П.Кропоткин. Речи Бунтовщика.
К молодым людям
I
Мы намерены поговорить теперь с молодыми людьми. Пусть люди старые – старые сердцем – лучше закроют книгу, не трудясь над чтением: им оно ничего не скажет.
Положим, что вы подходите в двадцати годам. Вы кончили ученье и скоро вступите в жизнь. Ваш ум, надо думать, свободен от предрассудков, которыми старались его наполнить: черта вы не боитесь, и вы не хотите слушать молитвы и проповеди в церквах. Что еще важнее – вы не принадлежите к числу тех жалких детей разлагающегося века, которые, разодевшись по последней моде, слоняются без дела и уже с юных лет мечтают лишь о том, как бы насладиться жизнью во что бы то ни стало… Предположим, что сердце у вас есть, и что бьется оно во имя чего-то лучшего.
И вот перед вами настоятельно выступает вопрос: – «Что делать?» Он носится перед вами, он мучит вас. Как человек молодой, вы действительно чувствуете, что раз вы научились ремеслу или наукам – конечно, на счёт народа – то вам следует воспользоваться вашими знаниями не для того, чтобы жить чужим трудом, а для того, чтобы самому быть в чем-нибудь полезным. В самом деле, надо быть очень развращенным, чтобы не стремиться, даже в эти годы, принести посильную пользу своими знаниями, умом, или энергиею, в деле освобождения народа, прозябающего в нищете и невежестве.
Вы мечтаете об этом, – не так-ли? Посмотрим же, что делать, дабы ваши мечты перешли в действительность.
Я не знаю, в каких условиях вы родились. Быть может, вам улыбнулась судьба, и вам удалось запастись серьёзными знаниями: пред вами поприще доктора, литератора, или ученого-широкое поприще, на котором требуется много сил, и вы чувствуете в себе эти силы. Или, быть может, вы хороший ремесленник; многого узнать вам в науках не удалось, но зато пришлось близко познакомиться с тяжелого трудовою жизнью рабочего.
Начнем хоть с первого предположения, а потом вернемся ко второму. Допустим, что вам предстоит сделаться – ну, хоть доктором.
Завтра-же, человек бедно-одетый позовёт вас к больной. Он проведёт вас по грязным, закопченым проулкам. При свете тусклой лампы вы подниметесь два, три, четыре этажа, по лестнице, покрытой скользкой грязью, и в холодной, темной конуре вы найдете больную, на груде грязного тряпья, покрытую грязным тряпьем. Бледные, изможденные дети, едва прикрытые отрепьями, испуганно глядят на вас. Муж скажет вам, что он работал всю свою жизнь по тринадцати и по четырнадцати часов в сутки, но что теперь, вот уже четыре месяца как он остался без работы. В его ремесле это не редкость; каждый год бывает три-четыре месяца застоя. Но прежде, когда его работа останавливалась, жена хоть что-нибудь прирабатывала: она стирала – может быть,
ваши же рубашки – и приносила в дом копеек по тридцати в день. Но вот она уже два месяца не встаёт, и нищета свила свое гнездо в семье.
Что-же вы пропишете больной, мой доктор, – вы, который сразу поняли, что микстурами тут не поможешь, что причина болезни – общее малокровие, отсутствие воздуха и пищи? – Хороший кусок жареного мяса по утрам, прогулку на свежем воздухе, сухую, хорошо проветренную квартиру? Какая злая насмешка! Неужели больная сама, не дожидаясь ваших советов, не стала бы есть, если бы было что есть!
Если вы человек сердечный и ваша простая, честная речь понравится простым людям, то многое еще вы узнаете от них. Вам скажут, что за перегородкою лежит гладильщица: это ее надрывающий душу кашель вы теперь слышите; в нижнем этаже все дети лежат больные какою-то лихорадкою; а в подвальном этаже прачка тоже не дотянет до весны; а в соседнем доме – и того хуже.
Что-же вы посоветуете всем этим больным? В голове у вас вертятся слова: «перемена климата, поменьше изнурительной работы», но язык отказывается их выговорить; вы выходите с разбитым сердцем, с проктятием в душе.
Завтра, вы еще думаете о ваших печальных пациентах, как ваш приятель, доктор-карьерист, рассказывает вам, что за ним приезжал лакей из богатого дома. Его тоже звали к женщине, живущей в прекрасной квартире, изнуренной ночами, проведенными на балах, которой жизнь проходит в заботах о туалете, в визитах и в ссорах с мужем-ворчуном. Ваш товарищ посоветовал ей более осмысленную жизнь, поменьше горячительной пищи, побольше спокойствия, путешествие за границу; он не забыл и комнатную гимнастику, чтобы заменить хоть сколько-нибудь ручной труд! Одна умирает, оттого что во всю свою жизнь никогда не ела досыта и не знала отдыха, а другая вянет, потому что всю свою жизнь не знала, что такое труд…
Если вы принадлежите к числу тех рыхлых натур, которые при виде самых ужасных безобразий облегчают себя болтовнею за кружкой пива, то понемногу вы привыкнете к этим противоречиям и, с помощью плотоядных инстинктов, вы понемногу перейдете в ряды карьеристов, чтобы избавиться от самого вида нищеты.
Но если вы настоящий «человек», если ваше чувство привыкло всегда выражаться соответствующими поступками, если животная натура не убила в вас думающего человека, – тогда вы в один прекрасный день скажете себе: –«Нет,это «подло и преступно», дольше так тянуть невозможно. Нечего лечить болезни, их надо предупреждать. Самое ничтожное улучшение благосостояния и умственного развития народа уже сократило бы болезни на половину. К чорту лекарства! Света, воздуха, пищи, по меньше изнуряющего труда, – вот с чего нужно начать. Без этого, ремесло доктора глупейшее шарлатанство и обман!»
