П. А. Кропоткин как биолог

Будучи геологом и сделав так много в геологии, П. А. Кропоткин проявлял большой интерес к биологическим наукам. Длинный ряд его статей в научном отделе «Nineteenth Century» с 1890 г. по 1914 г. с очевидностью свидетельствует не только то, что он следил неустанно за успехом биологических наук, но и то, что его особенно занимала эволюция органического мира. Его статьи в названном журнале представляют собою не простое изложение новых приобретений в области биологии, а систематическое изложение успехов биологии в области эволюционного учения, с точки зрения, принятой автором.

Сильный ум П. А. Кропоткина указал ему то направление, в котором должна была пойти разработка эволюционного учения, и он смело пошел в этом направлении, хотя ему пришлось расходиться во взглядах с выдающимися дарвинистами. С точки зрения большинства, он был ламаркистом, но сам он считал себя дарвинистом и имел на это полное право. П. А. Кропоткин видел в Дарвине объективного искателя научной истины и ставил ему в особую заслугу то, что он всегда охотно признавал значение того или другого нового факта, хотя бы это не согласовалось с его взглядами. Так, Кропоткин отмечает большую разницу во взглядах Дарвина на значение естественного подбора, высказанных в 1-м и в 6-м изданиях «Теории естественного подбора». Тогда как в 1-м издании Дарвин придавал очень мало значения в эволюции органического мира прямому влиянию окружающих условий (среды) на животных и растения, в 6-м его взгляд на это меняется под влиянием новых добытых наукой фактов и под влиянием собственных детальных исследований над изменяемостью и домашних животных и культурных растений. Может быть, Кропоткин и прав, говоря, что Дарвин в своих возражениях против ламаркизма имел в виду не столько соображения Ламарка о прямом влиянии среды на организмы, сколько его учение о прогрессивном развитии органического мира. Это учение содержало в себе в скрытой форме учение о предустановленном плане развития органического мира, в свое время пользовалось большой популярностью и, конечно, стояло поперек пути истинно научного изучения развития органического мира. {99}

Так или иначе, Кропоткин был сторонником взглядов Ламарка на значение прямого влияния среды на организмы, и потому в высшей степени интересны те общие соображения, которые легли в основу его биологических взглядов. Как известно, Дарвин положил в основу своего учения о происхождении видов: 1) изменчивость живых существ в границах, не поддающихся определению, 2) наследственную передачу особенностей родителей детям и 3) борьбу за существование вследствие размножения животных и растений в геометрической прогрессии. Значительная часть возражений против учения Дарвина со стороны его противников сосредотачивалась на пункте первом: с одной стороны, указывали, что изменчивость живых существ не безгранична, с другой стороны, считали невозможным, чтобы путем подбора бесконечно малых случайных изменений могли выработаться в результате борьбы за существование новые виды.

П. А. Кропоткин стал на последнюю точку зрения. По его мнению, нельзя допустить, чтобы естественный подбор мог справиться со множеством бесконечно малых и совершенно случайных изменений, группируя их таким образом, чтобы из них создавались виды или единицы, обладающие гармоническим сочетанием особенностей, позволяющим своим владельцам успешно соревноваться в борьбе за существование. Выход из создавшегося таким образом затруднения П. А. Кропоткин видел в ограничении числа изменений, в придании самой изменчивости некоторой правильности, что, по его мнению, и должно быть, если стать на точку зрения Ламарка, признав, что индивидуальная изменчивость есть результат прямого воздействия среды на организмы. При таком условии личные уклонения или личные особенности являются ответом организма на требования, предъявленные ему со стороны окружающих его условий, или, иначе говоря, приспособлениями к ним организма. Следовательно, личная изменчивость носит приспособительный характер, и, вместо длинного ряда бесконечно разнообразных личных изменений, естественный подбор получает в свое распоряжение однообразно скомбинированный материал, который ему остается классифицировать дальше. Если к этому прибавить передачу таких приспособительных изменений от родителей к детям и вытекающее отсюда их усиление из поколения в поколение, роль естественного подбора окажется, конечно, еще более ограниченной. П. А. Кропоткин действительно ставит этот фактор эволюции органического мира на второе место, отводя ему, так сказать, роль регулятора в образовании видов путем прямого приспособления организмов к условиям среды. Из этих соображений о возникновении личных изменений и их характера вытекает еще одно следствие. Борьба за существование в том виде, в каком ее вывел Дарвин, всецело является борьбой между особями. Напротив, становясь на точку зрения П. А. Кропоткина, она перестает быть борьбой между особями, становясь борьбой между группами особей. В самом деле, если личная изменчивость {100} является в результате прямого воздействия среды на организмы, одни и те же условия, влияя на многие особи, естественно вызовут одинаковые уклонения не в одной, а в целом ряде особей. Но в одной группе особей более разовьются одни особенности, в другой — другие: одна группа окажется более одаренной по сравнению с другой, и когда естественный подбор подчинит их своему влиянию, в качестве регулятора, или фактора, сохраняющего в борьбе за жизнь наиболее благоприятные особенности организации, он подчинит своему влиянию не отдельные особи, а целый ряд групп их. Но отсюда вытекает еще одно важное следствие: если борются между собою не отдельные особи, а группы особей, в пределах каждой группы ее члены могут быть так или иначе полезны друг другу. Таким образом, в пределах каждой группы может создаться взаимная помощь — «mutual aid» — среди ее членов, что, в свою очередь, должно способствовать развитию общественности, общественных инстинктов.

