Эпистолярное наследие П.А. Кропоткина в фондах музея-заповед

V Кропоткинские чтения. Сборник докладов. Дмитров-2016

Бирюков Андрей Викторович,
исследователь творческого наследия П.А. Кропоткина

Эпистолярное наследие П.А. Кропоткина в фондах музея-заповедника «Дмитровский кремль»

В архиве Музея-заповедника «Дмитровский Кремль» хранится значительных размеров фонд (№ 22/5122), содержащий многие документы П.А. Кропоткина. Хотя этот фонд был дважды описан в печати [1], он не очень известен даже среди исследователей биографии и творчества Кропоткина. Задача настоящего сообщения — несколько популяризировать это собрание документов, привлечь внимание ученых к тем богатствам, которые он содержит.

Следует оговориться, что мною изучена сравнительно небольшая часть фонда (около 30 дел из 237), однако чрезвычайно интересная — письма П.А. Кропоткина разным лицам.

Но прежде чем перейти к изложению результатов, скажу несколько слов о происхождении фонда. После того, как в доме в Москве, где родился Кропоткин, усилиями всероссийского комитета по увековечению его памяти был организован музей, решением комитета вдове Кропоткина Софье Григорьевне была предоставлена в здании музея комната. Дом в Дмитрове также остался за вдовой, здесь она жила, по-видимому, в летнее время.

Кропоткинский комитет с самого начала своего существования обратился с призывом к учреждениям и частным лицам, у которых имелись письма П.А. Кропоткина и другие материалы, относящиеся к его жизни и творчеству, представить их в подлинниках или точных копиях в распоряжение комитета [2]. Разумеется, первой откликнулась на этот призыв Софья Григорьевна Кропоткина. Она же стала почетной председательницей комитета.

По неизвестным нам причинам значительное число собранных документов оказалось не в музее П.А. Кропоткина, а в дмитровском доме. После смерти С.Г. Кропоткиной в декабре 1941 г. документы поступили в архив Дмитровского музея. В мае 1959 г. бóльшая часть, как тогда считалось, документов была передана в отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина, где они образовали отдельный фонд (№ 410). Небольшая часть известных на тот момент документов была оставлена в Дмитрове. Однако в 1967 г. научный сотрудник музея Ромуальд Федорович Хохлов, разбирая архивные коллекции, обнаружил еще один ящик с рукописями и письмами семьи Кропоткиных. Они и составили основу рассматриваемого фонда.

Переходя к характеристике 176 входящих в фонд писем П.А. Кропоткина, укажу прежде всего, что 160 из них, т.е. более 90% написаны между 1886 и 1917 гг., т.е. в английский период эмиграции. Более ранних (1874–1879 гг.) всего два, более поздних, относящихся ко времени после возвращения в Россию, — 14. Адресаты ста четырех писем — жена и дочь, иными словами, их источник — семейный архив. Все семейные письма имеют большой интерес уже потому, что говорят о тех сторонах быта и семейных отношений революционера-эмигранта, о которых больше и узнать неоткуда.

Но мы сейчас обратимся к другой части, т.е. к деловым и дружеским письмам, адресованным близким друзьям, знакомым, а иногда и совершенно незнакомым людям.

При анализе этой части архива бросается в глаза то, что тут преобладают не копии и черновики, т.е. тот тип документов, который обычно сохраняется у автора, а оригиналы, присланные, очевидно, в ответ на тот призыв Кропоткинского комитета, о котором я уже упоминал. Более того, часть адресатов была связана между собой: английский писатель Эдвард Гарнетт, Фанни Степняк, вдова С.М. Степняка-Кравчинского, после гибели мужа постоянно жившая в доме сестры Э. Гарнетта Оливии [3], а также знакомая семьи Гарнеттов Шарлотта Рош (или Роше; Roche) [4]. Можно предположить, что эти письма были собраны и предоставлены Кропоткинскому комитету стараниями Фанни Степняк.