В этот день вы поймете, что такое социализм. Вы захотите глубже вникнуть в его учения, и если любовь к человечеству, для вас не пустое слово, и если вы внесете в изучение социального вопроса те же строгие методы индукции, к которым вы привыкли в науке, то вы непременно окажетесь в наших рядах. Вы будете работать вместе с нами, для социального переворота.
Но, быть может, отказавшись от лекарской практики, вы захотите искать в науке тех высоких утешений, которые дает изучение тайн природы и умственный труд. Наравне с астрономом, физиком, химиком, вы отдадитесь чистой науке. Но ради чего вы это сделаете? – Ради самих наслаждений, которые дает наука? В таком случае,–чем же вы, учёный, предающийся науке ради доставляемых ею удовольствий, отличаетесь от пьяницы, который тоже ищет удовольствии и находит их в вине? Учёный, конечно, лучше выбрал источник своих наслаждений, так как его наслаждения и сильнее и прочнее. Но ведь в этом вся разница! И пьяница, и ученый, оба преследуют свое личное удовольствие, у обоих одна и та же эгоистическая, себялюбивая цель.
Но нет – такой себялюбивой жизни вы не захотите. Работая для науки, вы будете иметь в виду человечество, мысль о человечестве будет руководить вами в выборе ваших занятий.
Чудное заблуждение! И кто-же из нас не заплатил ему дани, когда впервые отдавался науке!
Но в таком случае, если вы действительно думаете о человечестве, пред вами немедленно восстанет жестокое сомнение. Если только ваш ум привык рассуждать последовательно, без хитрости, без самообмана, вы сейчас-же заметите, что в современном обществе наука есть предмет роскоши, – чудной роскоши, скрашивающей жизнь для немногих, но совершенно недоступной для громадного большинства людей.
Действительно, вот уже более века как наука установила основы здравых понятий о происхождении мира. Но – много-ли на свете людей, разделяющих эти понятия и одаренных умом, достаточно научный для воспринятия их? Их всего несколько тысяч, затерянных среди миллионов других людей, живущих под страхом самых грубых суеверий и предрассудков, и потому самому неизбежно подчиняющихся всевозможным религиозным обманщикам.
Или – бросьте взгляд на то, что сделано в области науки о здоровье, телесном и нравственном. Эта наука перечислит вам всё, что нужно для сохранения здоровья нашего тела; она назовет всё, что необходимо, чтобы города не были гнездами всяких заразных болезней; она укажет вам истинные пути к здоровью умственному и душевному. – Но вся эта громадная работа, не остается-ли она мертвою буквою в наших книгах? Да и может ли оно быть иначе, когда науки остаются достоянием ничтожной частички привилегированных сословий, когда неравенство состояний делит общество на два класса: людей, живущих ничтожным заработком и людей живущих их работою – из чего выходит что для девяти-десятых людей все советы пауки пропадают даром.
Много можно бы привести других подходящих примеров. Но не будем распространяться. Выйдите вы только из вашей Фаустовской студии, куда и свет-то не проникает на книги, иначе как через запыленные решетчатые окна; оглянитесь сами вокруг себя, и на каждом шагу вы сами найдете подтверждение сказанного.
Не в научных истинах и открытиях чувствуется теперь недостаток; в настоящую минуту требуется, прежде всего, распространить добытые уже истины, провести их в жизнь, сделать их всеобщим достоянием. Нужно добиться, чтобы все человечество способно было их усвоить и прилагать их к делу: чтобы наука перестала быть предметом роскоши и чтобы знание стало основою жизни. Этого требует простая справедливость. Того же требует и сама наука. Истинное движение вперед возможно в науке только тогда, когда умы способны к восприятию вновь открываемых истин. Механическая теория теплоты, Изложенная еще в прошлом веке, почти в тех самых выражениях,в каких выразили ее наши современники, Гирн и Клазиус, оставалась в продолжение восьмидесяти лет зарытою кв ученых записках Академий, до тех нор пока физические знания и способы мышления, свойственные физике, не распространились в обществе, и не создалась среда, способная восприять эти открытия. Точно также потребовалось целых три поколения, прежде чем взгляды Эразма Дарвина на изменчивость видов животных и растений были приняты из уст его внука; да и то пришлось обществу оказать некоторое давление на господ академиков.
Ученый, точно так же, как и художник, всегда бывает плодом того общества, в котором он вырос и которое он поучает.
Но если вы проникнетесь этими взглядами, вы поймете, что прежде всего нужно добиться в обществе глубокого преобразования; нужно прежде всего изменить теперешние порядки, благодаря которым ученый стоит одиноко со своими познаниями, тогда как кругом его люди живут, почти все, в том же состоянии, что и за пятьсот или тысячу лет тому назад, т.-е. в состоянии рабов, неспособных усвоить себе даже установленные научные истины. И когда вы придете к этому взгляду, – действительно человечному, и вместе с тем глубоко научному, – вы сразу потеряете всякий вкус к отвлеченной науке. Вы станете думать о том, как произвести нужное преобразование; и если вы в этой области не откажетесь от неподкупных методов научного искания истины, вы неизбежно вынуждены будете стать за одно с социалистами. Отказавшись от всяких хитроумных заключений, вы вступите в наши ряды.
Не желая более работать над исканием все высших и высших источников наслаждения для тех, кто уже завладел львиною долею наслаждений, вы отдадите свои знания и свое научное мышление прямому служению народу. – И будьте уверены, что сознание исполненного долга и чувство согласия между вашими мыслями и поступками дадут вам такие силы, которых вы в себе и не подозревали. А в тот день, – этот день не далек, что бы там, ни говорили ваши профессора – в тот день, когда преобразования, которым вы отдали свои силы, совершатся, тогда наука найдет, в ученых трудах, ведущихся сообща, при помощи множества новых помощников из рабочей среды, такую силу, она возьмет такой могучий полет, что все ее нынешние успехи покажутся простыми ученическими упражнениями.
