V Кропоткинские чтения. Сборник докладов. Дмитров-2016
Гордон Александр Владимирович,
д.и.н., заведующий сектором
Восточной и Юго-Восточной Азии ИНИОН РАН
О противоречивых тенденциях в изучении и оценках творчества П.А.Кропоткина
Современная отечественная кропоткинистика пережила после 1991 г. второе рождение. Знамение благотворных перемен в общественно-политической жизни страны явила конференция, посвященная 150-летию Кропоткина. Проходившая в трех городах России, связанных с жизнью выдающегося мыслителя, ученого, революционера (Москва, Дмитров, Санкт-Петербург), она собрала в качестве докладчиков и аудитории сотни соотечественников. Представительные делегации были и из за рубежа.
Конференция была подготовлена Комиссией по научному наследию П.А.Кропоткина, созданной при Институте экономики Академии под эгидой А.И.Абалкина при деятельном участии Надежды Константиновны Фигуровской, чей вклад не должен быть забыт. В Питере заседания проходили в Русском географическом обществе, в Дмитрове организаторами стали сотрудники мемориального музея (Р.Ф.Хохлов). После этого кропоткинская тема прочно утвердилась в научной жизни страны, хотя следующая всероссийская конференция состоялась лишь спустя 10 лет в С-Петербурге усилиями В.Д.Ермакова и П.И.Талерова. Ныне эстафету подхватил возрожденный дом-музей П.А.Кропоткина, который организовал конференцию уже к 170-летию со дня его рождения.
Симптоматичным событием во многих отношениях стала конференция в МГЮА (Юридический университет имени О.Е.Кутафина), организованная В.М.Артемовым и специально посвященная этике Кропоткина и ее значению для развития правовой культуры в современной России (сентябрь 2015 г.). А кроме того в разные годы были конференции в Кропоткине на Кубани и в Чите (что, по выражению Н.В.Брюханцевой, на несколько лет жизни сделалась родным для Кропоткина городом[1]). Материалы конференций суммарно представляют значительный вклад в изучение творчества Кропоткина.
Широко развернулась публикаторская деятельность, представляющая особую ценность, поскольку большинство произведений Кропоткина, изданных в 20-х годах ХХ в., давно превратились в библиографическую редкость. Не все публикации равноценны, хочу отметить по объему материалов, включению архивных источников и тщательности их обработки «Избранные труды» 2010 г.[2].
Еще одно свидетельство популярности кропоткинской темы — многочисленные диссертации. Из табуированной тема сделалась кондиционно диссертабильной, и это несомненный признак актуальности творчества мыслителя-революционера. Оценивать диссертации, как и работы диссертационного цикла (а также многочисленные статьи и книги иного типа), нет необходимости при наличии обстоятельного обзора П.И.Талерова.
Можно констатировать, что изучение творчества, равно как биографии Кропоткина, двинулось вширь. Сложнее говорить об углублении исследовательского анализа. П.И.Талеров подмечает, сколь мало в море кропоткинистики работ подлинно монографического характера. Порой даже книгам присуща обзорность. Недостатком до сих пор остается «в большей степени популяризаторский характер с большим количеством разнообразных цитат из творческого наследия Кропоткина». Еще хуже, когда авторы «остаются в плену устаревших научных выводов, транслируют идеологические клише и стереотипы»[3].
Разумеется, сейчас не встретить погромность сталинской поры[4]. А вот клише из прошлого, увы, немало. Речь не идет о воспроизведении духа прошлых баталий. Ведь и соратникам Кропоткина при пиетете к духовному наставнику и признанному лидеру было присуще сплошь и рядом неглубокое понимание его взглядов, а то и основанная на этом поверхностная критика.
Можно сказать, что и сам Кропоткин дал пищу для подобного «прочтения». Немалая часть его наследия носит ярко публицистический, даже агитационно-мобилизационный характер. Кропоткин был и остается признанным классиком анархистской доктрины и немало сделал для ее философского, политического и исторического обоснования. В то же время это признанный в отечественной и мировой науке ученый-энциклопедист. Поэтому вопрос о соотношении идеологии и науки в его творчестве – едва ли не самый сложный в методологическом отношении; и сложность эта остается камнем преткновения для немалого числа современных работ, чрезмерно акцентирующих, на мой взгляд, политико-идеологическую составляющую наследия Кропоткина.
Специально занимаясь историческими трудами Кропоткина, беру на себя ответственность утверждать, что подход теоретика отечественного анархизма к историческим проблемам был в большинстве случаев именно научным, а самая выдающаяся среди его исторических произведений книга о Великой французской революции остается историографической классикой. «Анархистское» и шире – народническое идейное наследие позволило Кропоткину обратить внимание на те стороны революционной эпопеи, мимо которых проходили даже французские историки[5].