В этой группе наибольший интерес представляют письма Кропоткина Эдварду Гарнетту. Их судьба не совсем обычна. В архиве хранятся оригиналы семи писем 1899–1901 гг. (49: 4–16, 36–37, 47–48) [5] и машинописная копия десяти писем 1899–1916 гг. (50: 1–24), в том числе и тех семи, что представлены в виде оригиналов — автографов Кропоткина. Очевидно, тот, кто пересылал письма в Москву, сделал копию, причем один экземпляр оставил себе, а другой послал вместе с оригиналами. По машинописной копии, доныне хранящейся в семейном архиве потомков Э. Гарнетта, эти письма были опубликованы Дж. Слэттером [7].

Эти письма посвящены главным образом издательским делам — Гарнетт, зарабатывавший на жизнь ремеслом редактора и литературного агента, помогал Кропоткину подыскивать издателей, разъяснял тонкости литературных и издательских традиций и нравов Великобритании и, в меньшей степени, Соединенных Штатов. Кропоткин, в свою очередь, рассказывал о своих литературных замыслах, советовался о том, что следует печатать в журнале, а что оставить до отдельного издания (большинство книг Кропоткина выходило сперва в виде серий статей в журналах и лишь потом печаталось отдельной книгой), благодарит за рецензии, которые Гарнетт публиковал в «Times» и других изданиях. Одним словом, эти письма рассказывают о таких деталях творческой биографии Кропоткина, о которых мы никогда бы не узнали, если бы эти письма не сохранились.

В многочисленных письмах 1897–1916 гг. [7], адресованных Фанни Степняк (43: 1–6; 45; 46; 48: 1–20, 24–30; 49: 23–24; 52; 53) Кропоткин сам порой выступает в роли консультанта по издательским делам и редактора. Ф.М. Степняк после гибели мужа занялась изданием его произведений, в том числе еще не напечатанных, и в ее небольшом издательском деле опыт Кропоткина был необходим. Но как всегда бывает, письма к давнишнему и горячо любимому другу не ограничивались деловыми вопросами. Тут и рассказы о болезнях дочери, и полная комизма история с «похищением» Фанни Марковной старого пальто Петра Алексеевича: она по рассеянности увезла его с собой, оставив на спинке кресла свой ватерпруф (непромокаемый плащ).

В письмах Шарлотте Роше (49: 1–3, 21–22, 27–28, 32–35, 42, 45–46, 49–52), которая переводила с французского на английский книги Кропоткина «LaConquêtedupain» (в русском переводе — «Хлеб и воля») и «Современная наука и анархизм», а также перепечатывала на машинке некоторые другие работы и даже занималась фотосъемкой вычерченных Кропоткиным карт, любопытны явные попытки анархической агитации. В споре с адресатом Кропоткин ссылается на свои труды и советует купить его книгу «Поля, фабрики и мастерские», и не один экземпляр, а несколько — для друзей… Еще одна частая тема в этих письмах — театральные и музыкальные новости: по-видимому, Ш. Роше, как и П.А. Кропоткин, была большой любительницей классической музыки.

Необходимо сказать несколько слов о тех немногочисленных письмах, которые представлены черновиками или копиями. Сам факт того, что Кропоткин, ведя громадную переписку, счел нужным сохранить их, свидетельствует о том, что он придавал этим посланиям важное значение. И действительно, в большинстве это не деловые письма, имеющие отношение к личным делам Кропоткина, а послания более-менее общественногохарактера, примыкающие к публицистике.

Так, в письме к рабочему Н.П. Петрову (август–сентябрь 1905 г.; 48: 21–23), общественному деятелю из близкого окружения Г.А. Гапона, Кропоткин категорически отказывается быть представителем «Русского рабочего союза» в Англии. Еще недавно он написал об этом союзе статью [8], в которой высказал пожелания насчет его организации и программы. Но «С[оюз], как он сложился, со св[оей] прогр[аммой], не есть более простой рабочий союз для борьбы с Кап[италом] и Гос[ударством]. Это — парламентская политическая партия. Поэтому все, что я обещал вам, это засвидетельствовать перед английскими „рабочими союзами“ что вот какой сложился союз в России и что вы — его представители, и вот новая его программа. Я ее не разделяю…» Впрочем, отказываясь от тесного сотрудничества, Кропоткин готов помогать: делиться опытом, давать рекомендации и т.п. — этому посвящена большая часть письма.