Тогда вволю наслаждайтесь наукою: это наслаждение будет доступно всем!
ІІ
Если вы кончаете курс юридических наук, то очень может быть, что и вы тоже лелеете несбыточные мечты насчет вашей будущей деятельности – ведь мы допустили, что альтруизм, т.-е. желание блага всем, а не одному себе, вам не чужд. Вы, может быть, мечтаете посвятить свою жизнь смелой борьбе против насилия и неправды, работать для торжества закона, который служит выражением высшей справедливости. – «Где же найти», думаете вы, «лучшее поприще», и вы вступаете в жизнь с полною верою в самого себя и в избранную вами деятельность.
Раскроем-же наудачу судебную хронику и посмотрим, что вас ждет.
Вот богатый помещик; он требует, чтобы с его земли согнали крестьянина, который не платит условленного оброка за землю. С точки зрения закона, никакого сомнения и быть не может: так как крестьянин не платит, ему следует уходить с земли. Но если вглядеться в дело, то оказывается следующее: помещик за всю свою жизнь только и знал, что проживал в попойках доходы с имения, тогда как крестьянин вечно работал и вечно не доедал. Помещик палец о палец не ударил, чтобы увеличить производительность земли, а между тем ее доходность все-таки утроилась за последние пятнадцать лет, благодаря прибавочной стоимости, приданной земле новою железною дорогою, новыми сельскими дорогами осушкою болот в округе, распашкою непаханных раньше земель и расширением соседнего города Крестьянин-же, который сильно потрудился над этим самым увеличением ценности земли, разорился: после неурожайного года он попал в лапы ростовщикам, он влез в долги и платить аренды не в состоянии.
Закон всегда стоит на стороне владельца и в данном случае формально говорит в пользу помещика. Но вы, если юридические «слова» не убили в вас чувства справедливости, – что станете вы делать? Будете ли вы требовать, чтобы крестьянский скарб был выброшен на улицу – так следует но закону; или же вы потребуете чтобы землевладелец вернул всю ту часть прибавочной стоимости. Которая была придана земле трудом мужика? – так следовало бы по справедливости. – На чью сторону станете вы? на сторону закона, против справедливости? или на сторону справедливости и, стало быть, против закона?
А если рабочие сделали забастовку, не предупредивши хозяина за две недели, – за кого будете вы стоять? За закон, т.-е. за фабриканта, который, пользуясь кризисом, наживал шальные барыши (вспомните только отчеты о последних стачках) или-же вы подниметесь против закона и станете на сторону рабочих, которые зарабатывали каких-нибудь тридцать копеек в день и жили впроголодь? Захотите-ли вы отстаивать это обманное предположение о яко-бы «свободном договоре»? Или же, держась простой справедливости, вы скажете, что договор, заключенный между сытым и голодным, между сильным и слабым, вовсе не договор, а принуждение, и восстанете против закона, убедившись, что он и тут, как везде, оказывается в разладе со справедливостью?
Или, наконец, вот факт, случившийся на-днях. Человек бродил возле мясной лавки. Он схватил кусок мяса и пустился бежать. Его заарестовали, стали распрашивать и оказалось, что он – рабочий без работы, что и он и его семья сидят голодные. Собравшаяся кругом толпа упрашивала мясника отпустить этого человека, но мясник стоял за «торжество закона»! Укравшего поволокли в суд, и судья приговорил его к шести месяцам тюрьмы. Того требовала слепая Фемида! – И ваша совесть не возмутится против закона, против всего общества, видя, что подобные приговоры произносятся каждодневно!
Или еще, – неужели вы станете требовать приложения закона к этому «убийце», которого с самого раннего детства теснили, били, обижали который вырос, никогда не видав ничьей ласки, и кончил тем, что убил соседа, чтобы украсть у Него пять рублей? Неужели вы станете требовать, чтобы его казнили, или – что нисколько не лучше – чтобы его заперли навсегда в каторжную тюрьму, тогда как вы знаете, что он скорее больной, чем преступник, и что во всяком случае его преступление падает на все общество, а не на него самого!
Станете-ли вы также требовать, чтобы заперли в тюрьму этих ткачей за то, что в минуту отчаяния они подожгли фабрику? Чтобы сослали на каторгу революционера, стрелявшего по коронованному убийце? Чтобы войска стреляли в народ, когда он поднимает на баррикадах знамя будущей жизни?
– Нет, тысячу раз нет!
Если вы рассуждаете, а не просто повторяете то, чему вас учили; если вы вдумаетесь в факты и, отделите закон от фикций, нагроможденных законниками, чтобы скрыть его зарождение из права сильного и его сущность – т.-е. сохранение всех несправедливостей, унаследованных человечеством из его тяжелои, кровавой истории, – вы неизбежно проникнетесь глубочайшим презрением к этому закону. Вы поймете, что оставаться служителем писанного закона, значит жить в разладе с законом справедливости и вечно искать сделок с вашей совестью; а так как подобная борьба пе может долго длиться в человеке, то – или вы заглушите свою совесть, или же вы должны будете порвать с преданиями старины; вы вступите в наши ряды и с нами будете бороться, против всех несправедливостей: экономических, политических, общественных.
Но тогда вы станете социалистом, вы станете революционером.
А вы, молодой инженер, или механик, мечтающий улучшить судьбу рабочих путем приложения науки к промышленности – сколько разочарований вас ждет! Вы отдаете, например, свои молодые силы на разработку проекта железной дороги, которая, пробивая гранитные глыбы и извиваясь по стенам ущелий, должна наконец соединить два народа, раз’единенных природою. Такова, по крайней мере, ваша мечта. Но, едва только начнутся работы, как вы увидите в темных тунелях целые толпы рабочих, умирающих от изнурения и всевозможных болезней, тогда как другие, отработавшиеся толпы возвращаются по домам, с грошами в кармане и с задатками чахотки в груди; вы увидите груды трупов, нагроможденных ничем иным, как безобразною скупостыо предпринимателей; а когда дорога будет готова, то вы с ужасом убедитесь, что послужит она, либо для окончательного разорения целой области крестьян, либо для вторжения неприятельских пушек.