Вместе с тем важнейшие положения труда Кропоткина, например, о двух течениях, подготовивших революционный взрыв, о секционной самоорганизации в кварталах Парижа и природе крестьянских восстаний, о роли народного движения и его влиянии на ход и итоги революции, выходят далеко за рамки доктринального анархизма. Не случайно они повлияли на выдающегося российского историка Н.И.Кареева. Не случайно высоко ценил это произведение вождь Октябрьской революции, отнюдь не разделявший идеи анархизма.
Именно из научного значения «Великой французской революции» исходила редколлегия престижной академической серии «Памятники исторической мысли», включив это издание в план серии[6]. Актуальным научным значением книги руководствовались советские историки, прежде всего хочу назвать имя Евгения Васильевича Старостина, подготовившего это издание. Особо следует сказать и о роли В.М.Далина, ставшего ответственным редактором издания[7], в котором впервые с 1920-х годов не было идеологических купюр.
Другой важный в методологическом отношении вопрос, в разработке которого встречается немало упрощений – соотношение биологического и социального. Человек и природа в истории философской мысли равносущностные категории, и говорить о «редукционизме», сведении сложного к простому, здесь не уместно. Именно так и подходил к вопросу Кропоткин, для которого биосфера (как и геосфера) были целостностью, а отнюдь не «расщепленным», как приходится читать, явлением.
В обосновании своих взглядов Кропоткин широко использовал достижения естествознания, переосмысливая учение Дарвина («био-социологический закон взаимопомощи»). Но упрек мыслителю в игнорировании «качественного различия» между человеком и представителями фауны — явное недоразумение, если учесть значение в кропоткинской историософии духовной сферы, категорий нравственности, разработку этического учения, в котором категория взаимопомощи соседствует с принципом равенства и идеалом полноценного развития личности.
Еще большее недоумение вызывает объяснение негативного отношения мыслителя к централистским режимам «биологизмом». Идеальной альтернативой социальной организации для Кропоткина был, хорошо известно, союз территориальных общин. Можно ли считать общинную организацию биологическим явлением?
Вообще утверждение, что Кропоткин «отрицает факт существования определенных центров систем»[8], на мой взгляд, плод именно недоразумения. Мышление Кропоткина было устремлено к «центру», понимаемому как определенное качественное состояние системы, когда изначально важны все ее составляющие. Статичному определению центра, жестко закрепляемому в категориях «Бог», «Душа», «Государство», он противопоставлял идею «живого центра», рождаемого взаимодействием различных элементов. За таким динамичным, подвижным центром угадывается саморегулируемая система со спонтанной гармонизацией присущих ей отношений.
От советских времен сохраняется порочная традиция конструирования некоей доктринальной схемы из набора стереотипов, которая и становилась объектом тенденциозной критики (или, напротив, неумеренного восхваления).Хотя эти печальные явления встречаются ныне как исключение, не всегда современные авторы следуют принципу историзма в подходе к воззрениям Кропоткина, не всегда учитывают их эволюцию.
Конкретно имею в виду заключительный период творчества Кропоткина, когда под влиянием драматических событий Мировой войны и особенно Революции 1917 г., а затем и большевистской практики социалистического строительства у Кропоткина происходило переосмысление анархо-коммунистической доктрины[9]. Прежде всего это касается «антиэтатизма», который в рамках устоявшейся научно-литературной традиции обычно и порой чрезмерно акцентируется. Между тем Кропоткин, порывая с большинством своих «однопартийцев», становится в этот период на оборонческие позиции, отстаивая принцип защиты национальной, а потом и революционной государственности.
Размышляя о путях государственного строительства новой России, Кропоткин заявляет себя убежденным сторонником федеративного устройства и не просто как соединения территориальных общин, но как государственного образования, включающего начала национальной автономии для таких частей Российской империи, как Украина.
Наконец, хотя и это, разумеется, еще не все, Кропоткин пересматривает исторический вклад классических революций прошлого Английской и Французской, обращая внимание на завоевание политической демократии (свободы слова, прессы, объединений и демонстраций, независимого суда, правового государства) – всего того, что анархисты, заодно с русскими марксистами, с фатальными для себя и страны последствиями явно недооценили.
«Антиэтатизм» мыслителя бесспорен в идеологическом плане. Что же касается исторических воззрений Кропоткина, то его позиция выглядит гораздо более дифференцированной. В сущности, полное его неприятие вызывал определенный тип государственности. Тот, что стал возникать в Европе с ХУI в. – абсолютистская монархия Нового времени, основанная на бюрократической централизации. И бюрократически централизованное государство вообще.