Большой интерес представляет черновик письма от 28 августа 1916 г. В. Макушину, секретарю некоего комитета русских эмигрантов в Великобритании, занятого защитой тех, кому грозила высылка на родину, если они не захотят вступить в английскую армию (80: 1–2). Кропоткин, как известно, отнюдь не был пацифистом и во время I Мировой войны выступал в своих статьях за борьбу с Германией до победного конца. Но одно дело — вооруженная борьба, а совсем другое — фактический отказ от права убежища, которого добивалось русское правительство. Кропоткин не только солидарен с деятельностью комитета, но и дает ей теоретическое обоснование, а также посылает денежный взнос. К сожалению, об этом комитете и о его секретаре мне ничего не известно; немного дают и два письма В. Макушина Кропоткину, хранящиеся в том же деле (л. 3–4 об.).

Письмо от 28 апреля 1919 г. датскому критику, давнему другу Кропоткина Георгу Брандесу, копия которого хранится в фонде (40), достаточно известно [9]. В этом письме Кропоткин протестовал против военного вмешательства в русские дела, которое «имело бы своим последствием взрыв русского шовинизма; оно привело бы нас опять к шовинистической монархии и вызвало бы среди русских … враждебное отношение к Западной Европе». Кропоткин призывает западные страны помочь России в борьбе с голодом. Интересно, понимал ли он, что тем самым он призывает помогать большевикам, декреты которых, как писал он в том же письме, «парализуют построительную работу народа, делают успех их дела совершенно невозможным и лишь подготовляют почву для злобной реакции».

Наконец, в письме Бернарду Шоу от 12 октября 1916 г. (49: 43–44) Кропоткин просит о помощи — но не для себя, разумеется, а для Фанни Степняк, которая испытывала в эти годы большую нужду. Супруги Кропоткины решили организовать маленький фонд помощи и обратились к ближайшим друзьям ее покойного мужа, в том числе и к Шоу. По неизвестным причинам дело это не удалось — 23 мая 1917 г. Шоу писал Кропоткину: «Если уж никак нельзя сунуть 10 фунтов в кошелек мадам С., пришлите их мне назад» [10]. Кстати отмечу, что письмо Кропоткина — единственное известное на сегодняшний день его письмо к Бернарду Шоу [11].

Однако пора вернуться к той половине фонда, которая представляет часть некогда единого семейного архива Кропоткиных — к письмам жене и дочери [12]. Это не только большой, но и очень растянутый хронологически массив документов. Наиболее раннее письмо написано в феврале–марте 1879 г. (57: 9) и говорит об организации газеты «Le Révolté» (первый номер вышел 22 февраля), а последние письма-записки из Дмитрова в Москву, где С.Г. Кропоткина ухаживала за выздоравливавшей от тифа дочерью, писаны в октябре 1920 г. (56: 4–7, 64) Конечно, пересказать содержание почти восьми десятков писем, охватывающих более чем полжизни Петра Алексеевича — дело совершенно невозможное. Поэтому остановлюсь на мелких штрихах семейного быта, которые совершенно ускользают от большинства биографов (я имею в виду в данном случае не только Кропоткина, но любую известную личность) и без которых научные биографии незаметно приобретают сходство с житиями святых.

Вот, например: курил ли Петр Алексеевич? Ведь у него были не очень хорошие легкие?.. Но в приписке к одному из писем 1887 года мы читаем: «Табак получил. Спасибо Верушке — она покупала?» (56: 19 об.) Верушка — это несомненно Вера Себастьяновна Кропоткина, вдова старшего брата П.А. Кропоткина Александра — она с детьми в 1887–1888 гг. жила в семье П.А. Кропоткина.