А не то вы, может быть, отдаете свою молодость на изобретение, которое, по вашему мнению, со временем облегчит человеку производство необходимых ему вещей – и, после многих и многих бессонных ночей, волнений и надежд, вы наконец достигаете своей цели. Ваше изобретение доведено до совершенства! И вот его прилагают к промышленности – и результаты даже превосходят все ваши мечты! Десять, двадцать тысяч рабочих сразу выброшено из фабрик на улицу. Остались на фабрике старики да дети – и детей самих обратили в машины, – и тысячи семей остаются без куска хлеба, тогда как три, четыре фабриканта наживаются, и вино льется рекою на их пирах… Этого, что-ли, вы добивались? Тогда вы, может быть, возьметесь за изучение истории современной промышленности и узнаете, как мало машины, при теперешних порядках, улучшают положение рабочего, Вы увидите, что швея так-таки ничего не выиграла от изобретения швейной машины: та-же беспощадная работа, та-же забота о куске хлеба; что, несмотря на все совершенства механических сверл с алмазными коронками, употребляемых теперь при пробивке тунелей, рабочие хуже прежнего мрут от «тунельной болезни», анкилозита; что каменщики и чернорабочие сидят без работы о-бок с под’емными машинами Жирара, и т. д., и т. д., И если вы приметесь обсуждать общественные вопросы с тою же независимостью мысли, с какою вы работали в инженерном деле, вы сразу поймете, что при существовании частной собственности и наемного труда, всякое новое изобретение, – если даже оно улучшает немного судьбу рабочего вообще, – непременно сопровождается бездною человеческих страданий для отдельных групп людей и наций; что оно неизбежно ведет к увеличению чисто-машинального труда, в ущерб, ремесленному, и роковым образом приводит к учащению и к обострению промышленных кризисов, делая их все более и более ужасными для громадной массы рабочих. Главную же пользу от новых открытий получает, при теперешнем устройстве общества, тот, кто уже пользуется львиною долею наслаждений в жизни.
Что-же станете вы делать, раз вы дойдете до такого заключения? – Одно из двух: или вы начнете заглушать голос совести разными хитроумными рассуждениями и, мало по малу, упразднивши честные грезы молодости, станете искать себе выгодного «положения»и запишетесь в ряды более или менее откровенных эксплуататоров. Или же – если в вас есть честная и сильная воля, – вы себе скажете: – «Не время теперь заниматься изобретениями. Прежде всего надо изменить систему труда и производства. Когда личной собственности более не будет, тогда всякий новый успех в промышленности будет на пользу всего человечества. Тогда вся эта масса рабочих, ныне обращенных в машины, станет массою мыслящих и знающих людей; тогда изобретательности, подкрепленной научным знанием и изощренной ручным трудом, будет полный простор – и при новых условиях жизни, техника станет развиваться так быстро, что в каких-нибудь пятьдесят лет осуществится все то, о ‘чем мы теперь и мечтать не смеем».
Что-же сказать вам, школьному учителю? – не тому, конечно, из вас, кто смотрит на свою профессию, как на мучительнейшее ремесло, а тому, который верит в школу, чувствует себя счастливым среди ребят и, глядя на их веселые лица, надеется пробудить в молодых головках общечеловеческие мысли, носившиеся в его собственной голове в молодые годы.
Нередко я подмечаю грусть, на вашем лице и угадываю, что хмурит ваши брови. Сегодня еще, ваш любимый ученик, – правда, плохой в латыне, но «живая душа» тем не менее – с блеском в глазах рассказывал вам сказание о Вильгельме Телле, убившем тирана и поднявшем знамя восстания в Швейцарии. Его глаза блестели; он, казалось, готов был сам поразить всех тиранов; и он одушевленно повторял стихи Шиллера:
Не бойся раба, разбивающего свою цепь,
Не бойся свободного человека.
Но – едва он вернулся домой, как отец и мать стали бранить его за то, что он не поклонился, как должно, священнику и не заметил урядника, и целый час читали ему наставления насчет «осторожности, терпения и повиновения», так что он отложил в сторону Шиллера и погрузился в чтение «Искусства прохождения жизненного пути».
А вчера вам рассказывали, что вышло из ваших лучших учеников. Все они свернули на иную дорогу. Один бредит эполетами; другой, за одно с хозяином, обворовывает рабочих; третий хлопочет попасть на теплое местечко; и вы, положивши столько надежд на своих любимцев, теперь с грустью размышляете о разладе между жизнью и добрыми намерениями.
Да, покуда вы еще размышляете на такие темы. Но, сдается мне, что года через два, три, вдоволь натерпевшись всяких разочарований, вы отложите в сторону своих любимых авторов и начнете утверждать, что Вильгельм Телль, конечно, был чадолюбивый отец, боявшийся поранить своего сына стрелою, но что все-таки он через-чур погорячился; что поэзию очень приятно почитать у комелька, особенно после того, как целый день преподавал правила сложных процентов, но что все-таки господа поэты носятся в облаках, и что их стихи никак не подходят, ни к обыденной жизни, ни к предстоящей ревизии школ, господином Инспектором… И ваш Шиллер и Некрасов начнут покрываться паутиною на полке.
Или-же – пусть лучше так будет – мечты молодости станут в вас убеждением взрослого человека. Вы захотите, чтобы всем, без исключения, возможно было получать широкое, обще-человеческое воспитание, и в школе, и вне школы; и, убедившись в невозможности такого воспитания при теперешних условиях, вы станете разбирать самую суть теперешнего буржуазного общества.