Рассмотренные упрощения мировоззрения мыслителя, очевидно, представляют плод нелегкого познания сложной и в частностях противоречивой системы взглядов. Между тем встречаются и попытки опровержения этой системы взглядов в целокупности, напоминающие ту идеологическую критику, что была столь типична для 1930—1950-х гг.
Критика ведется с различных позиций; встречаются в этом поле приверженцы того взгляда на мир и общество, который Кропоткин называл «церковным учением». Ностальгия по жестко структурированной организации общества, жизнь которого подчинена неким абсолютным критериям, чья истинность и справедливость не может быть подвергнута сомнению, направляет помыслы тех, кто все критерии сводит к единому — «Бог есть».
Поскольку, как довелось заметить еще Кропоткину, привилегированной областью приложения религиозной доктрины со времен Просвещения, становится сфера морали и нравственности, главным удар наносится по этическим взглядам Кропоткина. Его стремление разработать этику без религиозной санкции, как и иных, в первую очередь государственных, запретов, на основе нравственных побуждений людей и общественной самоорганизации отвергается с порога, как нереальное и недостижимое.
Примечательно, что игнорируются, сознательно или нет, причины, побудившие Кропоткина углубленно заняться вопросами этики. И одной из таких причин была неэффективность религиозной санкции: «Только в конце ХУI века, — пишет Кропоткин, — начинается возрождение этической философии — после того, как Европе пришлось пережить столетие кровавых войн и смут и таким образом создать почву, на которой снова можно было отважиться на изучение нравственности, как естественного явления»[10]. Именно отчетливо выявившиеся пороки «абсолютных критериев» конфессиональной исключительности стимулировали разработку нравственной альтернативы освященной Церковью социальной организации и опирающегося на церковные институты духовного мира.
И вопрос о том, почему мир не стал с тех пор лучше, может быть переадресован приверженцам религиозной доктрины. Религиозные войны и религиозные преследования закончились в Европе лишь в ХУШ в., а в России еще позже, в начале ХХ в. При этом религиозный фанатизм переходил нередко в противоположную нетерпимость, религиозные войны — в войну с религией.
Выбралось ли человечество из этого порочного круга? Отнюдь нет. Религиозный фанатизм собирает обильную кровавую жатву в мусульманских обществах Азии и Африки, и раскол в мире ислама остро отражается на благополучии европейских обществ. Порождая, в свою очередь, проявления секуляристской нетерпимости.
В таком противостоянии именно подход Кропоткина выглядит исключительно актуальным. Русский мыслитель отнюдь не отвергал религию, признавал ее нравственное содержание и значение для общественной морали, высоко ценил основателей мировых религий Христа и Будду, обстоятельно анализировал вклад в развитие этики религиозных мыслителей, особенно Руссо и Толстого[11].
Существует и другое направление идеологической критики, начало которому тоже было положено в 1990-х годах, когда консерваторы-почвенники, с одной стороны, и либерал-доктринеры, с другой, в стремлении дискредитировать Революцию 1917 г. постарались представить в крайне одиозном свете революционеров и революционные идеи в целом.
«Нет смысла полемизировать с авторами многочисленных статей, не просто “дегероизирующих” революционеров-террористов, но прямо объявляющих их преступными типами, несущими главную ответственность за бедствия, постигшие Россию в XX веке», — замечает автор специальной монографии о революционном терроризме О.В.Будницкий. Смысл, похоже, все же есть, если след подобной «переоценки ценностей» встречается и в этом солидном труде[12].
Центральная мысль автора: «Террористические идеи, попав на почву нищеты, озлобленности, примитивного мышления, приобрели формы, неожиданные, вероятно, даже для их авторов, что, конечно, не снимает с них ответственности». Одним из тех, кто несет ответственность, оказывается Кропоткин, которому посвящается специальный раздел.
Доказывая эту ответственность, О.В.Будницкий чрезмерно расширяет понятие «терроризма», распространяя ее на «разлитой террор». Поскольку исследователь избегает здесь определения, сложно сказать, явление то или фантом? Очевидно, по крайней мере, что оно включает ту область, которую О.В.Будницкий называет «аграрным террором». Комментируя слова Кропоткина о необходимости крестьянского восстания, сказанные ровно накануне начала классовой войны в российской деревне 1902—1922 гг., О.В.Будницкий констатирует: «Он, по сути, призывает к аграрному и фабричному террору».
Нарисовав яркую картину начального этапа этой войны, историк российского крестьянства О.А. Суховаставит вопрос: «Можно ли характеризовать погромные выступления российской деревни как аграрный стихийный или массовый террор?». И убедительно, на мой взгляд, доказывает: нет, нельзя. Потому что иначе пришлось бы относить к «терроризму» всю историю крестьянских бунтов, т.е. всю тысячелетнюю историю крестьянства[13].