А как насчет вина и кулинарных пристрастий? В августе 1901 г., когда Софья Григорьевна отдыхала на море, а Петр Алексеевич срочно заканчивал очередную статью и сидел в Бромли, он писал жене: «Кормят меня хорошо, в „WhiteHeart“, и вино, калифорнийское (по 2 шиллинга 3 пенса бутылка) превосходное. Но вечером я дома ел, так как в четверг купил себе курицу у Howard’а». И в этом же письме: «объедаюсь малиной и крыжовником. Сегодня — после ночного дождя, пропасть малины, а крыжовник, желтый, с куста в середине сада — просто божественный» (56: 39 об. — 40 об.).

В письме условно датируемом сентябрем 1892 г., примечательная фраза: «сегодня в 7 часов встал и бегал к пруду Шарика купать» (57: 14). Значит, в доме хотя бы иногда жили собаки. Тот же, видимо, пес фигурирует в письме без даты, не поддающемся (надеюсь, до времени) косвенной датировке: «А господинчик, которого Шар укусил — просто вор. Чуяло мое сердце!» (56: 45)

Но, конечно, кроме этих милых пустяков, в письмах обсуждаются дела куда более важные. В Лондоне Кропоткиным не раз приходилось переезжать с места на место. Жили всегда далеко от центра — это обходилось намного дешевле, к тому же воздух чище (у Петра Алексеевича, напомним, плоховато с легкими), рядом если не лес, то хотя бы парк. Так что с одной стороны — «на чем же сберегать, если не на доме», а с другой: «Нельзя жить медведем, не пострадавши от этого» (56: 41 об.). Кроме того, с окраины далеко ездить в библиотеку Британского музея, на заседания научных обществ, на митинги. Выход найден был довольно оригинальный, по нынешним понятиям: в пору, когда работы было особенно много, Петр Алексеевич снимал на несколько дней комнату где-нибудь в центре города. Вот почему писем так много: оба живут в Лондоне — и переписываются.

Благодаря этим письмам мы узнаём много нового об участии Кропоткина в работе VI Международного географического конгресса, который проходил в Лондоне в июле–августе 1895 г., о встречах с братьями Эли и Элизе Реклю, с русскими географами Д.Н. Анучиным и Г.С. Григорьевым, об участии в прениях и т.д. (57: 1–2;56: 15, 61–62)

Обсуждались в письмах порой достаточно конспиративные сюжеты. В недатированном письме (указан лишь адрес: 8, GreatRusselStreet — эта улица проходит рядом с Британским музеем) читаем таинственные строки: «Кстати, сожги последнее письмо Dr. — В морском городе что-то неладное вышло с оставшимся там молодым человеком. Черт их разберет; да и здешний все врёт. Вообще, осмотри письма в большой черной картонке в левой стороне стола» (56: 13 об.). Эти иносказания пока еще ждут расшифровки. В другом письме, написанном из Парижа в октябре 1908 г. (57: 30–32), т.е. во время третейского суда партии эсеров и В.Л. Бурцева, обвинявшего Е. Азефа в провокаторстве, Кропоткин рассказал, что был буквально атакован женой и другими родственниками шлиссельбуржца Н.П. Стародворского, против которого Бурцев также выдвигал обвинения (их истинность удалось установить только в 1917 г.). В обоих делах стороны хотели заполучить Кропоткина в судьи, а он, давши согласие в одном случае, изо всех сил отбивался от другого, и в то же время не имел возможности объяснить истинной причины отказа. «Тя[жел]о, люба, сказать жене: [„пере]станьте любить ваш идеал: [он] дрянно поступил!“» — пишет Кропоткин (к сожалению, текст сильно поврежден, вырваны большие куски листов).

