем 10 лет был секретарем Музея и ближайшим помощником С.Г., отдав Музею все свое умение и талант. Этого чрезвычайно скромного и работящего, по свидетельствам друзей, человека отличала большая внутренняя свобода. Он полагал, что каждый трудящийся должен сам отыскать для себя свободу вне принад- лежности к каким-либо политическим группировкам. (ГАРФ. Ф.7. Оп.4. Д.94. Л..5). В феврале 1933 г. Лебедев был вызван в ОГПУ за продажу 100 экземпляров книги Бакунина из запасов Музея. Было предписано «очистить» библиотеку Музея от посторонней литературы. Сотрудники ОГПУ провели проверку книжного фонда, 6 возов книг были изъяты из библиотеки Музея, как якобы не относящиеся к деятельности и творчеству Кропоткина. У Лебедева была взята подписка о невыезде, затем ему было предложено переселиться на три года в северные области. Попытки В.Н.Фигнер спасти библиотеку и Н.К.Лебедева, ее обращение к В.Р.Менжинскому не возымели действия. 14 января 1934 г. Вера Николаевна демонстративно сложила с себя звание председателя Исполнительного бюро ВОК. Высылка Лебедева не состоялась из-за его внезапной смерти 9 августа 1934 г. (Об этом см. подробнее в статье Я.В.Леонтьева [4]).

Г.И.Любина.           Русские женщины 441

документы и мемориальные вещи, составили портретную галерею деятелей культуры, науки, литературы, так или иначе повлиявших на творчество Кропоткина. Они уделяли особое внимание иконогра- фии Кропоткина, начав ее с приобретения портрета П.А. кисти Л.Пастернака. Вся эта экспозиция, умело скомпонованная, размещенная по хро- нологическому принципу, снабженная пояснительными надписями и разнообразным иллюстративным материалом, давала основание гово- рить о Музее как об одном из наиболее интересных музеев г.Мос- квы [24], так, по крайней мере, отзывались о нем посетители. Но Музей не был коммерческой организацией. Посещение его было бесплатным. Не удалось наладить выпуск и продажу анархистской литературы, как это предполагалось сначала. Для этого не было денег, да и сама такая деятельность в пору гонения на анархизм таила в себе опасность. Музей все же издал биографию Кропоткина, написанную Н.К.Лебедевым, его же путеводитель и ряд сборников памяти Кропоткина. Но выручка от их продажи не оправдала надежд на пополнение кассы Музея. Создатели Музея видели основную свою задачу в том, чтобы превратить его в научно-исследовательское учреждение для «собира- ния, регистрации, хранения и изучения материалов, относящихся к жизни и деятельности П.А.Кропоткина и разработки его литератур- ного наследия» [25]. Для этого были все основания. 1925 г. С.Г. привезла из Англии личную библиотеку и архив Кропоткина. Уезжая из Англии, он передал часть книг в Лондонскую русскую эмигрантскую библиотеку, часть английских книг — Брайто- новской рабочей библиотеке. То что осталось насчитывало 5 тыс. названий. Библиотека Кропоткина соответствовала широте интересов ее владельца, здесь были собраны сочинения по этике, философии, психологии, социологии, политэкономии, анархизму, истории, по естественным наукам, было много беллетристики. Некоторые книги были подарены Кропоткину авторами и имели на полях его пометы. Научная сторона деятельности Кропоткина нашла отражение в музейной экспозиции. В одной из зал Музея были представлены мате- риалы путешествия Кропоткина по Сибири в 1862—1867 гг., его путевые тетради, маршрутные карты, отчеты о путешествии и показана его работа в качестве члена Российского географического общества и секретаря отделения физической географии РГО. В витринах были выставлены его труды о «ледниковом периоде», по географии Сибири и др. При Музее существовала научная библиотека с книгами из библиотеки Кропоткина и материалами его архива, она предназначалась для научных работников. Параллельно была создана общедоступная бесплатная читальня для

442            АРХИВ ИСТОРИИ НАУКИ МОСКВЫ

всех желающих, где были собраны сочинения Кропоткина и литера- тура по революционному движению. В конференц-зале особняка, вмещавшем до 300 слушателей, до тех пор, пока им не завладела секция анархистов, проводились интересные беседы памяти Кро- поткина. Вокруг этого наследия развернулась научная работа Музея. Значительную роль в ней играл музейный комитет. Из его отчетов видно, что он продолжал комплектование фондов Музея, совер- шенствовал его экспозицию с точки зрения содержания и художе- ственного оформления, заботился об инвентаризации всех зданий в Москве и провинции, связанных с именем Кропоткина. Осуще- ствив передачу паспортов по всем этим строениям в Исполбюро Государственной центральной реставрационной мастерской ГЦРМ, проводил большую работу по каталогизации библиотеки и систе- матизации архива Кропоткина и т.п. Похоже, что именно научная сторона деятельности Музея принесла руководству самые большие огорчения. С.Г.Кропоткина ближе других стояла к созданию и научной работе Музея. В первые годы становления Музея она столкну- лась с большими материальными и организационными труднос- тями. Нужны были большие затраты и усилия для ремонта и содержания полученного в подарок от Моссовета полуразрушен- ного здания (в нем родился П.А.Кропоткин), для организации в нем работы, для разборки и систематизации обширного «хо- зяйства» Музея. С.Г. декларировала общественный характер Музея. Такой статус исключал государственное финансирование, равно и вмеша- тельство государства в дела Музея. Насколько принципиальной была эта позиция, мы можем судить из письма С.Г. к М.И.Гольдс- мит. «Весьма возможно, — писала она, — что государство придет мне на помощь, а я этого не хочу и пенсию не хочу. Не хочу никакого государственного вмешательства в работу над архивами и в мою личную жизнь» [26]. Собственных средств у С.Г. не было (некото- рые суммы, положенные в государственный банк для нужд Музея, были реквизированы советской властью), приходилось обращаться к добровольным пожертвованиям. В воззваниях ВОК, разосланных по всей России и странам Запада, предлагалось поддержать Музей деньгами и материалами, имеющими отношение к деятельности Кропоткина. Чаще всего откликались западные товарищи. Благода- ря личным связям С.Г.Кропоткиной и энергичной деятельности

Г.И.Любина. Русские женщины           443

М.И.Гольдсмит удалось создать комитеты по поддержке Музея Кропоткина в ряде европейских стран 1 ) . До 1925 г. Музей жил преимущественно за счет материальной помощи из США, позднее стали поступать деньги из Англии. Анг- лийский комитет уплатил за пересылку из Лондона 74 ящиков с библиотекой и архивом Кропоткина, он же в течение 7 лет оплачивал хранение архива Кропоткина [27]. Многие обращения С.Г. к Гольдс- мит звучат как сигнал бедствия. На одно из таких отчаянных посланий М.И. отвечала: «Было бы настоящим позором для наших товарищей, если бы они допустили, чтобы Музей закрылся из-за недостатка средств или поменял свой особый характер». Далее следовал план сбора средств в столицах Европы и в США [28]. На зарубежные поступления был произведен ремонт здания и расширена экспозиция — вместо 3 залов, которые Музей имел в 1923 г., в 1928 г. их насчитывалось уже 8. В России обращение Музея имело слабый отклик. Приходили единичные дары от ряда лиц, но денежной поддержки не было. Особенно обижали С.Г. действия секции анархистов. «Приходили, курили, грязнили, а помощи никакой никогда, — писала она, — … все это старая история среди наших товарищей, да и среди многих других: создавать умеют немногие, да и не делают, а когда что-то сделалось, прийти, захватить и потом разрушить» [29]. В первые годы С.Г. пришлось работать только при поддержке супругов Лебедевых — Николая Константиновича и Натальи Алексе- евны. Втроем они занимались ремонтом здания, разборкой материа- лов Музея, подготовкой экспозиции. Все это делалось на доброволь- ных началах. Из всего штата Музея жалованье получал один сторож. В письмах к Гольдсмит С.Г. постоянно рассказывала о работе по систематизации архива Кропоткина, в частности о разборке его писем в условиях, когда «все поглощены житейской обстановкой и все приходится делать самой» [30]. В ответных письмах М.И. сожалеет, что поспешили с перевозкой архива в Россию, ей кажется, что за границей скорее бы нашлись помощники для его разборки. Другая тема переписки 20—30-х годов — издание писем Кропоткина. С.Г. пи- сала, что несколько сотен писем Кропоткина лежат неопубликованные

1) Наиболее «именитым» был французский комитет. Одних только ученых мировой известности здесь набралось около десятка: физиолог Ш.Рише (Ch.Richet), физик П.Ланжевен (Langevin), математик П.Пенлеве (P.Painlеvé), историки А.Олар (Aulard) и П.Сеньобос (Seignobos), востоковед П.Буайе (Воуеr), юристы Ф.Бюиссон (Buisson) и В.Баш (Basch), известный писатель Ж.Дюамeль (Duhamel) и др. (ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.39. Л.4). Истинной душой Комитета стала М.И.Гольдсмит, близко к сердцу принимал нужды Музея Кропоткина племянник Элизе Реклю — Поль Реклю.

444            АРХИВ ИСТОРИИ НАУКИ МОСКВЫ

из-за отсутствия денег, большая помеха, думала она, и в том, что большая часть корреспонденции написана на английском и французском языках «а здесь большей частью безъязычники» [31]. Безденежье склоняет С.Г. в пользу издания в Париже писем Кропоткина к французским друзьям на французском языке. Ей кажется более осуществимым план их публикации за границей, лишь бы издатель имел возможность распространять свою продукцию, рассчитанную на широкого читателя, в России [32]. По просьбе С.Г. и Мария Исидоровна подключается к работе по публикации писем. Вместе с С.Г. она обсуждает план издания и сообщает о своем намерении издать письма Кропоткина к ряду корреспондентов (к Л.Толстому, к Греву, к ней самой). «И может быть еще к кому-нибудь из той же категории лиц». (Л.76). В руках М.И. скопилось большое число неразобранных писем Кропоткина. В ответ на просьбу С.Г. она писала, как много для нее лично и для русских эмигрантов значат эти письма: «Если бы Вы знали, как их много, ведь в них вся история нашей работы для русской пропаганды, не говоря уже обо всем лично ценном» [33]. Но расставаться с письмами не спешила, они могли пригодиться ей для собственных воспоминаний о пережитом. К тому же М.И. считала, что письма нуждаются в комментариях, которые никто не сможет сделать кроме нее. В качестве компромиссного решения она предлагала сделать выписки из писем, прокомментировать их и передать их С.Г. при личной встрече [34]. Параллельно в 1926—1927 гг. велось оживленное обсуждение издания в Париже второго тома «Этики» П.А.Кропоткина. Гольдс- мит информировала С.Г., что первый том уже почти разошелся. Встал вопрос о переводе II тома. С.Г. полагала, что лучшего человека для этого дела, чем Гольдсмит, не найти. Ведь второй том «Этики» почти целиком написан по-английски. Нужно перевести его на русский и французский языки и с «любовью над этим поработать». С.Г. убеждена, что М.И. обладает всеми необходимыми для этого качествами: знанием языков, прекрасной подготовкой, пониманием воззрений Кропоткина. И, между прочим, замечала, что труд пере- водчика будет оплачен. М.И. взяла на себя работу по переводу и редактированию рукописи, на нее же ложились все переговоры с издателем. Издатель не предполагал для себя большой коммерческой выгоды и потому не спешил. М.И. написала предисловие ко II тому «Этики», которое понравилось С.Г. Интерес к изданию II тома проявил и Поль Реклю, друг семьи Кропоткиных [35].