Тогда, вас уволят, по всей вероятности, без прошения; вы оставите школу и придете к нам, чтобы вместе с нами говорить взрослым людям о всех высоких наслаждениях научного знания, о том, чем человечество может стать и должно стать – куда оно идет и что мешает ему завоевать свободу, благосостояние и счастье. Вы станете тогда в ряды социалистов, и вместе с нами будете работать над полною перестройкою теперешнего общества в смысле равенства, свободы и братства, – над полным разрушением гнили и плесени, раз’едающих лучшие стороны человека, гложущих лучшие струны его сердца.
И наконец вы, молодой художник, скульптор, живописец, поэт или музыкант, – не замечаете ли вы, что вам и вашим сверстникам не хватает того вдохновения, которое руководило стихом, кистью и резцом великих мастеров прошлого? Не находите ли вы, что искусство испошлилось, что везде царит блаженная посредственность, и что она губит всякое дарование?
Но как же и быть иначе?
То глубокое счастье, которое испытывали художники времен Возрождения, когда они открыли сокровища древнего мира и сами освежились возвратом к природе – этого счастья нет для современного искусства! Новая же идея, способная произвести те же чудеса – идея революционного пробуждения мира – еще не вдохновила художника. А потому, без идеи, без великих побуждений, художество ищет себе побуждения и идеи в так-называемом реализме и трудится в поте лица над воспроизведением капли росы на листке, или мускулов коровы, или же копошится над мелочным расписыванием, стихами и прозой, удушливой грязи помойной ямы или спальни гулящей женщины.
– Но раз оно так, что же делать? спросите вы.
Ответ наш прост. Если ваш «священный» огонь ничто иное, как коптящий ночник, то, конечно, продолжайте то, что вы делали раньше, и понемножку ваше искусство снизойдет до расписывания стен в доме богатого купчины, до писания стишков для опереток, или до фельетонов известного борзописца – большинство из вас и без того уже идет по этой дороге.
Но если ваше сердце действительно бьется за-одно с сердцем всего человечества; если вы, как истинный поэт и художник, способны подслушать и уловить истинную жизнь, – тогда, в виду этого моря страданий, поднимающихся вокруг вас посреди народов, мрущих голода, при виде трупов, нагроможденных в каменно-угольных копях и обезображенных у подножия баррикад, при воплях «несчастных», гибнущих в снегах Сибири или на выжженных берегах тропических островов, – ввиду гигантской борьбы, уже начинающейся повсеместно под стоны побежденных и под оргии победителей, в виду отчаянной борьбы героизма против низости и пошлости – вы не сможете остаться равнодушным.
Вы станете в ряды униженных и оскорбленных, вы поймете, что все великое и прекрасное, – жизнь, одним словом, – там, где борятся за свет, за счастье, за истину, за человечество!
Но вы останавливаете меня. — «Что же делать, наконец? Если отвлеченная наука – предмет роскоши, а прикладная — одно средство эксплуатации; если закон – не более, как воплощение несправедливости; если медицина – один самообман; если школа обречена на поражение в борьбе с практикою жизни, а искусство, без революционного вдохновения, обречено на пошлость – то что же остается делать!
– Что остаётся? – Всё! всё! Громаднейшая работа лежит пред вами, – работа в высшей степени привлекательная, работа, согласная с вашей совестью и способная увлечь именно лучших людей, самых чистых, самых сильных…
Какая? – Сейчас увидите.
ІІІ
Либо входить в беспрерывные сделки с совестью, пока не скажешь самому себе: – «Погибай человечество! лишь бы мне насладиться прелестями жизни, благо народ, по глупости, еще терпит!» Либо же стать на сторону социалистов и с ними работать над коренным переустройством старой общественной жизни. Вот логический вывод, к которому неизбежно придет всякий разумный человек, раз начнет он честно размышлять о жизни и с’умеет отрешиться от увёрток, подсказываемых буржуазным воспитанием и корыстными воззрениями среды.
Но раз мы дошли до такого вывода, неизбежно возникает вопрос: «Что же делать?»
Ответ на него очень прост.
Бросьте среду, в которой принято утверждать, что народ – бессмысленное стадо. Идите к нему, к народу, и ответ явится сам собой.
Вы увидите, что повсюду, во Франции, как в Германии, в Италии, как в Соединенных Штатах, – везде, где существуют угнетённые и угнетатели – среди рабочего класса происходит гигантская работа, направленная на уничтожение гнёта богатых над бедными, на закладку основ нового общественного строя на началах справедливости и равенства. Народ, в наши дни, не довольствуется созиданием душу-надрывающих песень, какие пелись французскими крепостными прошлого века и поются поныне крестьянами славянскими. С полным сознанием, и преодолевая все препятствия, он работает над своим освобождением.
Везде народная мысль ищет средств пересоздания жизни так, чтобы она не была проклятием для трех-четвертей человечества, а счастьем и радостью для всех. В самым трудным вопросам социологии (науки об обществах) народ приступает со своим здравым смыслом и старается разрешить их, руководясь своим тяжелым опытом и своею наблюдательностью. Чтобы сговориться с другими, такими же несчастными, он старается соединиться, сплотиться. Народ создаёт рабочие общества и поддерживает их своими ничтожными взносами; он работает над созиданием международного братства рабочих и, уже конечно больше всяких краснобаев филантропов приближает этими союзами день, когда война между народами станет невозможною. Желая, знать, что делают его братья по труду, желая ближе познакомиться с ними, стремясь выработать и распространить идеи освобождения, он поддерживает – и ценою каких лишений, каких усилий! – свои рабочие газеты. И когда, наконец, час восстания пробивает, он идёт в бой за свободу, проливает свою кровь на баррикадах и борется за высшие идеалы, тогда как богатые и власть имущие в то же самое время стараются поворотить народное движение в свою пользу, и на пролитой народной крови основать свое богатство и власть. Какой ряд непрерывных усилий! Какая нескончаемая борьба! Какой громадный труд положен в это рабочее движение, где постоянно приходится пополнять ряды, то растроенные избиениями, то разреженные преследованиями и изнеможением, где постоянно приходится начинать работу с’изнова, после того, как её внезапно прервут поголовные избиения.