Но в целом письма к жене скорее любовные, чем деловые — огромное количество приветов, объятий, поцелуев, нежных прозвищ, все это довольно однообразно и очень сентиментально. (Таков же стиль писем Софьи Григорьевны Петру Алексеевичу.) Но дело, конечно, не в стиле — на протяжении более чем сорока лет они горячо и нежно любили друг друга. Даже кратковременные расставания огорчали обоих; в уже цитированном письме, связанном с поисками нового дома, есть примечательное место: «Беспрестанно придется нам расставаться. То в город, то на лекции, а ты знаешь, как это скучно» (56: 41). А перед первой поездкой в Америку (1897 г.) Петр Алексеевич шлет жене столь нежные строки, что их хочется привести почти целиком:

«Люба, счастье мое.

Когда я увидал тебя, в последний раз перед отъездом, на завороте улицы, сердце так и ёкнуло, и так грустно стало, что не будь доси, совсем бы дал волю чувству. Дося была так же взволнована. Я пожалел, что взял ее на станцию.

Теперь я сижу тут, зачем-то в Лондоне, а ты — в Bromley! Хорошо еще, что у тебя много забот на завтра, а то бы тебе было очень тоскливо.

[…]

Ночую в меблированных комнатах, возле станции. Божатся, что разбудят. В Eastern и Edwards’ Hotel — ни одной комнаты.

Люба, счастье мое! Только когда такие минуты разлуки настают, чувствуешь еще сильнее, чем обыкновенно, как глубоко я тебя люблю — как ты и маленькая, прелестная любимая кысюточка бесконечно дороги мне.

[…]

Тысячи раз, с глубоким чувством целую, и еще целую, и обнимаю тебя, мою радость, и Шуру любочку маленькую.

Береги себя и ее.

Бесконечно любящий Кота» (56: 55–56).

Столь же нежны, часто сентиментальны, но и наполнены интересными подробностями письма к дочери (57: 7; 58: 1–4, 6–12; 130: 31, 165). Саша, родившаяся и выросшая в Англии, ходившая в английскую школу, не очень хорошо, особенно в детстве, знала русский язык, поэтому неудивительно, что больше половины писем написаны по-английски, а часть русских — печатными буквами.

Во время поездки по Канаде в сентябре 1897 г. П.А. Кропоткин шлет дочери краткий отчет об экскурсии к подножию ледника в Скалистых горах, описывает цвет льда, объясняет, что такое морены. Из другого письма мы узнаём, что уже в 15 лет «дорогой секретарь» (как обращается к ней отец в этом письме) выполняет мелкие поручения, а двадцатилетней девушке отец рассказывает о встрече с русскими революционерами, приезжавшими для консультаций по издательским делам [13]. Всё же надо признать, что по тем десяти письмам, которые хранятся в МЗДК, нельзя получить цельного представления о взаимоотношениях отца и дочери. Возможно, «вертушка» (еще одно прозвище, данное Саше отцом в одном из писем жене) не очень-то их и хранила.

В заключение должен заметить, что письма П.А. Кропоткина, хранящиеся в Архиве МЗДК — неоценимый источник сведений, касающихся биографии и творческого наследия революционера и ученого. Тот факт, что это не случайное собрание оставшихся после его смерти бумаг, а результат целенаправленного собирания, многократно повышает их исследовательскую ценность.

Это же относится, впрочем, и к другим частям фонда — творческим рукописям П.А. Кропоткина, переписке членов его семьи, хозяйственным бумагам, анализ которых остался за пределами данного сообщения, но которые найдут, я уверен, своих исследователей.