Г.И.Любина. Русские женщины           445

В энергичной, преданной делу Кропоткина «Марусе» С.Г. хоте- ла бы видеть свою помощницу по Музею и свою преемницу, «душу» Музея [36]. Но дальше мечтаний эти планы не шли. Не могла С.Г. звать Гольдсмит в Россию. Да и та сама понимала все неблагополучие Музея по тону писем С.Г., который раз от раза становился все более драматичным. И вот наконец в 1931 г. у С.Г. вырывается крик отчаяния: «Вы знаете, как я боролась все эти годы, чтобы этот памятник Петру Алексеевичу жил самостоятельно, вдали от казенщиков, стара, немощна и безденежна. Что я могу сделать больше?» [37]. Действительно, к началу 30-х годов заграничная помощь Музею почти иссякла. Причины объяснила М.И. в одном из писем к Кропоткиной. «У своих ничего нет, все бедствуют. [Речь идет о русских эмигрантах. — Г.Л.], а францу- зы мало интересуются как в нашем маленьком кружке, так и в большом комитете из «personnages» [38]. Не следует забывать, что к этому времени США и Европа вступили в полосу серьезных потрясений затяжного экономического кризиса. Но дело не только в этом. Раскручивание маховика репрессий в СССР сделало почти невозможной помощь извне, и само общение с зарубежными товарищами. Так внезапно, на полуслове оборва- лась в 1932 г. переписка между С.Г. и М.И.Гольдсмит. Чуть раньше, в 1930 г., закончилась переписка М.И. с ее давнишним корреспондентом из России психологом В.А.Вагнером [39]. Попав в изоляцию от внешнего мира, лишенный общественной поддержки в своей стране, более того, опальный из-за гонения на анархизм, Музей встал перед необходимостью обратиться за помощью к государству. Руководство Музея старается отдалить тягостное решение и смягчить удар. Делаются попытки приблизить экспозицию к тре- бованиям советского музея, расширить возможности самофинанси- рования (с начала 30-х годов посещение Музея стало платным). До сих пор Музей был рассчитан на достаточно элитарную публи- ку, его основными посетителями были служащие и учащаяся молодежь, рабочие и тем более колхозники в нем бывали редко. Устроители Музея никогда не ставили перед собой пропагандист- ских задач. Теперь положение изменилось. Нужно было привлечь массового посетителя, а для этого музейная экспозиция должна была стать более «понятной». В начале 30-х годов экспозиция пополня- ется новыми материалами, характеризующими среду, в которой жил Кропоткин. При этом пытаются использовать опыт советских музеев,

446          АРХИВ ИСТОРИИ НАУКИ МОСКВЫ

в частности Музея революции. Создаются стенды о социально-эко- номическом положении России в царствование Николая I, в эпоху становления империализма и т.п. Все это снабжается цифрами, диаграммами, картограммами. Обновляются пояснительные над- писи, из экспозиции изгоняются документы на непонятных ино- странных языках. И все же руководство Музея пытается соблюсти достоинство и чувство меры, напоминая, что «они [иллюстратив- ные материалы — Г.Л.] ни в коем случае не должны изменить характер Музея, и не должны превратить его в выставку лозунгов, цитат и таблиц» [40]. Еще большую принципиальность проявили устроители Музея по отношению к сохранению духа своего детища. После обращения за государственной помощью проверкой его работы в 1932—1933 гг. занялись государственные комиссии. Одна из них пришла к неуте- шительному выводу — Музей нуждается в реорганизации, следует включить его в сеть государственных музеев и присоединить к «методически выдержанным историко-революционным музе- ям» [41]. Смысл упреков в адрес Музея станет понятен, если обра- титься к протоколам расширенных заседаний Музейной комиссии с привлечением экспертов из государственных организаций. На одном из таких собраний 15 июня 1933 г. в присутствии гостей-экспертов: Н.М.Дружинина (Музей революции), Г.Л.Малицкого (Музей ком- мунального хозяйства), А.И.Батенина (бывший директор Музея мебели), в роли «общественного обвинителя» выступил Н.М.Дружи- нин. Дружинин упрекнул Музей в архаичности и в том, что в нем личность Кропоткина, к тому же тенденциозно поданная, исчерпы- вает все. Музей являет собой апофеоз личности Кропоткина, а нужно бы представить ее во взаимодействии сильных и слабых сторон. Прозвучало уже подхваченное руководством замечание о внесении в экспозицию общественно-политического фона эпохи. В качестве рекомендации прозвучала следующая сентенция: «Музей должен придать всему построению единую точку зрения, пронизать правильной оценкой все моменты жизни и деятельности Кропоткина… дать не апофеоз, а научную характеристику личности и творчества Кропоткина» [42]. И опять, как и в стычках с анархис- тами, развернулась дискуссия вокруг личности Кропоткина, о его месте в отечественной истории. Был ли он только лидером одного из течений революционного движения, к тому же маргинального по отношению к большевизму, или его вклад в русскую культуру неизмеримо больше? На последнем настаивали С.Г и ее единомыш- ленники. Они доказывали, что Кропоткин не только анархист, но и

Г.И.Любина. Русские женщины            447

крупный мыслитель 1 ) , обогативший науку во многих областях. В соответствии с этим было принято решение пополнить экспозицию Музея материалами, свидетельствующими о его научной деятельности в биологии, истории, социологии, истории литературы, экономики, этики, педагогики. Музейная комиссия действительно деятельно занималась этими вопросами в 30-е годы. В тяжелых обстоятельствах члены Музейной комиссии прибегали даже к некоторым дипломати- ческим уловкам. «Выпячивание личности» Кропоткина2) пытались представить как своеобразную прихоть строптивой вдовы. Она де, как собственница всех экспонатов, не допускает критического отно- шения к личности Кропоткина, и Комитет вынужден считаться с ее мнением. Сохранение мемориального (а не идеологического, как на том настаивали оппоненты) характера Музея оправдывало, по мне- нию Комитета, хронологический принцип построения экспозиции, что тоже вызывало критику «экспертов». Еще раз надежда на спасение Музея мелькнула в связи с подготовкой празднования 100-летия со дня рождения П.А.Кропот- кина, которое должно было состояться в 1942 г. Музей решил ознаменовать это событие изданием полного собрания сочинений Кропоткина. Похоже, удалось даже получить под это начинание кое-ка- кие суммы. В 1933 г. развернулись ударные работы по завершению каталогизации научной библиотеки, составлению библиографии трудов Кропоткина и «Кропоткинианы» (перечень работ о нем). Подходило к концу описание «Архива» Кропоткина. Все силы музейных работников,

1) Жизнь подтвердила верность взгляда Софьи Григорьевны и ее друзей. Непреходящую ценность в огромном и все еще малоизученном научно-литературном наследии Кропоткина составляют его работы по естествознанию. Вот что пишет об этом современный биограф Кропоткина В.М.Маркин: «Если характеризовать Кропот- кина одним словом, то следует все-таки признать, что прежде всего он был ученым, притом редкостной широты диапазона. Однако именно как об ученом о нем мы знаем меньше всего: здесь предстоит большая работа, которая только еще начинается». Спектр его научных интересов чрезвычайно широк — математика, баллистика, геоло- гия, физическая и экономическая география, палеография, прогноз погоды, биология, экология и др. Энциклопедизм творчества Кропоткина органически вытекал из его представления о комплексном характере науки и о взаимодействии и единстве сил природы. Сам Кропоткин считал своей основной научной работой «Очерк по орографии Азии». Оригинальная теория о строении азиатского материка (о строении и направлении главных горных хребтов Северо-Восточной Азии), наиболее полное обоснование теории ледникового периода — таковы наивысшие достижения Кропоткина в геолого-геогра- фических науках, хотя и во многих других областях естествознания его догадки поражают своей оригинальностью, смелостью и актуальностью звучания (Маркин В.А. Петр Алексеевич Кропоткин. М., 1985. С.179). 2) Характерно, что подобные же обвинения в «непомерном выпячивании роли Плеханова и затушевывании роли Ленина» прозвучали в адрес руководства Музея революции после проверки его работы Комиссией партийного контроля при ЦК ВКП(б). (Правда. 31.X.1935.). ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.35а. Л.29.

448                 АРХИВ ИСТОРИИ НАУКИ МОСКВЫ

а их к этому времени стало уже 6 человек, по сравнению с тремя — в 1932 г., были брошены на разборку архива 1) . Переводились на русский язык сочинения Кропоткина, написанные на иностранных языках, дела- лась расшифровка рукописей и перевод их на машинопись. На протяжении 30-х годов велись переговоры с Академией наук СССР об издании академического собрания сочинений Кропоткина. В 1937 г. был составлен предварительный план издания (1937— 1948) — в 30 томах, составлена библиография трудов Кропоткина на машинке (354 названия). Все было сделано с уважением к авторским правам С.Г. С нею был оформлен договор о передаче издательских прав В.И.Дмитриевской. Тогда же родился еще один вариант попыт- ки уйти от судьбы. Появилась идея передать докладную записку в Академию наук СССР о временном присоединении Музея к системе ее научных учреждений в связи с подготовкой издания трудов П.А.Кропоткина [43]. Но судьба Музея была уже предопределена. В 1935 году В.А.Перелешин доложил о финансовых делах Музея. В связи с ростом цен бюджетная смета Музея возросла. Надежда на успешную реализацию ряда изданий Музея, что могло бы избавить от обращения к государственной помощи, не оправда- лась. В октябре того же года Перелешин доложил заведующему Музейным отделом Наркомпроса (МОН) Ф.Я.Кону, что на 1936 г. Музей не обеспечен собственными средствами и что следовало бы включить его в госбюджет. Кон потребовал докладную записку в МОН и распорядился включить Музей в план обследования до ноября 1935 г. [44]. Смирившись перед неизбежным, С.Г. попыталась, чтобы приемка Музея прошла достойно, на высшем уровне. Она пожелала самолично вручить председателю СНК М.И.Калинину свою дарственную, заве- ренную нотариусом. Быть может, она еще надеялась, что высокое покровительство оградит Музей от грубого произвола чиновников [45]. Но дело «крайне вышло неприятное для меня», писала С.Г. Пока

1) Подробные сведения о сотрудниках в архивах Музея склоняют нас к небольшому «социологическому исследованию». При упоминавшейся выше «прора- ботке» Музея революции бывшему директору инкриминировалось, что экскурсоводы музея — случайные люди, бывшие меньшевики, эсеры и т.п. А как обстояли дела в музее Кропоткина? «Революционное прошлое» двух сотрудников Музея — заведую- щего М.П.Шебалина и секретаря В.А.Перелешина отличалось исключительным бла- городством — старые народовольцы и политкаторжане, впрочем, в 30-е годы это был уже скорее минус, чем плюс. По признаку «социального происхождения» советским стандартам соответствовал только с.н.с.Н.К.Лебедев, он был сыном крестьянина. С образовательным цензом дела обстояли и того хуже — все сотрудники музея, включая машинистку и техника, кстати, тезку и племянника поэта Н.Некрасова, имели университетские дипломы. Музей держался на энтузиастах. Заведующему здесь никогда не платили, а в 1938 г., согласно докладу Перелешина, половина из 8 сотруд- ников не получала жалованья.

Г.И.Любина. Русские женщины            449

она тщетно дожидалась вызова в приемную М.И.Калинина, приемка Музея была передана высокопоставленному чиновнику, начальнику Музейно-краеведческого отделения НКП РСФСР Радус-Зеньковичу. Поначалу он даже продемонстрировал некоторую готовность внимать пожеланиям дарительницы «товарища Софьи Григорьевны». Но уже в письме от 27.7.1938 г. прозвучала некоторая обида на С.Г., которая, судя по всему, в частной беседе выказала обеспокоенность за сохран- ность при новых хозяевах старого духа Музея. Уверения Зеньковича о том, что «вверенные моему руководству учреждения заслуживают полного доверия» и его апелляция к «особому характеру советского государства, как государства трудящихся» [46], видимо, не убедили С.Г. Она продолжала настаивать на своем желании вручить судьбу Музея М.И.Калинину и игнорировала письма Радус-Зеньковича. А тот проявил лихорадочную поспешность, мотивируя ее надвигающейся зимой и необходимостью срочного ремонта обветшалого здания. 21 октября 1938 г. С.Г. было отправлено последнее письмо с приложением акта о передаче-приемке Музея. В нем Радус-Зенько- вич уже без всяких околичностей и «товарищеских приветов» сооб- щил С.Г., что Музей поставлен на госбюджет, а его сотрудники, исключая завхоза, отстранены от работы. Далее следовал бодрый рапорт о приготовлениях к ремонту и испрашивались пожелания относительно ремонта мезонина, где С.Г. имела маленькую комнатку с прихожей. В докладной записке директора Музея А.Макаревского все выглядит менее благостно. Без всякого предупреждения, без письменного подтверждения своих полномочий Радус-Зенькович с командой ворвались в Музей, потребовали от директора ключи, опечатали все комнаты и повесили при входе табличку о ремонте. При этом молниеносном налете он еще успел заметить, что «учет и хранение материалов находится в крайне небрежном состоянии», о чем и не преминул сообщить С.Г. Новый директор поручил специ- альной бригаде составить план экспозиции «достойной памяти Кро- поткина и отвечающей требованиям советского музея поры социализ- ма» [47]. Но все это было уже не более чем фикцией1 ) .