О.В.Будницкий инкриминирует Кропоткину то, что он не осудил публично экстремистские акции анархистов и ограничился осуждением «среди своих». Считая такое поведение лидера российских анархистов «этически» (sic!) предосудительным, исследователь почему-то не задумывается, как бы выглядела такая публичная критика в условиях конспиративной революционной деятельности.
Так, приведя значительный материал, почерпнутый из разнообразных источников, О.В.Будницкий по сути доказывает, что Кропоткин свою политическую деятельность посвятил подготовке Российской революции. При том за рамками этого серьезного исследования остается стержневая для Кропоткина мысль о важности для революции «построительной» работы. Такой «построительной» работой было для Кропоткина последовательное обоснование необходимости общественной самоорганизации. «Построительные» цели преследовала и научно-просветительская деятельность революционера. Наконец, отрешившись от узко-партийного, «сектантского» понимания этики, Кропоткин на закате своей жизни, в условиях кровопролитной разлагающей «борьбы классов» все свои силы посвящает разработке объединяющего этического учения.
Размышляя о перспективах, думаю, при сохранении широты подходов нас ждет более глубокое понимание взглядов Кропоткина и рассмотрение отдельных сторон его творчества будет сопряжено с усвоением его взглядов в их целостности.
[1]См.: Сборник материалов IУ Международных кропоткинских чтений. Дмитров, 2012. С. 59.
[2] Кропоткин П.А. Избранные труды / Сост. П.И.Талеров, А.А.Ширинянц. М.: РОССПЭН, 2010. 896 с.
[3] Талеров П.И. К историографии анархистских воззрений П.А.Кропоткина // Петр Алексеевич Кропоткин /под ред. И.И.Блауберг. М.: РОССПЭН, 2012. С. 367.
[4]Баллер Э. А. Идейный разгром анархизма товарищем Сталиным в 1906–1907 гг. : Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. канд. филос. наук /Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. М, 1950; Косичев А.Д. Разгром Лениным и Сталиным идеологии и тактики анархизма в России : Автореф. дисс. … канд. ист. наук / Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. М., 1950.
[5] См.: Гордон А.В., Старостин Е.В. Кропоткин читает Жореса // Россия и Великая французская революция. М.: Прогресс, 1989. С. 165—194.
[6] Кропоткин П.А. Великая французская революция. 1789—1793. М.: Наука, 1979. 576 с.
[7] Гордон А.В. Встречи с В.М.Далиным // Французский ежегодник. 2002. М:.УРСС, 2002.С. 35—53.
[8] Ударцев С.Ф. Кропоткин. М.: Юрид. лит., 1989. С. 101.
[9]Системная разработка эволюции взглядов Кропоткина была начата в 1990-х годах А.А.Назаровым (Назаров А.А.Уроки реализма: Кропоткин в годы революции // Труды Комиссии по научному наследию П.А.Кропоткина. Вып. 1. М., 1992 С. 116—129).См. также: Лебедева А.П. Анархический идеал и практика большевизма // Там же. С. 109—115; Письма П.А.Кропоткина о революционном насилии /публ. А.А.Мкртичяна //Там же. С. 130—150; Шубин А.В. Два этапа творчества П.А.Кропоткина и идейная борьба в анархической эмиграции 1920—1930 гг. // Там же. Вып. 2. М., 1992. С.128—134. В последние годы темой занялся С.В.Сайтанов, Его аналитический обзор архивных источников и литературы см.: Сборник материалов IУ Международных кропоткинских чтений. С. 68—82.
[10] Кропоткин П.А. Этика. Т. 2. // Кропоткин П.А. Избранные труды. М.: РОССПЭН, 2009. С. 605.
[11] См.: Гордон А.В. Религиозные аспекты этического учения П.А.Кропоткина // Петр Алексеевич Кропоткин и проблемы моделирования историко-культурного развития цивилизации. СПб.: Соларт, 2005. С. 183—188; Его же. Вера и знание в этическом учении П.А.Кропоткина // Петр Алексеевич Кропоткин…. М., 2012. С. 96—129.
[12] Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении: Идеология, этика, психология (2-я половина ХIХ – начало ХХ в.). М.: РОССПЭН, 2000. 399 с. (http://www.e-reading.club/bookreader.php/1024583/Budnickiy_- Terrorizm_v_rossiyskom_osvoboditelnom_dvizhenii.html).
[13]Сухова О.А.. Революционный терроризм в России конца XIX – начала ХХ века: историография, методология, факты // Ист. вестник. Т. 2. М., 2012. С. 136—173 (runivers.ru)