Примечания

Хохлов Р.Ф. Фонд П.А. Кропоткина в собрании Дмитровского музея // Археографический ежегодник за 1974 год. — М.: Наука, 1975. — С. 297–300; Черныш Т.П. Фонд П.А. и С.Г. Кропоткиных в собрании музея-заповедника «Дмитровский Кремль» // Петр Алексеевич Кропоткин и проблемы моделирования историко-культурного развития цивилизации: Мат-лы междунар. науч. конференции. — СПб.: Соларт, 2005. — С. 363–366.
См., напр.: От Всероссийского Общественного Комитета по увековечению памяти П.А. Кропоткина // Памяти Петра Алексеевича Кропоткина. — Пг.; М., 1921. — С. 20.
См.: Garnett D.The golden echo. — London: Chatto & Windus, 1970. — P. 20.
Olive and Stepniak: the Bloomsbury diary of Olive Garnett, 1893–1895 / Ed. by B.C. Johnson. — Birmingham: Bartlett’s Press, 1993. — P. 30.
Здесь и далее ссылки на фонд семьи Кропоткиных в Архиве МЗДК даются без указания на номера фонда (22/5122) и описи (она в фонде единственная); номера листов указываются (при необходимости) через двоеточие после номера дела. Номераделразделяютсяточкойсзапятой.
Slatter J. Peter Kropotkin’s adviser: the letters to Edvard Garnett, 1897–1916 // Solanus. — 1998. — Vol. 12. — P. 33–56. В публикацию вошли также 15 писем, хранящихся в Центре Гарри Рэнсома Техасского университета, США.
Около 25 писем, но многие без начала или без окончания. Следует иметь в виду, что часть писем Кропоткина к Ф.М. Степняк хранится в фонде С.М. Кравчинского в РГАЛИ (ф. 1158); поскольку они еще никем не исследованы, не исключена возможность, что часть документов оказалась разделена между двумя архивохранилищами.
Русский Рабочий Союз // Хлеб и воля.— 1905. — № 21/22, авг. — С. 2–5. Статья не подписана, однако в письме редакции «Хлеба и Воли» от 19 октября 1905 г. Кропоткин сам указывает на свое авторство (см.: Anarchistes en exil.Correspondance inédite de Pierre Kropotkine à Marie Goldsmith 1897–1917. Lettres présentées, annotées et avec une introduction par M. Confino. — Paris, 1995. — P. 185).
Вскоре после получения письмо было напечатано (с небольшими сокращениями) во французской газете Юманите (L’Humanité. — 1919. — № 5653, 10 oct. — P. 1).Полностью напечатано в издании переписки Г. Брандеса (Correspondance de Georg Brandes: Lettres choises et annotées par P. Krüger. — Copenhague: Rosenkilde og Bagger, 1956. — T. II — P. 225–229). В переводе на русский язык (по публикации в l’Humanité) письмо было напечатано в сб.: П.А. Кропоткин и его учение. Интернациональный сборник, посвященный 10-й годовщине смерти П.А. Кропоткина. — Чикаго, 1931. — С. 193–196. Помимо МЗДК, еще одна копия этого письма вместе с двумя редакциями перевода на русский язык хранится в фонде Кропоткина в ГАРФ (ф. 1129, оп. 2, ед. хр.13, л. 9–24).
Пирумова Н.П., Салье В.М. Письмо Джорджа Бернарда Шоу Петру Алексеевичу Кропоткину // Памятники культуры: Новые открытия: Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник 1984. — Л.: Наука, 1986. — С. 86.
Известно пять писем Б. Шоу П.А. Кропоткину: помимо процитированного еще три письма 1902–1908 гг. были опубликованы (Никитина А.И., Ромм А.С. Б. Шоу корреспондент П.А. Кропоткина // Русская литература. — 1967. — № 2. — С. 137–140); еще одно, от 17 октября 1909 г., хранится в архиве МЗДК (91а) и ждет своей публикации.
Часть писем С.Г. Кропоткиной хранится в фонде Кропоткина в РГБ (ф. 410, карт. 3, ед.хр. 28), который, как уже было сказано, некогда составлял единое целое с комплексом документов, хранящихся в МЗДК. Значительное количество писем С.Г. и А.П. Кропоткиным находится в фонде Кропоткина в ГАРФ (ф. 1129, оп. 2, ед. хр. 82–85 и 87–96).
Подробности этой встречи мы узнаём из письма к М.И. Гольсмит, отправленного одновременно с письмом Саше (см.: Anarchistes en exil. — P. 314), но и письмо к дочери раскрывает некоторые детали этого совещания.