1) Ремонты в жизни Музея Кропоткина приобрели роль некоего символа. Первый был предпринят С.Г. и ее ближайшим окружением на занятый в Дмитровском финансовом отделе 1 млн. рублей в счет гонорара за «Этику» П.А.Кропоткина. Тогда была починена крыша, исправлена канализация, проведено электричество, повешена мемориальная доска. (Оп.4. Д.38. Л.14). Рачительные хозяева и далее заботились об исправном состоянии своего владения. В 1929 г. архитектором Головкиным было проведено его обследование и поправлен фундамент. Результаты проверки оказались вполне удовлетворительными — грибка в деревянных конструкциях здания не было найде- но. В 1933 г. архитектор Лутс оценил столетний сруб дома «как новый». Этот шестиколонный особняк в Кропоткинском (бывшем Штатном) переулке, до сих пор радует взгляд прохожего. Сейчас в нем расположилось посольство Палестины. Недалеко от мемориальной доски с изображением Кропоткина можно увидеть портрет Ясира Арафата.

450           АРХИВ ИСТОРИИ НАУКИ МОСКВЫ

После «восстановительного ремонта» Музей не открылся. В 1940 г. была создана ликвидационная комиссия, а в 1941 г. экспона- ты переданы в Музей революции. Так распорядилось «благодарное отечество» даром С.Г.Кропоткиной «революционному народу» [48]. Случайна ли судьба Музея? Здесь нам придется потревожить память еще одной русской женщины—подвижницы. В 1927 г. в близком соседстве с Музеем Кропоткина в Сивцевом Вражке поселился Музей И.И.Мечникова. Пафос его создания тот же, что и Музея Кропоткина, — вернуть на родину и превратить в достояние отечествен- ной культуры наследие крупного русского ученого. Так, по крайней мере, думала Ольга Николаевна Мечникова, когда привезла в Россию огромный архив и многие мемориальные вещи мужа и когда любовно занималась устройством экспозиции музея. Судьба этого музея оказа- лась поразительно схожей с судьбой «дома Кропоткина». В середине 50-х годов он перестал существовать в своем первоначальном виде, музейная коллекция, вопреки воле дарительницы, была раздроблена и даже частично утрачена [49]. Чего здесь больше — неблагодарности, забывчивости, равнодушия? Несомненно, все это присутствует, но есть и нечто большее — это месть тоталитарного режима своим великим, но «блудным» сыновьям. Ведь один, называя себя анархистом, не поддержал кровавые деяния пролетарской диктатуры, а другой даже позволил себе осуждать направление деятельности народовольцев. А что же «русские женщины»? Память о них сохранилась в их архивах. До сих пор отечественные историки мало пользовались этим источ- ником. Хочется верить, что время пришло 1 ) .

Список литературы и примечания

1. Первое и довольно подробное описание Музея было составлено его бессменным секретарем в течение 10 лет Н.К.Лебедевым. Музей Кропоткина. Л.—М., 1928.

2. Старостин Е.В. Историко-революционный мемориальный музей П.А.Кропоткина // Великий Октябрь и непролетарские партии. Материалы конференции. М., 1982. С.201.

3. Никитин А.Л. К событиям 20-х годов. Вокруг Кропоткинского музея // РАН, Институт экономики. Труды Комиссии по научному наследию П.А.Кропоткина. М., 1992. С.82—123.

4. О Вере Николаевне Фигнер, еще одной хранительнице наследия Кропоткина, уже написано: Леонтьев Я.В. В.Н.Фигнер — председатель Кропоткинского комитета // Труды Комиссии по научному наследию П.А.Кропоткина. М., 1992. С.82—123.

5. Пирумова Н.М. Петр Алексеевич Кропоткин. М., 1972. С.102—103.

6. Показательно курьезное замечание одного из сотрудников Департамента полиции МВД России. Он сетовал, что женщины-революционерки, которые составляют Ремонты 1925 и 1933 гг. носили, скорее, дипломатический характер. Музей временно закрывали, чтобы изгнать из его стен враждебные группировки анархистов. «Ремонт» 1938 г. оказался для Музея роковым. 1) Автор статьи благодарит сотрудников ГАРФ: Л.И.Петрушеву, Л.М.Аппак, Е.Н.Орлову, Н.И.Абдуллаеву за оказанную помощь.

Г.И.Любина Русские женщины           451

значительную часть этого движения и около четверти от общего числа русских студентов в университетах Швейцарии, еще более неуязвимы для русского сыска, чем мужчины — на них нельзя распространить действие закона о воинской повин- ности (!). ГАРФ. Ф.102. (ДП. 3-е делопроизводство) Оп. 88 (1890). Д.323. Л.28.

7. ГАРФ. Ф.1129. Оп.2. Д.2103. Л.1.

8. Там же. Ф.1129. Оп.3. Д.9. Л.3.

9. Там же. Оп.2. Д.2103. Л.35.

10. Сохранилась петиция президенту Французской республики от английских художни- ков, литераторов, ученых: «В интересах науки, в интересах гуманности мы заклинаем Вас вмешаться и вернуть его к исследованиям, в которых он преуспел и продемон- стрировал свои незаурядные способности»- (ГАРФ. Ф.1129. Оп.1. Д.13. Л.1).

11. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.8. Л.5.

12. ГАРФ. Ф.1129. Оп.3. Д.150. Л.80.

13. ГАРФ. Ф.1129. Оп.3. Д.150. Л.26.

14. Там же. Ф.5969. Оп.1. Д.28. Л.1.

15. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.94. Л.27.

16. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.100. Л.113.

17. Там же. Л.91.

18. Там же. Л.49.

19. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.100. Л.52.

20. Там же. Л.126.

21. Там же. Л.135.

22. Там же. Л.141. В жизни семьи Кропоткиных тема огорода возникала неоднократно. Уже в 1920 г. Кропоткин просил одного московского знакомого простить свой поспешный отъезд. «Тороплюсь теперь назад в Дмитров, а то огород без поливки. А что значит теперь огород, — Вы конечно знаете. Прокормление зимой». (ГАРФ. Ф.1129. Оп.3. Д.31а. Л.203). Благо опыт огородничества и садоводства у Кропот- киных сохранился еще со времен английской эмиграции.

23. ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.114.

24. ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.35а. Л.54.

25. Из выступления В.Перелешина. ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.36. Л.2.

26. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.100. Л.96.

27. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.100. Л.161.

28. ГАРФ. Ф.1129. Оп.3. Д.150. Л.84.

29. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.100. Л.158, 160.

30. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.100. Л.88. 31. Там же. Л.92.

32. Там же. Л.96, 111.

33. ГАРФ. Ф.1129. Оп.3. Д.150. Л.49.

34. Там же. Л.50.

35. Там же. Л.90.

36. Там же. Л.91.

37. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.100. Л.139.

38. ГАРФ. Ф.1129. Оп.3. Д.150. Л.87а.

39. ГАРФ. Ф.5969. Оп.1. Д.69. 1909—1930.

40. ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.35а . Л.238.

41. Там же. Л.79.

42. Там же. Л.278.

43. Там же. Л.5.

44. Там же. Л.28.

45. ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.118. Л.1.

46. ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.117. Л.2.

47. ГАРФ. Ф.1129. Оп.4. Д.37. Л.2.

48. О последующей истории архива П.А.Кропоткина см. Козлов В.Л., Перегудова З.И. Фонд А.П.Кропоткина в ЦГАОР СССР // Труды комиссии по научному наследию П.А.Кропоткина. М., 1992. Вып.2. С.140—154.

49. Зайцева В. Наследие великого Мечникова. Вернется ли оно в Россию. // Медицинская газета. 17.1.1996. №5. С.9.

Источник   http://www.ihst.ru/projects/sohist/books/moskva/434-451.pdf

Эти книги можно заказать с доставкой на сайтах http://izd-siyanie.ru/  , http://common.place/ или с небольшой наценкой купить в магазинах «Фаланстер», «Смена», «Все свободны», «Бакен», «Фаренгейт 451», «Пиотровский» (книжные магазины, которые указаны в печатном издании).   Тираж ограничен.

Анархистская работа в капиталистическом государстве

Рудольф Рокер

(Anarchistische Arbeit im kapitalistischen Staate, Из: Aufsatzsammlung, Band 1, 1919 — 1933)

 Задолго до войны Кропоткин довольно подробно рассматривал в лондонской «Freedom» три значительных движения в среде английских рабочих: профсоюзы, товарищества и так называемый муниципальный социализм, и пришёл к выводу, что в тот момент, когда удастся объединить эти три движения в одно синтетическое целое, возникнет фундамент для социалистического общества. А в другой статье, «Why not a cooperative City?», которая была написана в период всеобщей безработицы, Кропоткин задался вопросом, нельзя ли посредством совместного действия профсоюзов и товариществ попытаться создать кооперативный город со всеми предпосылками для его будущего существования. Кропоткин ещё тогда ясно понял необходимость конструктивного и творческого действия в рабочем движении, когда он сказал себе, что для воплощения социализма нужно нечто большее, чем чистое оборонительное движение против нападений капитала или чистое пропагандистское движение, чтобы подготовить массы к социалистическим идеям.

Сегодня мы всё отчётливей осознаём необходимость конструктивных идей и попыток для дальнейшего развития социализма. Горькое положение дел внутри социалистического движения, его полное вхождение в политику буржуазного государства с одной стороны и его догматическое окостенение в жёстких формах безжизненных понятий, с другой, которое наблюдается и в нашем движении, объясняется большей частью чисти негативными идеями и недостатком творческой деятельности. Уже по этой причине с нашей стороны необходима более интенсивная деятельность в самых разнообразных, уже упоминавшихся, сферах, и — в особенности — более тесное сближение с разнообразными течениями, которые видят спасение человеческого развития в самостоятельной инициативе и конструктивном деле.Невзирая на все неудачи старого экспериментального социализма, я твёрдо уверен в том, что мы движемся в сторону новой фазы конструктивных попыток внутри социалистического движения. Неудачи так называемого экспериментального социализма объясняются большей частью из авторитарных убеждений его систем, а в основном — из того, что его эксперименты никогда не находились в связи с крупными массовыми движениями, а поэтому были предоставлены сами себе и зачастую не обладали верными пропорциями. Попытки так называемого «социализма гильдий», который, в общем-то, воплощает в себе идею производственного профсоюза, и прочие явления в разных странах, по аншему мнению, являются первыми симптомами новой фазы развития, которая была, к сожалению, разрушена войной и её ужасными последствиями, но не уничтожена полностью. Полнейший крах государственного социализма в России и Средней Европе, низкая борьба между радикальными и умеренными марксистами во всех странах, спор, который принял уже патологический характер, и многие другие переживания будут и дальше способствовать тому, что многие достойные элементы из различных стран, для которых социализм был чем-то большим, чем обычным обещанием на словах, будут всё более убеждаться в том, что социализм в узких рамках партии, в смирительной рубахе диктатуры или при духовной импотенции дегенеративной демократии никогда не будет процветать. Все эти силы станут рано или поздно искать новых взглядов и новых полей действия, и тогда было бы хорошо, если бы мы могли уже практически указать на новые формы, которые кажутся привлекательными и способными к жизни, чтобы принять новые и устремлённые элементы и дать им новое соответствующее занятие. Доктринёрское барахло формул больше никого не привлекает и не способно создать ту духовную атмосферу, которая так необходима людям с чувством свободы и социальной справедливости, как воздух необходим для птиц.

Когда наши товарищи повсюду пытаются преодолеть бесплодное доктринёрство, действующее только тормозяще и парализующе на всё движение, когда они пытаются создать дружественные и солидарные отношения со всеми более или менее родственными течениями, то это может быть абсолютно важным для новой фазы социализма, к которой мы, конечно, движемся, и которая, несомненно, примет плодотворный и более конструктивный характер. Чем глубже идеи свободы и солидарности проникнут во все эти течения, тем успешней они будут, тем более они помогут удобрить и духовно подготовить почву для грядущего социального переворота.