Рабочие газеты создаются людьми, которым пришлось подбирать свои знания по крохам, крадя время на собственном сне и отдыхе; агитация поддерживается грошами, сбереженными на куске хлеба – и надо всем зтим вечно висит угроза безисходной нищеты для семьи, лишь только хозяин заметит, что «его» рабочий занимается социализмом!
Вот что увидите вы, если пойдете в народ.
И, падая под тяжестью неравной борьбы, рабочий тщетно себя спрашивает: «Где же они, эти молодые люди, воспитанные на наш трудовой грош? Где те, кого мы кормили и одевали, пока они учились? Те, для кого, согнувши спину под ярмом, мы строили дома, дворцы, университеты, академии, музеумы? Для кого мы, отощавшие наборщики, печатали хорошие книги, самое чтение которых нам недоступно? Где они, эти профессора, уверяющие, что они обладают обще-человеческой наукой, тогда как для них любой редкостный червячек дороже всего человечества? Где глашатаи свободы, не дающие себе труда защитить нашу ежедневно попираемую свободу? Где же эти писатели, поэты, художники, со слезами на глазах говорящие о народе и никогда не спускающиеся в нашу среду, дабы помочь нам в наших усилиях?» Одни наслаждаются в презренном равнодушии; другие – большинство – презирают «толпу» и готовы с остервенением истреблять народ лишь только он осмелится коснуться до их прав и богатства…
Время от времени в народную среду заходит юноша, мечтающий о баррикадах, о революции и об ее торжественных минутах; но и он скоро оставляет народное дело, как только замечает, что путь до баррикад тяжел и долог, что работа предстоит утомительная, и что на пути к лавровым венкам рассеяно не мало терний. Но чаще всего в западной Европе в рабочую среду являются лишь люди, потерпевшие неудачу в попытках пристроиться к другим партиям, и старающиеся на рабочих плечах добиться видного положения, причем они-же первые будут громить этот самый народ, едва он попытается осуществить на деле то, что они проповедовали в теории, а не то и пушки направят на «невежественную подлую толпу», если она осмелится двинуться раньше, чем они, вожаки, прикажут ей бунтовать.
Прибавьте к этому бессмысленное, высокомерное презрение к народу – и вы получите все, что даёт народу современная буржуазная молодежь, вместо помощи в его общественном развитии.
Какже можно после этого спрашивать: «что делать?» – когда всё предстоит сделать, и целые полчища молодых людей, нашли бы приложение своих сил, таланта и энергии, если бы только они захотели помочь народу в начатой им перестройке общественного быта!
Вы, поклонники чистой науки, если только вы прониклись принципами социализма, если вы постигли всю важность надвигающейся революции, разве вы сами не понимаете, что всю науку следует перестроить, согласно с новыми принципами? что в этой области приходится совершить переворот несравненно более глубокий, чем всё, что сделала революция в науке прошлого столетия? Разве вам не очевидно, что история – это собрание «условных басень» о величии королей, исторических деятелей и выборных собраний – должна быть написана, вся вновь, в духе народном, с точки зрения того, что народные массы сделали для развития человечества? Разве политическая экономия, построенная с целью оправдать и обосновать наживу народным трудом, не должна быть пересоздана вполне и в своих яко-бы законах, и в их бесчисленных приложениях? Разве антропология, социология, этика – т. е. науки о человеке, об обществах и общественной нравственности – и даже естественные науки не должны подвергнуться полной перестройке, как в их методах истолкования общественных явлений и явлений природы, так и в способах их изложения? Ну, так занимайтесь этим! Отдайте ваши знания на служение благому делу! Помогите нам, наконец, вашей точной логикой разрушать вековые предрассудки, и вашим построительным умом – выработке основ лучшего общественного строя; но в особенности помогите рабочему придать своим рассуждениям смелость, свойственную истинно-научной мысли, и примером вашей собственной жизни научите нас самоотвержению для торжества истины!
Вы, врач, тяжелым опытом понявший социализм, не переставайте говорить нам сегодня, завтра, ежедневно и при всяком удобном случае, что, при современных условиях жизни и труда, человечество обречено на вырождение; что ваши лекарства останутся бессильными, пока девяносто-девять сотых человечества будут прозябать в условиях совершенно противных требованиям науки; что следует искоренять источники болезней, а не только лечить их, и укажите, каким путём их искоренить. Вооружась скальпелем, анатомируйте твердой рукой это разлагающееся общество и научите нас, чем могла бы и должна бы быть разумная жизнь. Как настоящий врач, повторяйте нам, что нечего задумываться над отсечением члена, зараженного антоновым огнем, когда он начинает заражать весь организм.
Вы, работавшие над приложением науки к промышленности, расскажите нам откровенно плоды ваших открытий; укажите робким, не решающимся смело заглянуть в будущее, на неиссякаемые источники дальнейших изобретений, уже кроющихся в современной науке; покажите, чем могла бы стать промышленность при лучших условиях, и сколько мог бы производить человек, если-бы его силы шли на усиление полезного производства, а не растрачивались попусту. Отдайте народу вашу изобретательность, ваш практический ум и ваши способности сплачивать людей, вместо того чтобы служить хищникам и тунеядцам.
Вы, поэт, художник, скульптор, музыкант, если только вы поняли свое истинное призвание и цели самого искусства, отдайте революции ваше перо, вашу кисть, ваш резец. Расскажите же нам своим образным языком, своими сильными картинами, великую борьбу народов с их угнетателями; вдохновите молодые сердца революционным духом, двигавшим наших предков на борьбу; об’ясните жене, насколько прекрасна деятельность ее мужа, жертвующего собою великому делу общественного освобождения, и двигайте её на то же дело. Покажите народу язвы современной жизни, и пусть каждый коснется рукою самых источников этих язв; покажите нам, со всею силою вашего творчества, чем могла бы быть разумная жизнь, если бы она не сталкивалась с нелепостями и мерзостью современного строя.