Но речь идёт не только о приготовлениях для будущего, речь идёт и о борьбе в настоящем и о защите старых завоеваний, которые повсюду испытывают угрозу со стороны международной реакции и уже уничтожены в целом ряде стран. Националистическая реакция в форме современного фашизма повсюду развивается темпами, вызывающими беспокойство, и угрожает упразднить последние остатки духовной независимости и относительной свободы движения. И тут была бы чрезвычайно важна совместная работа со всеми течениями, которые распознали эту общественную и культурную опасность, какие бы конечные цели они ни преследовали. Нужно выбить почву из под ног националистической реакции, этой самой жестокой и самой унылой форме авторитарной идеологии и поддерживать чувства элементарного человеческого достоинства.

Но, к сожалению, многие из наших рядов почти разучились ссылаться на самые горячие вопросы повседневной жизни. Мы довольствуемся тем, что видим во всех вещах естественные результаты капиталистической экономической системы и государственной тирании, постоянно подчёркиваем, что все эти явления исчезнут вместе со всей актуальной системой, и считаем, что всё сделали, когда выразили в нескольких платонических фразах нашу ненависть к государству и капитализму.

Я достаточно хорошо знаю, что, к счастью, в некоторых странах ещё есть анархисты, которые всегда готовы в критический момент выступить с другими в общем действии. Но есть и страны, где целые движения зациклились на таком роковом доктринёрстве. В борьбе против реформизма многие из нас привыкли видеть в каждой социальной, политической или экономической реформе опасность для конечных целей движения. Уже этот опасный для революционной борьбы взгляд происходит из неверных предпосылок, которые не имеют ничего общего с анархизмом. Разумеется, мы являемся открытыми врагами тех течений рабочего движения, которые считают, что посредством постепенных улучшений во всех областях мы медленно перейдём в общество будущего. Этот взгляд, обобщённый в системе, мы называем реформизмом. Чем глубже эта вера в чудеса пускала корни в рабочем движении, тем быстрее оно врастало в современное государство и становилось его необходимым придатком.

Бороться с этой пагубной верой в чудеса, ещё не означает, быть принципиальным врагом всех улучшений внутри сегодняшнего общества. Всякое улучшение, углубляющее чувство человеческого достоинства, укрепляет чувство солидарности, или материальные улучшения, пусть даже временные — и для нас, анархистов, достижение, от которого нельзя отмахнуться. Мы, в конечном итоге, тоже живём в этом обществе, а не в облаках, так что мы не можем позволить себе роскоши пройти равнодушно мимо явлений жизни. Это и для нас большая разница, подчинены ли мы каждую минуту открытому насилию фашистской или большевистской диктатуры, которая попирает всякую человечность ногами и полностью удушает всякий минимум свободы, или мы можем пользоваться определёнными свободами мышления и передвижения, которые позволяют нам открыто выступать и агитировать за наши идеи. И нам хотелось бы сократить наше рабочее время, трудиться при лучших условиях и чтобы и на предприятии уважали наше человеческое достоинство, вместо того, чтобы с нами обращались как с рабами, за которыми не признают вообще никаких человеческих ощущений.

Мы, конечно, знаем, что государство во всех его различных формах всегда является защитником привилегий и общественной несправедливости, что это заключается в его самой сущности. Но мы также знаем, что государство никогда не сподобится добровольно, дать своему народу определённые права и свободы, но что он постоянно должен к этому вынуждаться массовыми движениям в народе и даже целыми рядами революций. Не потому, что правительствам эти права казались симпатичными, а потому, что они были поставлены давлением снаружи, бунтующими народами, они были по-хорошему или по-плохому, дать эти свободы. Но если эти права даже записаны в так называемых конституциях и гарантируются законами государства, это ещё не является их гарантией, как нам снова и снова показывает европейская действительность. Даже в такой стране как Англия рабочие вынуждены снова выступить против угрозы для права коалиции со стороны закона, а в других странах положение ещё хуже. Беспрекословно позволять правительствам упразднить одним росчерком пера все с трудом завоёванные права и свободы, означает сдать без борьбы все достижения прошлых революций и противоречит всем революционным принципам. Именно потому, что мы понимаем, что человечество за один день не достигнет состояния полнейшей свободы и социальной справедливости, тем более необходимо со всем упорством защищать каждую позицию, которая была отнята у властей и авторитетов прошлого в ожесточённой борьбе, и не сдавать её беспечно, ибо сейчас, глядя на нашу конечную цель, она кажется нам бесполезной. Даже самое мало достижение на сложном пути к свободному человечеству важно и не должно падать жертвой чуждого миру доктринёрства.

То же можно сказать и об экономических и социальных достижениях, которые отвоевали рабочие в тяжёлых боях, и которые немало поспособствовали тому, чтобы усилить и углубить их чувства справедливости и солидарности. Отмахиваться от их ежедневной борьбы с замечаниями, что этим в сущности системы зарплат ничего не меняется, значит совершенно ничего не понимать в глубокой сущности социальных движений, и нам не стоит удивляться тому, что подобные мысли как раз отталкивают жертвы современной системы и, конечно, симпатий не вызывают. Нет, мы, анархисты, тоже не являемся противниками улучшений внутри современного общества, мы лишь отличаемся методами в продвижении необходимых реформ. Мы не считаем, что они могут быть проведены лишь законодательным путём, но только при помощи прямого действия и соответствующих народных движений. Именно в этой области, где речь идёт о защите старых достижений, которым угрожает реакция, был бы оборонный союз с другими течениями чрезвычайно важен, даже если они лишь отчасти разделяют наши идеи.

 Перевод с немецкого.

Источник  http://liberadio.noblogs.org/?p=396

Этика П.А. Кропоткина и проблема соотношения нравственности и права

Артемов В.М.

Межрегиональная научная конференция на эту тему, состоявшаяся в Московском государственном юридическом университете им. О.Е. Кутафина (МГЮА) 25-26, 30 сентября 2015 г., явилась результатом сотрудничества между двумя философскими клубами — Московско-Петербургским философским клубом во главе с академиком РАН А.А. Гусейновым и философско-правовым клубом «Нравственное измерение права» под руководством автора этих строк.
Примечательно, что сама тема была инициирована А.А. Гусейновым, что не могло не привлечь особое внимание философской общественности. Сказались и давние контакты с кафедрой этики философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова во главе с её заведующим – А.В. Разиным. Следует подчеркнуть: с самого начала данное мероприятие задумывалось не только в качестве строго академического, но и научно-просветительского проекта.

К слову сказать, именно такие проекты, на мой взгляд, наиболее востребованы в настоящее время, чтобы действительно достучаться до широкой аудитории, что называется, расшевелить её, заставив самостоятельно мыслить и осуществлять нравственно-философскую экспертизу происходящего. При этом, что важно подчеркнуть, градус научности должен быть столь же высоким. Только это вызывает доверие разных категорий участников и слушателей. Все устали от множества сугубо политических, неоправданно шумных шоу, которыми, увы, пестрят СМИ.

Отрадно, что имеют место мероприятия позитивно-утверждающего порядка. В качестве примера вспоминается встреча читателей, состоявшаяся 18 ноября 2015 г. в «Библио-глобусе». Её тема: «Почему в сегодняшней России не исчезает интерес к философии?» Интересно, что основной докладчик, главный редактор журнала «Вопросы философии» Б.И. Пружинин, представляя эпистемологическую линию в современной философии, специально обратил внимание на непреходящую значимость для всех нас размышлений о смысле жизни и человеческих взаимоотношениях. Такой подход контрастирует с имеющимися мнениями о сугубо специально-научных приоритетах, которые будто бы должны быть далеки от каких-либо ценностных поисков. В действительности же наука и философия исторически и логически связаны с последними, являются ответами на ценностные запросы и, в конечном счёте, сами выступают в качестве подлинных ценностей.

Конференция, о которой пойдет речь, имеет несколько, условно говоря, пластов востребованности и полезности. Первый – это существенное углубление в содержание и итоги жизни, многогранной деятельности, теоретических исследований П.А. Кропоткина. Закономерно, что в центре внимания оказалось преимущественно этическое наследие. Именно оно, в отличие от его анархистских идей, не потеряло былой актуальности и в известном смысле способно послужить и даже усилить своё влияние в современных условиях, правда, при достаточно внимательном к нему отношении.

Второй проблемный пласт заключает в себя явную интригу и связан с принципиальной возможностью использования того, что сделано представителем анархизма, для осмысления, развития и совершенствования права. На этот счёт имелись и имеются разные, даже противоположные мнения и подходы. Среди них можно выделить, по крайней мере, следующие. Так, принципиальные противники самой идеи государства практически полностью исключают какие-либо точки соприкосновения между, условно говоря, проектами социальной и политико-правовой справедливости. Сторонники же этатизма, в свою очередь, не менее категоричны в отрицании каких-либо негосударственных вариантов социальной жизнедеятельности. Соответственно, по крайней мере некоторые из них видят у своих идейных противников, в том числе у П.А. Кропоткина, только их радикальные идеи, зачастую не замечая и не принимая ничего конструктивного.

Имеется и позиция, согласно которой следует подняться над традиционной схваткой этатизма и антиэтатизма, сосредоточившись на поисках того, что в настоящее время действительно может способствовать пониманию и совершенствованию человека и общества, включая его правовое обеспечение. Ею как раз и руководствовался оргкомитет конференции. Забегая вперед, можно констатировать, что конференция по своему замыслу и результатам оказалась шире собственно поля этического наследия выдающегося отечественного мыслителя. Своеобразным её стержнем стала именно проблема соотношения нравственности и права, что вполне понятно и оправданно для юридической аудитории.

Поэтому в качестве основной цели и, соответственно, третьего пласта поднимаемых проблем на конференции с самого начала виделось всё то, что связано со стратегией усиления нравственности и в праве.

Современное общество испытывает явный дефицит в настоящих подвижниках, таких, каким был П.А. Кропоткин (1842 – 1921). Его оригинальная этико-философская концепция органично связана с необычайно цельной, ориентированной на идеал жизнью. Анализ последней свидетельствует об устойчивом свободолюбии и высоких моральных качествах П.А. Кропоткина. Мировую известность он приобрел прежде всего как выдающийся ученый-естествоиспытатель, путешественник, общественный деятель, теоретик анархизма. Неплохо изучены его исторические и социологические воззрения. Менее известны и до сих пор требуют теоретической реконструкции собственно философские и этические идеи.

Интерес к жизни и творчеству П.А. Кропоткина никогда не угасал, а в последние десятилетия явно усиливается. Серьезными вехами в этом плане стали «круглый стол» (Дмитров, 1991) и международная конференция, посвящённые 150-летию со дня его рождения (Москва – Дмитров – Санкт-Петербург, 1992). Они собрали исследователей разных направлений из многих стран мира, включая Великобританию, Израиль, Италию, США, Югославию, Японию и др. Обзор первого подготовила И.В. Блауберг (Вопросы философии. 1991. №11). Ход и итоги тогдашней конференции освещены автором (Путь: международный философский журнал. 1993. №5)

О революционере-гуманисте речь шла и на круглом столе «Анархизм: история и современность», проведенном в Институте философии РАН (сектор современной западной философии) 20 февраля 2014 г. Присутствуя в качестве приглашённого, я обратил внимание на то, что в большинстве прозвучавших тогда докладов и выступлений явно доминировала собственно анархистская парадигма. Были и исключения, одно из которых как раз касалось освещения собственно этической позиции П.А. Кропоткина. В связи с этим родилась идея переломить традицию рассматривать последнего только в анархистском ключе.

Темы докладов на конференции касались не только жизни и творчества П.А. Кропоткина, но и проблемы соотношения нравственности и права. Здесь и кроется основной замысел нашего проекта – инициировать совместные поиски в направлении усиления нравственности в праве. Возможно, сам бунтующий князь и не согласился бы с подобным замыслом, но мы исходим из общего позитивно-утверждающего духа его оптимистического учения, учитывая сегодняшние социально-нравственные потребности и запросы.

Во вступительном слове, которое фактически стало основным докладом («Автономная этика взаимопомощи»), А.А. Гусейнов поблагодарил Университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА) за организацию конференции на столь острую тему. Этика Кропоткина очень важна для понимания роли и места морали в жизнеустройстве современного человека и общества. Мы можем ставить перед ней вопросы, можем обращаться к ней за ответами. Так, Кропоткин видел природную основу нравственности не в свойственной живым существам потребности самосохранения, не в стремлении к удовольствиям и отвращении от страданий, из чего исходили Эпикур, Спиноза, французские просветители ХУIII в. и другие представители этой традиции, в том числе и русские сторонники теории разумного эгоизма, а во взаимопомощи как не менее фундаментальной характеристике существования живого на земле.

Классик анархизма, отметил А.А. Гусейнов, критиковал не только государство, но и право. Отрицались принуждение и даже самопринуждение. В современных условиях усиливаются натуралистические подходы к морали, дело доходит даже до отрицания свободы воли. Важно поэтому обратить внимание на органичное сочетание ценностного и собственно научного подходов у автора знаменитой «Этики». Выступление А.А. Гусейнова было выслушано с большим интересом, о чем свидетельствуют последовавшие вопросы. Один из них коснулся проблемы нравственно-философской экспертизы права. Было сказано, что, осуществляя её, следует избегать поверхностного морализаторства.

В.М. Артемов в докладе «Приоритет нравственно-философского измерения свободы в трудах П.А. Кропоткина: опыт теоретической реконструкции в контексте стратегии этизации современного права» подчеркнул, что личностный вклад в общественный прогресс не исчерпывается лишь идеями и их взаимосвязью. Существенное значение имеет и чувственно-эмоциональная устремлённость, последовательная серия решений и поступков человека. Так, П.А. Кропоткин не отверг советский проект. При этом он предостерегал большевиков от жестокости, участвовал в работе Лиги федералистов, активно пропагандировал идеи народного просвещения, напряжённо трудился над «Этикой». Последнюю он рассматривал и как поиск ответа на давно волновавшую проблему происхождения нравственности, и как ожидаемый обществом своего рода «спасательный круг» в условиях социального ожесточения.

Сегодня, когда за «свободами» исчезает сама свобода, важно активизировать поиски путей усиления нравственности в праве. В этой связи актуализируются работы П.А. Кропоткина «О смысле возмездия», «О русских и французских тюрьмах». Жёсткая и несправедливая среда сближает заключённых и надсмотрщиков, делая их одинаково несвободными. Актуализируются требовательность по отношению к себе, внимательное отношение к другим. Русский классик-анархист не столько «мешает» сближению свободы, нравственности и права, сколько «помогает». Важно разрабатывать и осуществлять стратегию этизации права. Для этого нужен философский, то есть комплексный и многоаспектный подход.

Из других докладов, прозвучавших на конференции, хотелось бы выделить доклады собственно философов, а также юристов, размышляющих о праве в нравственно-философском ключе. К примеру, А.В. Разин остановился на проблеме натуралистических оснований этики П.А. Кропоткина в свете новых научных данных. Особенностью этики Кропоткина (этики анархизма) является то, что в ней, в отличие от теорий многих натуралистов, из факта биологической эволюции выводятся не только альтруистические эмоции сочувствия и сострадания, но также и более общие способности к сознанию справедливости и активному действию на благо общества во имя ощущения полноты жизни. В его этике преодолевается один из основных аргументов, который можно выдвинуть против натурализма. Он заключается в том, что у человека разрушена инстинктивная связь со средой обитания. Кропоткин не выводит нравственность человека непосредственно из инстинкта, а полагает, что стремление к общительности и понимание справедливости возникают на основе заимствования опыта животных.

Проявление чувства сострадания у человека, конечно, строится не на основе инстинкта. Оно развивается благодаря эмпатии, способности чувствовать состояние другого, в развитых формах — способности поставить себя на место другого, возникающей за счет творческого воображения. Сострадание обусловлено эволюционно, но это не специальный инстинкт, а неизбежные последствия эволюционного возникновения психической организации. Кропоткин признает это, соглашаясь со взглядом А. Смита, выводившего способность к сочувствию из умения поставить себя на место другого. Чувство сострадания является вторичным по отношению к глубинным рациональным основам организации психики.

А.В. Прокофьев сделал доклад «Об использовании аргументов от эволюции морали в нормативной этике». Исследование эволюционных корней морали заведомо безразлично (или нейтрально) по отношению к нормативной этике. Это утверждение часто воспроизводится в современной этической мысли в разных контекстах. К примеру, в теоретической перспективе, заложенной Дж.Э. Муром, любые попытки перейти от анализа укорененности моральных требований в биологии человека к утверждению, что они должны исполняться всеми, или к доказательству того, что одни принципы морали точно выражают нравственный долг, а другие нет, являются нарушением фундаментальных правил этического исследования. От рассуждения о том, что «есть» и «было», никак нельзя перейти к рассуждениям о том, что мы должны делать.

Американский философ К. Корсгаард убеждена, что обсуждение истоков нравственной нормативности может и должно убеждать нас в ее обязывающей силе, а также корректировать наше представление о ее содержании. Проблема лишь в том, отметил А.В. Прокофьев, что эволюционная этика лишена такого потенциала. Поэтому основными героями работы К.Корсгаард «Истоки нормативности», вызвавшей горячую полемику в англо-американской этической мысли, оказываются С.Пуфендорф, С.Кларк и, конечно, И.Кант, но никак не Г.Спенсер, Ч.Дарвин или П.А.Кропоткин.

М. А. Арефьев и А. Г. Давыденкова (оба – Санкт-Петербург) выступили с докладом «Принцип взаимной помощи и солидарности как основание нравственных исканий позднего М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина». Рассматривая историю вопроса, они обратили внимание на то, что уже М.А. Бакунин приходит к пониманию роли созидающего начала в истории и значения этики в жизнедеятельности социума. Однако реализована эта задача была позже, в трудах П.А.Кропоткина и Л.Н.Толстого на свойственном каждому из этих русских мыслителей историческом и фактическом материале.

Анархизм, по Кропоткину, это новый взгляд на общество и на человека, отличающийся от других социальных воззрений. Анархоколлективизм, по мнению русских анархистов, способен выступить такой общественной моделью, которая призвана органически соединить разрозненные индивидуальные привычки и интересы. Он исторически и логически является продолжением многовековой коммунитарной идеи коллективизма, способной уравновесить индивидуальный и групповой эгоизм.

С докладом «Критика системного насилия: от анархизма к современности» выступила Т. И. Пороховская. В то время как программа переустройства общества на более справедливых началах в анархизме размыта и утопична, антиэтатизм, энергичная моральная критика государственного принуждения была как раз его сильной стороной. Яркое описание государственного насилия и привлечение внимания к этой проблеме – безусловная заслуга теоретиков анархизма. Однако системное насилие в их трудах только обозначено, оно не выделено, глубоко не осмыслено, — не ясно, где здесь личный произвол чиновников, где долготерпение граждан, а где порочность самой системы.

Л. Г. Антипенко дал оценку этики П.А. Кропоткина в свете паранепротиворечивой (воображаемой) логики Н.А. Васильева». Он подчеркнул, что этика П. А. Кропоткина, основанная на натуралистическом подходе к пониманию нравственности, представляет собой образец этического учения, аналитическая оценка которого может способствовать решению проблемы соотношения нравственности и права. Решение этой проблемы может оказаться весьма результативным, если к намеченной оценке подходить с позиции паранепротиворечивой (неклассической, неаристотелевской) логики. Тем более, что генезис новой логической дисциплины мысли, разработанной Н. А. Васильевым (1880−1940), как раз опирается на бытийную онтологию добра и зла.

Учение П.А. Кропоткина о взаимопомощи в свете современной эволюционной этики осветила Д.С. Акимова. Именно П.А. Кропоткин в своих работах одним из первых предложил рассматривать взаимопомощь как фактор становления в среде животных тех взаимоотношений, которые позже трансформировались в феномен, который применительно к человеческому обществу называется моральным поведением. Автор «Взаимопомощи как фактора эволюции» мечтает о новой этике, способной убедить человека следовать моральным императивам без апелляции к метафизическому началу и, преодолев эгоистические мотивы, вдохновить его на настоящие альтруистические поступки. Аргументы Кропоткина нашли продолжение в работах современных как социобиологов, изучающих моральное поведение человека с естественнонаучных позиций, так и философов морали, интересующихся проблемой биологического обоснования морали. То, что философы-моралисты называют нравственностью, есть результат развития в человеческом сообществе инстинкта взаимопомощи.

Тема «Нравственно-философские воззрения П.А. Кропоткина и антифашистская деятельность Г.П. Максимова» затронута в докладе Н.И. Герасимова (Григорий Петрович Максимов (1893-1950) – анархист, революционер, эмигрант, высланный за границу после Кронштадтского восстания в 1921 г.). Развивая позицию «революционного оборончества», Г.П. Максимов демаркировал её от идей, высказанных П.А. Кропоткиным в годы Первой мировой войны. Антифашизм Г.П. Максимова завоевал доверие единомышленников. Опираясь на опыт революционера, он удачно разработал сложную этическую установку, согласно которой анархисты могли открыто заниматься антифашистской публицистикой, выражать солидарность с советским народом, критически относиться и к сталинской политике, и к политике западно-демократического блока.

Соотнесение идей П.А. Кропоткина о праве и справедливости с русским национальным правосознанием стало предметом рассмотрения Т.А. Чикаевой. Справедливость, по мнению П.А. Кропоткина, должна стать основой оценки и выбора поведения как нравственная категория. Нравственность, в основе которой лежит чувство общительности, мыслится философом в качестве основного средства регуляции поведения человека и общества. П.А. Кропоткин указывает на то, что индивидуализм, конкурентная борьба за существование, которые лежат в основе всякой правовой системы, являются только одной из сторон жизни. Общительность, способность к взаимопомощи, поддержке, видятся П.А. Кропоткину как что-то более существенное, чем свойство борьбы видов. Он приходит к выводу о том, что противовесом государственного принуждения и системы наказания должны, стать собственная совесть человека, а также приоритет долга и чувства взаимной ответственности.

Видное место на конференции заняли юристы. С приветствием, которое можно рассматривать как отдельный, очень интересный доклад, выступил проректор по научной работе Университета им. О.Е. Кутафина (МГЮА) В.Н. Синюков. Руководство университета поддерживает такую деятельность. В.Н. Синюковым, в частности, был аргументированно развёрнут тезис о значимости для юристов системной критики государства. В некотором смысле, считает В.Н. Синюков, тема конференции парадоксальна и противоречива, как и сама личность П.А. Кропоткина. Ведь Петр Алексеевич – человек, который был настоящим антиподом юристов; это был действительно революционер, коммунист, исходивший из идеи отрицания государства, сторонник самоуправляющихся общин, этики солидаризма. В этой связи возникает вопрос, а есть ли вообще место в современном правосознании для работ Кропоткина? На этот вопрос можно уверенно ответить «да», так как многие его идеи обретают новое звучание в настоящее время и являются вполне актуальными и современными. Масштаб личности П.А. Кропоткина аналогичен М.В. Ломоносову, а «Этика» первого позволяет многое понять в философии права, в целом формировать современное юридическое мышление.

Принцип добросовестности в правовом и нравственном аспектах рассмотрен Е.Е. Богдановой. Понятие добросовестности рассматривается как система сложившихся в обществе представлений о нравственном поведении субъекта права в гражданском обороте, то есть при приобретении, осуществлении и защите права, а также при исполнении обязанности. Подчёркивается, что подходить к оценке поведения субъекта права как добросовестного (нравственного) или недобросовестного (безнравственного) следует именно с позиции нравственности. Несовпадение представлений о последней у большинства и привилегированных слоёв общества – серьезная угроза как поступательному развитию общества, так и эффективности правовой системы.

Е.В. Киселева обратила внимание на то, что в целом учение П.А. Кропоткина о нравственности и справедливости скорее не дает нам никакого ориентира в отношении сексуальных меньшинств. Больше этого может дать обращение к общей теории эволюции, однозначным сторонником которой был П.А. Кропоткин, и рассмотрение понятия нравственности именно с эволюционных позиций. Как известно, повышение репродуктивного успеха потомков благоприятствует выживанию в условиях естественного отбора, а потому оценивается эволюционистами положительно. Следовательно, поощряться в обществе должно всё то, что способствует репродуктивному успеху, ограничиваться – препятствующее ему.