И, наконец, все вы, обладающие знанием и талантом, если в вас есть искра мужества, идите, вместе с вашими подругами, отдайте свои знания и талант на помощь тем, кто в них всего более нуждается. И знайте, – если вы явитесь в рабочую среду, не господином, а товарищем в борьбе, не заправителем, а с желанием самому вдохновиться новой средой, не столько с целью учить, сколько с целью самому понять стремления народа, угадать и выяснить их, а затем работать неустанно, со всем пылом юности над их проведением в жизнь, – знайте, что тогда, но только тогда, вы заживете полною, разумною жизнью. Вы увидите, что каждое ваше усилие в этом направлении принесёт роскошные плоды; – и тогда чувство согласия и единства ваших поступков с заветами вашей совести вызовут в вас силу, которой вы в себе и не подозревали. Борьба за правду, за справедливость и равенство, среди народа, за одно с народом – что может быть в жизни прекраснее и выше этого?
IV.
Три длинные главы пришлось исписать, что-бы выяснить молодым людям состоятельных классов, как сама жизнь, с ее насущными задачами, толкает каждого искреннего и смелого человека в ряды социалистов, на служение делу социальной революции. А между тем, истина, эта так проста! Но, когда обращаешься к людям буржуазного воспитания, – сколько предрассудков, сколько корыстных оправданий приходится разбивать! С вами, молодые из народа, можно быть кратким. Сама сила вещей ведет вас к социализму, лишь бы были у вас смелость мысли и способность действовать согласно с велениями рассудка. Действительно, весь современный социализм вышел из недр самого народа. Если несколько мыслителей из буржуазии дали социализму опору науки и философии, тем не менее его основные воззрения вышли из работы народного ума, из рабочих масс. Социализм Международного Союза Рабочих-этой лучшей силы современной жизнибыл выработан не учёными, а самими рабочими союзами, под непосредственным влиянием народной мысли. И те несколько писателей, которые помогли этой выработке, ничего иного не сделали, как только яснее высказали, или научно подтвердили стремления, уже проявлявшиеся в народе.
Родиться в мире труда и не отдаться всей душой социализму, – значило бы не понимать своих собственных выгод, отречься от своего кровного дела, от своего собственного исторического призвания.
Помните ли вы, когда, еще мальчиком, вы выбегали в зимний день поиграть в вашем тёмном переулке? Холод щипал вам плечи сквозь легкую одежду, и уличная грязь врывалась в ваши рваные сапоги. Уже тогда, случайно увидав изнеженных и богато-одетых детей, свысова глядевших на вас, вы отлично понимали, что эти франтики не стоят вас и ваших товарищей ни по способностям, ни по уму, ни по силе. Но скоро вас заперли в грязную мастерскую, и с пяти часов утра вам привелось стоять, по двенадцати часов в сутки, около шумливой машины и, самому обратясь в машину, изо дня в день следить за ее ровным движением; а в это время, они, – те другие дети, – спокойно учились в школах, в гимназиях, в университетах. И вот теперь они, – менее вас способные, но более образованные – становятся вашими начальниками, вашими хозяевами, и будут наслаждаться всеми удовольствиями жизни и благами цивилизации… а вы? что ждет вас впереди?
Вернувшись с работы, вы входите в крошечную, сырую коморку, где пять-шесть человек жмутся в темноте; и ваша усталая от жизни, до времени состаревшая мать даёт вам на обед хлеба с картошкой, да еще какую нибудь болтушку, насмех называемую щами. И вместо отдыха и развлечений, вам приходится ломать голову над вечным неразрешимым вопросом: чем платить завтра за квартиру? на что купить того же хлеба да картошек? Неужели же и вам вечно влачить ту самую жалкую жизнь, что досталась на долю вашему отцу и матери, с ребячих лет и до могилы? Всю жизнь работать на кого-то, чтобы ему доставить всяких удовольствий, богатства, знаний, наслаждения искусством, а на свою долю – взять вечную заботу о куске черного хлеба? Отказаться навсегда от того, чем жизнь красна, и предоставить все, что в жизни есть лучшего, какой-то горсточке, не то праздных, не то ловких проныр? Надрываться над работой и знать только нужду, а не то и голод во время безработицы? Это, что-ли, цель вашей жизни? . В былые времена, вы верили, когда вам говорили, что так оно и быть должно, что так всегда было, и всегда будет. Но ведь нынче вы этому не верите. Вы понимаете, что все, чем богатые наслаждаются – их дома, мебель, еда, роскошная обстановка и всё остальное – никем иным не сделаны, как вашими же крестьянскими да рабочими руками… За что-же им все, а вам – сухая корка хлеба?
Но, быть может, вы смиритесь перед судьбою. Не видя исхода, вы скажите себе: – «Из века в век людям выпадал тот же жребий на долю; и мне, беспомощному, приходится подчиниться! Так буду же работать и постараюсь прожить, худоли, хорошо-ли, как смогу.»
Пусть так. Но тут уже сама жизнь откроет вам глаза.
В один прекрасный день разразится промышленный кризис, – застой промышленности – не скоро преходящий, как прежде, а застой, убивающий целые отрасли промышленности и ввергающий в нищету тысячи семей за раз. Вместе с другими, вы будете терпеть. Но скоро вы заметите, что ваша жена и дети, ваши друзья, мало по малу изнемогают от лишений, и наконец гибнут, в то время как жизнь, не заботясь о гибнущих, течет веселой волной по шумным улицам большого города. Тогда вы поймете, как возмутительно это общество. Вы спросите также, откуда берутся эти торговые кризисы; вы вдумаетесь во всю глубину безобразия этого строя, отдающего тысячи человеческих существ в жертву своеволию, жадности и неумелости небольшой кучки заправил. Вы поймете тогда, что социалисты правы, когда говорят, что современное общество должно и может быть пересоздано сверху до низу.