Прозвучали также интересные доклады Н.Е. Покровского, Ч.Б. Далецкого, П.И. Талерова (Санкт-Петербург), А.В. Бирюкова, Д.И. Рублева, Л.В. Чхуташвили, И.В. Аладышкина (Санкт-Петербург), А.А. Сочилина, А.Н. Ястрембского и др.

С интересом был выслушан внеплановый доклад «Нравственность как основа права и свободы» председателя попечительского совета Московско-Петербургского философского клуба А.В. Захарова. Актуальность наследия П.А. Кропоткина была соотнесена, в частности, с имеющимися, по мнению докладчика, «бессовестными» законами и зачастую нарушаемым принципом презумпции невиновности. Нынешняя ситуация требует усиления потенциала философского сообщества. В этом ключе было представлено издание под названием «Философия в публичном пространстве», донесена информация о предложении объявить 2017 год Годом философии.

Прошедшая конференция стала фактом, подтверждающим плодотворность сотрудничества известных философских клубов. Состоялся заинтересованный и результативный разговор философов, историков, социологов, юристов и других специалистов относительно этико-философского осмысления и практики сближения нравственности и права в связи с этикой П.А. Кропоткина. Конференция открыла новую страницу теоретической и практической деятельности названых клубов по этизации общества и права. Впереди новый проект: Всероссийская конференция «Нравственность и право: этико-философское осмысление и практика сближения» (апрель 2016 г.). Его осуществление предполагает существенную активизацию контактов и сотрудничества философов и юристов.

Источник

Журнал «Вопросы философии»

http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1406&Itemid=52

Воспоминания о Кропоткине из книги
С.М.Степняка-Кравчинского  «Подпольная Россия»

ПЁТР КРОПОТКИН

За границей Кропоткина до сих пор продолжают иногда называть главою и руководителем русского революционного движения. Одно время такое представление было всеобщим. Обыкновенная публика, черпающая свои понятия о заговорах из лубочных романов, не может вообразить себе заговорщического движения без подпольного диктатора и, не зная никого из людей, действующих в России, естественно хватается за первое выдающееся имя — конечно, среди эмигрантов.

Русским читателям едва ли нужно объяснять, что все это бабьи сказки и что ни один из эмигрантов не был и не может быть руководителем русского движения.

Все, что эмиграция может сделать для России, это создать заграничную литературу. Одно время эта роль была выполняема, можно сказать, блистательно. Будем надеяться, что и в будущем эмиграция окажется в силах быть снова полезной в этом направлении.

Что же касается до практического руководительства, то об этом не может быть и речи. Оставляя в стороне все прочие соображения, достаточно вспомнить, что нужна по меньшей мере неделя, чтобы обменяться письмом с Петербургом из тех немногих стран, куда раболепие и низкое своекорыстие не закрыло доступа русскому политическому изгнаннику.

Предположим на минуту, что какой-нибудь генерал пожелал бы управлять военными действиями, происходящими в Турции, оставаясь сам в Петербурге. Что бы подумал о нем каждый здравомыслящий человек? А ведь наш генерал имел бы в данном случае громадное преимущество, так как в его распоряжении телеграф, тогда как революционеру приходится довольствоваться невыносимо медленной почтой, да и то i;e своей, а правительственной, рискуя каждый раз, что письмо попадется и провалит если не все дело, то по меньшей мере адресата.

Какие же распоряжения можно делать при подобных условиях? У кого хватит для этого самоуверенности? Кто будет настолько легкомыслен, чтобы обращаться за такими распоряжениями? Заграница для эмигранта — это место отдохновения, дальний островок, куда устремляется тот чья лодчонка разбита или помята разбушевавшимися волнами. Пока он не наладит ее снова и не направит к родным берегам, практическое дело для пего немыслимо. Ему не остается ничего, как стоять с скрещенными на груди руками, с тоской, устремляя свои взоры вдаль, к стране, где его товарищи борются и умирают, между тем как он, печальный и одинокий, задыхается в своем невольном бездействии, вечный гость на пиру кипящей вокруг, но чуждой ему жизни.

Кропоткин — один из старейших эмигрантов, так как он покинул Россию в 1876 году и больше туда не возвращался.

Но его участие в первых пропагандистских кружках оставило сильный след в их программах, и его личность всегда была одной из наиболее ярких и выдающихся в пашей партии.

Он принадлежит к высшей русской аристократии. Фамилия князей Кропоткиных одна из немногих, происходящих по прямой линии от Рюриковичей, и потому в кружке чайковцев, которого Кропоткин был членом, ему говаривали, бывало, шутя, что он имеет больше прав на российский престол, чем нынешние Романовы, которые, в сущности, чистокровные немцы.

Воспитание свое Кропоткин получил в пажеском корпусе, куда принимаются только дети придворной аристократии. В 1861 году он с отличием окончил курс; но, движимый любовью к науке, не остался при дворе, а отправился в Сибирь с целью геологических исследований. Там он пробыл несколько лет, принимая участие в разных научных, экспедициях, где и приобрел тот обширный запас сведений, которыми потом воспользовался при своих работах в сотрудничестве с Элизе Реклю. Побывал он также и в Китае. По возвращении в Петербург он был избран членом, а потом — секретарем Географического общества, написал несколько сочинений, высоко оцененных людьми науки, и наконец начал большую работу о финляндских ледниках, которую, по ходатайству Географического общества, ему позволено было окончить в крепости. Не имея возможности совершенно избегнуть службы при дворе, он был зачислен камержем императрицы и получил несколько орденов.

В 1871 или начале 1872 года Кропоткин отправился за границу. Он посетил Бельгию и Швейцарию, где Интернационал достиг в то время высшей степени своего могущества. Тут его мировоззрение, бывшее всегда очень радикальным, получило окончательную формулировку. Он примкнул к Интернационалу, принявши идеи его крайней, так называемой анархической, фракции, горячим защитником которых он остался навсегда.

По возвращении на родину Кропоткин вошел в сношения с кружком чайковцев. проникнутым теми же идеями, и в 1872 году был предложен и принят единодушно в его члены. Ему было поручено выработать программу партии и план организации. Документы эти найдены были впоследствии между его бумагами. Зимой 1872 года он начал читать, разумеется тайным образом, лекции по истории Интернационала, бывшие просто развитием принципов революционного социализма на основании народных движений новейшего времени. Эти лекции соединяли с серьезной мыслью необыкновенную ясность и простоту изложения. Рабочие Александро-Невской части слушали их с величайшим интересом. Понятно, об этих лекциях пошли разговоры по соседним мастерским. Вскоре слухи о них достигли и до полиции, которая решила во что бы то ни стало разыскать пресловутого Бородина (под этой фамилией Кропоткин был известен своим слушателям). Однако долгое время все ее старания оказывались тщетными. Лекции были кончены, и Кропоткин вовсе не показывался в доме, за которым следили, готовясь отправиться «в народ» под видом странствующего «богомаза», то есть иконописца.

Жандармам удалось, однако, подкупить одного из рабочих, который стал шататься день за днем по всем главным улицам Петербурга, надеясь рано или поздно столкнуться где-нибудь с Бородиным. Действительно, через несколько месяцев он повстречал Кропоткина в Гостином дворе и указал на него полиции. Кропоткин был арестован. Вначале он отказывался сообщить свое настоящее имя. но долго скрывать его оказалось невозможным. Через несколько дней хозяйка дома, в котором он нанимал комнату, заявила полиции, что один из ее жильцов, князь Петр Кропоткин, в такой-то день исчез. На очной ставке с Бородиным она признала в нем своего жильца, и Кропоткину ничего не оставалось, как подтвердить ее показание.

Велик был переполох, произведенный при дворе известием об аресте такой важной особы. Сам царь долго не мог забыть об этом. Год или два спустя, при проезде через Харьков, где губернаторствовал двоюродный брат Петра — Алексей Кропоткин (убитый в 1879 году), он обошелся с ним чрезвычайно холодно и наконец грубо спросил: правда ли, что Петр его родственник?

Целых три года Кропоткин просидел в казематах Петропавловской крепости. В начале 1876 года по распоряжению доктора он был переведен в Николаевский госпиталь, так как тюрьма настолько подорвала его здоровье, что он не мог ни есть, ни двигаться. В несколько месяцев, однако, он совершенно поправился, но делал вес. что мог, чтобы скрыть это. Он еле передвигал ногами, говорил глухим голосом, точно вот-вот отдаст богу душу. Дело в том, что из письма, переданного ему друзьями, Кропоткин узнал, что готовилась попытка устроить ему побег, а так как надзор в госпитале был гораздо слабее, чем в крепости, то для него было очень важно остаться там по возможности дольше.

В июле 1876 года побег был удачно совершен по плану, придуманному самим Кропоткиным. Но об этом предприятии, представляющем такое замечательное соединение самой тонкой расчетливостью с необычайной смелостью, я расскажу отдельно в одном из следующих очерков.

Несколько недель спустя Кропоткин был уже за границей,

С этой поры начинается для него настоящая революционная деятельность. Хотя она не связана, собственно, с русским движением, будучи посвящена исключительно западноевропейскому социализму, тем не менее является, быть может, единственной почвой, на которой могли о-5-наружнться в настоящем свете его замечательные политические дарования. Кропоткин рожден для деятельности на широком поприще, а не в подпольных сферах тайных, обществ. У него нет той гибкости и уменья приспособляться к условиям момента и требованиям практической жизни, которые так необходимы заговорщику. Он страстный искатель истины, умственный вождь, а не человек действия. Он стремится к торжеству известных идей, а не к достижению какой-нибудь практической цели, пользуясь тем, что имеется под рукою. В убеждениях своих он непреклонен и исключителен.

Он не допускает ни малейшего уклонения от ультра-анархической программы и потому никогда не находил возможным сотрудничать в каком бы то ли было русском революционном журнале, как из издававшихся в тайных русских типографиях, так. и заграничных. Всегда отыскивался какой-нибудь пункт, с которым он не мог согласиться. Люди с таким преобладанием теории редко становятся вожаками партий, деятельность которых основана на заговоре. Заговор в широком революционном движения — это то же, что партизанство в обыкновенной войне. Людей немного, и потому нужно уметь извлекать из них все возможное; почва для деятельности ограничена, а потому необходимо уметь приспособляться к ней; и хороший партизан всегда должен уметь пользоваться и людьми и минутными обстоятельствами. Для Кропоткина же естественной стихией является война настоящая, большая, а не мелкая, партизанская. Это один из тех людей, которые при благоприятных условиях становятся основателями широких общественных движений.

Он замечательный агитатор. Одаренный от природы пылкой, убедительной речью, он весь превращается в страсть, лишь только всходит на трибуну. Подобно всем истинным ораторам, он возбуждается при виде слушающей его толпы. Тут он совершенно преображается. Он весь дрожит от волнения; голос его звучит тоном глубокого, искреннего убеждения человека, который вкладывает всю свою душу в то, что говорит. Речи его производят громадное впечатлениe благодаря именно силе его воодушевления, которое сообщается другим и электризует слушателей. Когда по окончании речи, бледный и взволнованный, Кропоткин сходит с трибуны, вся зала гремит рукоплесканиями.

Он блестящий спорщик, и тягаться с ним тут очень трудно. Будучи прекрасно знаком с историей, особенно со всем, что касается народных движений, он искусно пользуется богатым запасом знаний для подкрепление своих мыслей оригинальными и неожиданными примерами и аналогиями, что сильно способствует убедительности и ясности его доводов.

За исключением своих научных трудов, он не написал ни одного значительного сочинения. Две прекрасные книги по социальному вопросу, изданные им в последние годы, не более как сборники отдельных статей. Он превосходный публицист, горячий, остроумный, задорный. Даже в своих сочинениях он остается агитатором.

Кропоткин — один из самых искренних и прямодушных людей, которых мне когда-либо приходилось встречать. Он всегда говорит правду в глаза,-со всей деликатностью доброго и мягкого человека, но без малейшего снисхождения к мелкому самолюбию слушателя. Это безусловное прямодушие — самая разительная и симпатичная черта его характера. Вы смело можете полагаться на каждое его слово. Искренность его такова, что, когда в пылу спора ему приходит вдруг в голову какое-нибудь совершенно новое соображение, заставляющее его призадуматься, он немедленно умолкает, остается несколько мгновений погруженным в себя, затем начинает думать вслух, как бы становясь на точку зрения противника. В других случаях он мысленно перебирает все приведенные во время спора аргументы и после нескольких минут молчания, обращаясь к своему изумленному собеседнику, произносит с улыбкой: «Да, вы правы».

Источник текста — Кафедра политических наук (виртуальная библиотека) http://stepanov01.narod.ru/library/stepnak/chapt08.htm

Дневник москвича (1920–1924). Том 2.
Автор: Окунев Николай Потапович. Жанр: Биографии и мемуары

В мемуарах Н.П. Окунева на фоне описания событий в России 1921 года автор выражает отношение к советской власти и своё мнение о «князе-анархисте» П.А.Кропоткине. Ниже приведены несколько фрагментов из «Дневника Москвича».

1921 год

8/21 января
Заболел воспалением легких П. А. Кропоткин (князь-анархист). Ему уже 78 лет, а потому — положение опасное. Ленин снарядил к нему в Дмитров (Моск. губ.) экстренный поезд с медицинскими знаменитостями. Будут подслушивать предсмертное хрипение Кропоткина и напишут потом, что он, умирая, благословил и Ленина, и большевизм, как Тимирязев.

В «Правде» много пишут о разногласиях Ленина, Троцкого и Бухарина по вопросу о роли профсоюзов. Сегодня сам Ленин поместил там свою статью, озаглавив ее довольно сенсационно: «Кризис партии». Вона куда зашло! «Из маленьких расхождений и разногласий, — говорит Ленин, — выросли большие… Мы доросли от маленьких разногласий до синдикализма, означающего полный разрыв с коммунизмом и неминуемый раскол партии, если партия не окажется достаточно здоровой и сильной, чтобы вылечиться от болезни быстро и радикально… Партия больна. Партию треплет лихорадка.» Статья длинная, полемическая, ученая, написана не для масс, а для политических дельцов высокой марки. Заканчивается приглашением товарищей «бороться с идейным разбродом и с теми нездоровыми элементами оппозиции, которые договариваются до отречения от всякой «милитаризации хозяйства», до отречения не только от «метода назначенства»; который практиковался до сих пор преимущественно, но и от всякого «назначенства», т. е. в конце концов — от руководящей роли партии по отношению к массе беспартийных… «Надо, — говорит Ленин, — бороться с синдикалистским уклоном, который погубит партию, если не вылечиться от него окончательно.»

…

18 янв./2 февраля.
Кропоткину опять хуже. Он уже лишился языка, так что, пожалуй, лишит Владимира Ильича удовольствия услышать от него при отходе к праотцам что-нибудь «тимирязевское». А тот старается! Второй экстренный поезд отправил в Дмитров с профессорами.

…

28 янв./10 февраля.
Петр Алексеевич Кропоткин скончался и будет привезен в Москву для похорон на кладбище Новодевичьего монастыря. Князь-анархист, очевидно, пожелал последнюю квартиру иметь по соседству с князьями, а не с анархистами и коммунистами, — кладбище коих — Красная площадь.

…

Кропоткин умер на 79-м году жизни. В годы империалистической войны он занял оборонческую позицию и на этой позиции оставался и после февральской революции 1917 года. Но он был чужд октябрьскому перевороту 1917 г. Советские газеты благословляют «российский пролетариат» на отдание последних почестей «этому осколку громадного прошлого, который был не с ним (с пролетариатом), но который, сам не зная того, приготовлял для него великие исторические пути».

…

29 янв./13 февраля.
Сегодня в 40.000 экземплярах вышел листок, напечатанный в типографии ВЦИКа, с заголовком: «Анархические организации памяти Петра Алексеевича Кропоткина». Знамение времени! После столь продолжительного удушения «несоветских» слов и мыслей в этом листке можно прочитать, что еще существует в Москве какая-то комиссия анархических организаций, что она отправила по радио в Европу и по России торжественное извещение, что скончался борец за полное освобождение всех угнетенных и что день его кончины должен быть на все времена в памяти всех находящихся под гнетом капитала и власти днем скорби и революционного протеста против насилия. Из этого листка видно, что «комиссия» просила Ленина об освобождении из всех тюрем анархистов для участия в похоронах Кропоткина. И вследствие этого Президиум ВЦИКа постановил предложить ВЧК «по его усмотрению» отпустить анархистов на похороны.

В Листке помещено, между прочим, письмо самого Кропоткина «Александру» от 2 мая 1920 г., где он замечает, что второй и третий Интернационалы представляют узурпацию идей рабочего интернационала в пользу одной партии: социал-демократической, которая наполовину вовсе не представляет рабочих. А Алексей Боровой там же отважился сказать, что «история нашего времени есть величайший трагический конфликт между нашим страстным, напряженным чувством самосознания, нашей вечно растущей жаждой свободного творчества с стихийной зависимостью от чудовищного, все укрепляющегося фонда навязываемых нам извне, чужих и чуждых нам — нашему мозгу, нашему чувству, нашей воле — верований, опытов, велений и запретов». И дальше: «Кропоткин показал, что взаимоистребление, насильническая власть, потоки крови — не есть фундамент свободного человеческого общества.»

Н. Критская говорит, что не Кропоткин «устарел» или «отстал» от революции, а большинство революционеров «не доросло» до Кропоткина.

Н. Лебедев пишет, что Кропоткин верил, что русский народ возведет со временем здание «новой общественности на основах не слепого повиновения власти, а свободного сотрудничества всех… В вольных союзах вольных людей лежит разрешение великих задач, поставленных жизнью перед нашим поколением», — вот основное убеждение Кропоткина, сообщает в листке Пиро.

Г. Сандомирский пишет, что Кропоткин «с равным волнением и гневом говаривал о тяжких страданиях многих миллионов трудящихся, все еще одурманенных хитрой механикой государственности, и о ненужных жестокостях, в которых нет и следа священной, революционной ненависти, даже тогда, когда революционеры поддаются тому же дурману государственной власти».

Вообще, его единомышленники или ученики очертили Кропоткина в этом листке как гуманнейшего и высоконравственного человека, родственного по духу с Л. H. Толстым. Клоню свою голову перед такой могилой с почтением. Вечная ему память!

То-то будет теперь разговоров об этом памятном по Кропоткину Листке. Скажут: ну и досталось же большевикам!

Источник

ЛитЛайф — литературный клуб   http://litlife.club/bd/?b=207487

П.А. Кропоткин

ПОБЕДА ГЕРМАНИИ — СМЕРТЬ РУССКОЙ СВОБОДЫ

С начала войны было ясно, что вооруженное столкновение между Германией и Россией неизбежно повлечет за собой открытый конфликт между русским народом, борющимся против германского нашествия, и русским правительством, тесно связанным с Германией. Естественным последствием этого конфликта должно было явиться падение русской династии.

Только полное познание духовного развития русского народа за последние годы и полное незнакомство с современной историей Европы могло зародить предположение, что победа и торжество Германии могут способствовать освобождению России.

Война доказала нам, каковы были истинные завоевательные намерения правителей Германии, ее интеллектуальных вождей и большинства германского народа. Если эти мечты о захвате когда-либо получили бы осуществление, то Европа оказалась бы обращенной в один сплошной военный лагерь и ее духовное развитие приостановилось бы на много десятилетий. Последние совещания социалистов в Кинтале⁸⁶⁷ оказались в результате лишь праздной болтовней, и союзникам остается теперь лишь одно — продолжать войну до тех пор, пока не будет окончательно сломлен германский империализм.

Если это необходимо для Франции и Англии, то это тем более жизненная проблема для России, которая должна еще укрепить за собой плоды только что одержанной блестящей победы во имя дальнейшего развития, политического и социального, нашей родины.

Изгнать австро-германцев из занятых ими территории — вот первая и насущнейшая задача Новой России.

Враг уже идет на наши столицы, желая восстановить самодержавный произвол и этим спасти свой пошатнувшийся трон.

Правители Германии больше всего опасались всегда того переворота, который свершился в России, и теперь они хотят уничтожить плоды этого переворота и превратить русский народ, как они уже сделали с бельгийским, в народ рабов, долженствующих гнуть спину под бременем тяжелого труда во имя обогащения крупных германских промышленников.

Мы, русские, показав миру такое редкое единодушие и такую беспримерную сплоченность при сбрасывании с себя ига самодержавия, — должны быть так же единодушны и в нашем стремлении сохранить за собой наши победы и укрепить их нашей творческой работой в деле снабжения армии и организации снабжения народа необходимыми для его существования припасами. Этим путем мы уготовим путь для будущей социализации наших естественных богатств, орудий производства и обмена.

Народы Италии, Франции и Англии уже работают в этом направлении.

Темные силы, от которых Россия только что освободилась, уже призывают к себе на помощь германские полчища.

Мы знаем, что появление германских пушек в Петропавловской крепости и германских пулеметов на Невском проспекте равносильно было бы смерти русского освободительного движения. И я уверен, что Россия до последней возможности будет бороться с австро-германскими полчищами.

П. Кропоткин

Источник

П.А.Кроопткин. ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ.
Печатное издание 2010г. Стр. 517-518.

В.В. Дамье

РАЗВИТИЕ АНАРХО-КОММУНИЗМА КРОПОТКИНА В ЛИБЕРТАРНОЙ МЫСЛИ 1920-х – 1930-х гг.

Период 1920-х — 1930-х гг. стал временем резких и мучительных сдвигов в мировой истории. Начался переход к новому, фордистско-тейлористскому этапу индустриально-капиталистического общества. Стали все больше проступать характерные особенности этой ступени: внедрение новых машин и технологий, детальное разделение труда, массовое производство, централизация экономики в руках национальных и транснациональных концернов, усиление роли государства во всех областях экономической, социальной и политической жизни[i]. Данные процессы, получившие в те годы название «капиталистической рационализации», находились в столь резком противоречии с обоснованной Кропоткиным концепцией анархо-коммунистического общества, что многие видные либертарии принялись выражать сомнение в ее осуществимости, по крайней мере, в непосредственном будущем. Появились утверждения, что идеи вольной коммуны и преодоления узкого разделения труда, которая лежала в основе анархо-коммунистических представлений о новом обществе, не соответствуют «подлинному духу и тенденциям» индустриального общества с его стремлением к универсальности и растущей специализации[ii]. Одновременно ожили раннее отвергнутые большинством анархистов теории о коллективистском (основанном на распределении «по труду») «переходном периоде» на пути к анархистскому коммунизму[iii].

Однако далеко не все анархисты были согласны с этим своеобразным «либертарным ревизионизмом». В тот же самый период было предложено несколько вариантов дальнейшего развития идей Кропоткина, которые не порывали с их основными положениями, не взывали к большей умеренности, но стремились продолжать прежнюю логику с учетом новой ситуации. В докладе я остановлюсь лишь на трех, как мне представляется, наиболее проработанных и интересных из них. На тех, которые были выдвинуты анархистами Аргентины, Японии и Испании.

***

В Аргентину анархо-коммунистические взгляды проникли еще в конце 19 в. Анархистские эмигранты из Европы (такие, как знаменитый либертарный коммунист Эррико Малатеста) стали создателями первых современных профсоюзов в стране. Не удивительно, что основанная в 1901 г. Аргентинская региональная рабочая федерация (ФОРА) уже в 1905 г. первым из профобъединений мира официально провозгласила в качестве своей цели анархистский коммунизм, рекомендовав распространять его «экономические и философские принципы»[iv]. Почти до Первой мировой войны ФОРА занимала преобладающие позиции в аргентинском рабочем движении, но и позднее, вплоть до реакционного военного переворота 1930 г., оказывала влияние на более чем 100 тысяч трудящихся страны.

В отличие от Кропоткина, теоретики ФОРА избегали описывать детали  облика будущего свободного общества. Тем не менее, они открыто провозглашали, что оно должно быть анархо-коммунистическим, без какого-либо «переходного периода» и что основу его будет составлять коммуна (а не, скажем, профсоюз, как полагали синдикалисты). Однако главными заслугами ФОРА следует считать развитие кропоткинской философии истории и критики индустриализма, а также разработку оригинальной концепции анархистской организации.