А не то, ваш хозяин вздумает урезать несколько грошей из вашего скудного заработка, чтобы округлить свой капиталец. И когда вы заспорите, он вам грубо ответит: «Убирайся на подножный корм, если тебе этого мало». И вы поймете, что ваш хозяин не только стрижет вас как овцу, но что вы для него низшая порода, отребье человечества; ему мало держать вас в своих когтях, он и смотрит-то на вас, как на своего холопа. В таком случае, – либо вы согнете спину, откажетесь от всякого чувства человеческого достоинства и иримиритесь со всяким унижением; или же кровь вам бросится в голову, вам стыдно станет своей прежней безответности, и вы дадите такой ответ, что либо попадете в тюрьму, либо вышвырнут вас из мастерской, или фабрики. Тогда вы скажете, что правы социалисты, когда говорят: «Восставайте! восставайте против денежного рабства, так как в нем источник всего остального порабощения». Тогда вы займете ваше место среди социалистов и станете работать вместе с ними над уничтожением всякого рабства, – экономического, политического и общественного.
А то услышите вы историю девушки, некогда вами любимой. После многолетней бесплодной борьбы с нищетою, она бросила деревню и отправилась- в город. Она знала, что в городе жизнь тяжелая, но все же она надеялась честно зарабатывать свой, хлеб. Теперь вы знаете ее участь. Обольщенная ухаживаньеми красивыми словами молодого буржуа, она отдалась ему с пылом молодости и через год была покинута с ребенком. Полная мужества, она еще продолжала бороться; но силы ее не выдержали неравной борьбы с голодом, и она умерла в одном из госпиталей… Что вы сделаете тогда? Или вы постараетесь отделаться от бередящих воспоминаний какою нибудь пошлостью, вроде того что не она первая, не она и последняя, и, быть может, вы дойдете до того, что станете оскорблять память несчастной женщины в кругу оскотинившихся товарищей по кабаку. Или же – воспоминания о ней заставят содрогнуться ваше наболевшее сердце, И вы станете искать встречи с тем, кто её погубил… Тогда вы вероятно задумаетесь над причинами подобных явлений, повторяющихся ежедневно, и вы поймете, что они не прекратятся, покуда общество останется разделенным на два лагеря: несчастные в одном, а в другом – праздные негодяи. Вы увидите, что настало время бедным сбросить ярмо, и вы будете в рядах социалистов-бунтовщиков.
А вы, женщины из народа, разве вы можете оставаться равнодушными, слушая эту историю? Лаская русую головку своего ребенка, не задумаетесь-ли вы тоже когда нибудь над тем, что его ждет, если современный общественный строй останется все тот-же? Неужели и вашим сыновьям влачить все то же жалкое прозябание? Неужели и им вечно биться в заботе о куске хлеба, вечно изнурять себя непосильным трудом, не знать в жизни никакой радости и топить свое горе в пьяном разгуле? Неужели вашему мужу и сыновьям так и остаться навсегда в зависимости от любого проходимца, получившего в наследство от отца капитал, – вечно быть рабами своих хозяев, пушечным мясом для сильных мира сего, простым удобрением для полей богатых?
– Нет! Конечно, нет! Сколько раз жены рабочих заставляли своих мужей и сыновей продолжать стачку, когда мужчины уже готовы были смириться и принять унизительные условия, надменно навязанные им толстым хозяином! Сколько раз испанские, женщины шли первые в рядах народных восстаний и первые бросались вперед на солдатские штыки! И доселе рабочие женщины западной Европы и Америки с благоговением повторяют имя девушки, которая стреляла во всемогущего тогда Трепова, нанесшего оскорбление в стенах тюрьмы заключенному социалисту. И горячо бьётся сердце всякой честной женщины, когда она читает, как парижские работницы собирались под градом ядер и бомб ли двигали своих мужей на геройскую защиту Парижской Коммуны…
Всякий честный человек из вас, молодёжи, из крестьян и городских рабочих, из учёных и неучёных, из бедных и богатых, – если только в нем бьется горячее и чуткое сердце, – должен понять, как попираются теперь права человечества, должен сознать свои права, и перейти туда, куда его толкает весь современный строй. Он вынужден стать революционером и, сообща с народом, работать для подготовления революции, которая, разбив цепи рабства, порвав обычаи старины и открывая человечеству новые горизонты, установит, наконец, в человеческих обществах истинное равенство, действительную свободу, труд для всех и для всех – полное развитие их способностей, полное наслаждение плодами свободного труда; установит жизнь разумную, человеческую и счастливую!
И пусть не говорят нам, что нас мало, что нас – лишь горсточка людей, слишком слабая, что-бы достигнуть намеченной нами цели.
Сосчитаем наши ряды, посмотрим сколько нас терпит этот гнет. Крестьян, нас целые миллионы; почти весь русский народ живет по селам и деревням, кормится впроголодь и работает на господ; фабричных и заводских – многие сотни тысяч, и все-то прядут и ткут, куют и работают на богачей, а сами ходят чуть не в лохмотьях; солдат, опять, целые сотни тысяч, и гонят их под пули и картечь, когда господам офицерам хочется добывать себе чины и ордена, и учат их стрелять в своих же братьев и сестёр, отцов и матерей, когда они бунтуются против богачей-грабителей; а между тем, повернуть бы им штыки на своих командиров, и эта горсточка баричей в эполетах разбежалась-бы от страха. Посчитаем, сколько нас всех, униженных и оскорбленных; нам нет числа, и мы можем раздавить своих утеснителей одним натиском. Пусть только народ поймет свою силу, пусть попробует её – и правда возьмет верх на земле.
Источник
http://ru.wikisource.org/wiki/Речи_бунтовщика_(Кропоткин)/Глава_6._К_молодым_людям