Как известно, Кропоткин решительно критиковал марксистский экономический детерминизм, то есть представления об историческом развитии как целенаправленном, необходимом и прогрессивном процессе совершенствования и централизации производственных факторов и соответствующей смены общественно-экономических формаций (работы «Хлеб и воля», «Современная наука и анархия»). В ряде его произведений и писем (особенно, во «Взаимной помощи…») можно обнаружить возражения против идеи прогрессивности капитализма по сравнению с докапиталистическими обществами (к примеру, вольными городами Средневековья). Наконец, в «Этике» Кропоткин высказывается в поддержку теорий французского философа Фулье об этических «идеях-силах», лежащих в основе эволюции человечества.

Все эти моменты, намеченные у русского анархиста, были связно и подробно сформулированы теоретиками ФОРА.

Прежде всего, они вступили в открытую полемику с теорией линейного прогресса и марксистского исторического материализма, утверждая, что развитием человечества движут не столько экономические закономерности, сколько эволюция этических представлений и «идей-сил». Вслед за Кропоткиным, аргентинские анархисты оспаривали тезис марксистов о классовой борьбе как главном факторе истории: они признавали роль сопротивления угнетенных классов, но видели в нем проявление универсального закона взаимопомощи и солидарности.

В силу этого ФОРА резко осуждала экономический и исторический детерминизм и отрицала прогрессивность капитализма и его экономической организации. Теоретики ФОРА воспринимали хозяйственную структуру индустриально-капиталистического общества (фабричную систему, отраслевую специализацию, жесткое разделение труда и т. д.) как «экономическое государство» — наряду с «политическим государством» — властью. Новое, свободное общество должно не вырастать из закономерностей старого, а быть решительным, радикальным разрывом с ним, с самой его логикой. В его основе должна лежать вольная коммуна и свободная ассоциация, его лозунг не «Вся власть синдикатам!», а «Никакой власти никому!». Система анархического коммунизма ни в коем случае не должна строиться «в недрах» старого, иначе его ждет судьба русской революции, — предупреждал ведущий идеолог ФОРА Эмилио Лопес Аранго[v]. Пролетариат «должен стать стеной, которая остановит экспансию индустриального империализма, – писал он. – Только так, создавая этические ценности, способные развить в пролетариате понимание социальных проблем независимо от буржуазной цивилизации, можно придти к созданию неразрушимых основ антикапиталистической и антимарксистской революции: революции, которая разрушит режим крупной индустрии и финансовых, промышленных и торговых трестов»[vi].

Характерны высказывания делегатов ФОРА на конгрессе анархо-синдикалистского Интернационала в 1931 г., в ходе дискуссии о капиталистической рационализации: «Не только политический фашизм, но и капиталистический индустриализм является опаснейшей формой тирании. Товарищи полагают, что экономический вопрос один имеет решающее значение. Однако капиталистический аппарат, если он останется, как есть, и в наших руках никогда не станет инструментом освобождения человека, подавленного гигантским механизмом. Экономический кризис вызван огромным развитием машин и рационализации… это универсальный кризис, который может быть решен только социальной революцией». «Индустриализация не является необходимой, — утверждали аргентинские анархисты. — Люди тысячелетия жили без нее, жизненное счастье и благосостояние не зависят от индустриализации». Они призывали вернуться «к простоте природы, к сельскому хозяйству, к коммуне. Только следуя этим принципам, можно преодолеть рыночное производство и перейти к системе свободного распределения»[vii].

ФОРА внесла вклад в развитие анархо-коммунистической доктрины, создав принципиально новую модель анархистского движения. Если Кропоткин выступал за работу анархистов в революционных профсоюзах при одновременном создании внутри них анархистского центра (по типу бакунистского Альянса в Первом Интернационале)[viii], то аргентинские либертарии отвергли разделение на массовую синдикалистскую и идейную анархистскую организацию и выступили за их соединение воедино. ФОРА выдвинула идею «анархистской организации трудящихся», построенной на профессиональной основе, но выросшую не из строго экономических задач, а из идеи солидарности, взаимопомощи и анархистского коммунизма. Она должна была одновременно вести борьбу за непосредственное улучшение положения трудящихся, способствуя тем самым укоренению среди них навыков свободы и солидарности, и пропагандировать анархистский коммунизм.

***

В японском анархистском движении идеи Кропоткина пользовались огромной популярностью. Здесь, как и в ряде других стран Востока, они соответствовали глубинным общинным традициям трудящихся[ix]. В 1928 г. в Японии было даже начато издание полного собрания сочинений Кропоткина[x].

Многие идеи ведущих теоретиков анархо-коммунизма в Японии (Сюдзё Хатта и Сакутаро Иваса) напоминают взгляды аргентинских рабочих анархистов. Однако, опираясь на труды Кропоткина, либертарии Страны Восходящего Солнца пошли дальше, доведя такие положения, как критика марксистской философии истории, индустриализма и идейно-нейтрального синдикализма, до их логического завершения.

Японские анархо-коммунисты подробно обосновали концепцию анархистской революции как кардинального разрыва с логикой капитализма и индустриализма. Нынешнее общество, говорили они, основано на разделении труда и вытекающей отсюда иерархии; это разделение и его венец, механизация, лишают трудящегося всякой ответственности и требует координирующей и руководящей власти, что несовместимо с принципами либертарного коммунизма, определенными Кропоткиным. Поэтому структура будущего свободного общества не может соответствовать структуре существующего, авторитарного и капиталистического. Оно должно будет преодолеть индустриализм, пагубное современное разделение труда и опираться на иную концепцию, соединяющую потребление и производство, причем с упором на потребление. Ее базовой единицей должна стать самообеспечивающаяся автономная коммуна, соединяющая промышленность и сельское хозяйство. В этом отношении Хатта и его товарищи высказывались гораздо более детально и определенно, чем аргентинская ФОРА.

Японские анархисты признавали классовую борьбу историческим фактом, но отказывались видеть в ней базу для либертарной революции, которая, как они считали, вырастает не из экономических противоречий капитализма и не из материальных интересов классов, а из стремления к освобождению человека и ликвидации классов вообще. «Если мы поймем. … что классовая борьба и революция — это разные вещи, то вынуждены будем сказать, что было бы большой ошибкой заявлять…, будто революция произойдет с помощью классовой борьбы, — подчеркивал Хатта. — Даже если путем классовой борьбы произойдет изменение общества, это не будет означать, что произошла настоящая революция»[xi].

Известно, что Кропоткин, позитивно относясь к революционному синдикализму, как к методу действий, критиковал стремление превратить его в особую идеологию и вытекающие из этого представления о новом обществе, в основе которого был бы положен исключительно производственный принцип[xii]. ФОРА и японские анархо-коммунисты также отвергали синдикализм как идеологию и социальную модель. Они видели в такой модели воспроизведение индустриально-капиталистической системы. Продолжение разделения общества на группы в соответствии с видом выполняемого труда, сохранение фабричной системы и централизации, организация социума на основе и вокруг профессиональных и отраслевых союзов увековечили бы разделение труда и иерархию управления. «Синдикализм, – писал Хатта, – заимствует капиталистический способ производства, а также сохраняет систему крупных фабрик, прежде всего – разделение труда и способ хозяйственной организации, который избрал своей основой производство»[xiii]. Структура синдикатов вырастает из капиталистического способа производства и создает организацию, служащую зеркальным отражением индустриально-капиталистических структур. Хатта предсказывал, что если устранить капиталистических хозяев и передать шахты — шахтерам, домны — сталелитейщикам и т.д., то противоречия между отраслями производства и неравенство между отдельными группами рабочих сохранятся. А значит, потребуется некая форма арбитража или органа по разрешению конфликтов между этими секторами и группами. Это создаст реальную опасность возникновения классов и приведет к появлению нового государства и правительства в лице профсоюзной бюрократии, которая, писал Сакутаро Иваса, стремится встать на место капиталистов, как другие члены банды стремятся скинуть главаря, чтобы самим возглавить грабеж.

Одновременно с критикой синдикализма, японские анархо-коммунисты  критиковали и планы организации нового общества в виде системы рабочих советов. Хатта видел в Советах, возникших на производстве, то же проявление капиталистического разделения труда, что, по его мнению, воспроизводило основы власти и дискриминировало тех, кто не принимает непосредственного участия в процессе производства материальных благ или работает во «второстепенных» отраслях экономики. «Как бы ни были экономически ориентированы советы, – подчеркивал Хатта, – остается очевидным, что их создание всегда будет связано с одновременным появлением власти».

Идеи анархо-коммунистов были широко популярны не только среди крестьян, но и среди квалифицированных городских рабочих Японии. Один токийский рабочий-печатник написал в 1926 г. статью «Покинем города». Он призывал рабочих не отбивать у капиталистов современные города со всей их экономикой и инфраструктурой, а восстать против хозяев и перенести свои промышленные навыки в деревню, чтобы обогатить деревенскую жизнь и достичь единства с крестьянами[xiv]. Однако в ожидании такой революции анархо-коммунисты не собирались мириться с существующим строем. Они образовали собственное профсоюзное объединение трудящихся «Дзэнкоку дзирэн», которое, подобно ФОРА, вело активную экономическую борьбу на основе прямого действия, крестьянскую ассоциацию и т.д.

***

Что касается Испании, превратившейся в 1930-е гг. в бастион мирового либертарного движения, то в этой стране идеи Кропоткина стали широко распространяться с начала ХХ века, особенно после того, как анархо-коммунизм вытеснил здесь коллективистский вариант анархизма. Часто они приникали в сознание людей вместе с грамотностью, которой обучали учителя-анархисты. Немецкий синдикалист Аугустин Сухи в воспоминаниях об Испанской революции рассказал характерную для тех лет историю анархиста из арагонского села Муньеса, который долго работал в Барселоне, а затем вернулся в родное село и познакомил крестьян с либертарными идеями. Под его влиянием односельчане организовали коллектив — вольную коммуну. «На столе лежало испанское издание книги Кропоткина «Хлеб и воля». По вечерам члены коллектива собирались, и один из них читал книгу вслух. Это было новое Евангелие»[xv].

Анархо-коммунистические концепции Кропоткина оказали наибольшее воздействие на представителей «коммунитарного» крыла испанского либертарного движения, в то время как сторонники более «чистой» синдикалистской линии в большей мере ориентировались на традиции и представления французского революционного синдикализма. Характерной чертой испанских «кропоткинианцев» (назову, в первую очередь, работы Федерико Уралеса и Исаака Пуэнте) можно считать стремление соединить идеи Кропоткина с синдикализмом. В отличие от ФОРА или японских либертариев, анархисты Иберийского полуострова не отвергали полностью роль синдикатов в будущем обществе, но, подобно русскому анархисту, выступали за их превращение в ассоциации свободных производителей, существующие рядом с основной единицей вольного коммунистического строя – свободной коммуной (идея «двойной федерации»). Теоретикам испанской анархо-синдикалистской Национальной конфедерации труда удалось впервые в истории сформулировать конкретную программу анархо-коммунистического преобразования общества: на конгрессе НКТ в мае 1936 г. в Сарагосе была принята знаменитая «Концепция либертарного коммунизма», в основу которой были положены взгляды Кропоткина. Эта модель социального организма – свободной федерации коммун без государства, классов, денег и рынка – начала затем осуществляться в конце 1936 – начале 1937 гг. в регионе Арагон, освобожденном анархистскими милициями. К сожалению, эксперимент был прерван, поскольку Испанская революция, как известно, потерпела поражение[xvi].

***

В заключении отмечу, что сама география идейного развития (Аргентина, Япония, Испания) в данном случае, конечно же, не случайна. Речь идет, прежде всего, о странах, где в тот момент происходил ускоренный переход от доиндустриального общества к индустриальному и причудливо смешивались элементы доиндустриальные, раннеиндустриальные и индустриальные. Трудящиеся классы сохраняли значительные традиции автономии и коммунитаризма и не подвергались еще столь отупляющему воздействию «фабричного деспотизма». Либертарное рабочее движение там было на подъеме. В то же время, в этих обществах, находившихся на переломе и на перепутье, вопрос о дальнейшем направлении социального развития оставался в значительной мере открытым.

Джордж Катсификас

ПЕТР КРОПОТКИН И ВОССТАНИЕ В КВАНДЖУ

В Париже в 1871г. и в Кванджу в 1980г. безоружное население, восставшее против правительств, взяло под контроль пространство городов и удерживало его, сопротивляясь военным силам, стремящимся восстановить «общественный порядок», сотни тысяч людей оказались на высоте положения и создали народную политическую самоорганизацию, заменившую государственную власть.