Таковы вкратце главные основания во взглядах Кропоткина на роль естественного подбора в эволюционном развитии органического мира. Развивая эти взгляды, П. А. Кропоткин высказывается отрицательно относительно того положения Ламарка, что воля животного может вызвать появление какого-либо органа. Тем более отрицательно относится он к дальнейшему развитию этого положения в учении неоламаркистов, характерным представителем коих является Паули. Все его внимание направлено на физиологическую сторону вопроса, и потому он ждет наиболее крупных результатов в этом отношении от лабораторных опытов над изменяемостью животных и горячо приветствует экспериментальную биологию. Лучше всего можно ознакомиться с ходом мыслей Кропоткина, его начитанностью и его вдумчивостью, приведя, хотя бы вкратце, содержание ряда его этюдов по указанным здесь вопросам, последовательно появлявшихся на протяжении пяти лет, с 1910 г. по 1914 г., что мы и сделаем.

Первый этюд «The Theory of Evolution and Mutual Aid» (N.C., 1910) останавливается на взглядах Дарвина на факторы эволюции во время появления первого издания «Происхождения видов». П. А. Кропоткин указывает, что тогда Дарвин ставил естественный подбор на первое место и уделял минимальное внимание прямому влиянию окружающих условий на живые существа. Так как его взгляды приводили к заключениям о постепенном развитии органического мира, сходным с тем, что вытекает из учения Ламарка, ему особенно важно было указать, что его взгляды на способ эволюции были совершенно отличны от метафизических взглядов Ламарка. Внимательно изучив последовательные издания «Происхождения видов» и переписку Дарвина, П. А. Кропоткин указывает, как постепенно смягчалось отношение Дарвина к объяснению происхождения личных изменений прямым влиянием окружающих условий. {101}

В том же этюде П. А. Кропоткин отмечает, что постепенно изменялись взгляды Дарвина и на значение уединения в деле выработки новых форм. И этот фактор приводит к тому же, к чему приводит прямое влияние среды, т. е. к возникновению личных особенностей в качестве особенностей приспособления без участия естественного подбора. Указав еще на установленный Гальтоном закон для пределов изменений личных уклонений, П. А. Кропоткин заканчивает свой этюд утверждением, что раз прямое влияние окружающих условий является реальной причиной не только развития, но и усиления личных уклонений, нет никакой надобности объяснять то же усиление личных уклонений такой гипотетической причиной, как естественный подбор.

Так как цитируемый этюд посвящен не столько доказательствам прямого воздействия окружающих условий на организм, сколько изменению некоторых взглядов на этот предмет самого Дарвина, П, А. Кропоткин останавливается на этом в своих других этюдах. Первый из них по времени, «The Direct Action of Environment on Plants» [англ. «Прямое воздействие окружающей среды на растений»] появился в июле того же 1910 года. В нем П. А. Кропоткин отмечает прежде всего, что, объясняя появление личных уклонений прямым воздействием окружающих условий, мы устраняем тем самым некоторые из очень больших затруднений, связанных с признанием за личными уклонениями исключительно случайного характера. Так, случайные изменения, будучи бесконечно малы, не могут стать предметом естественного подбора, потому что совершенно бесполезны для организма. Напротив, если они появляются под влиянием окружающих условий, они, естественно, будут усиливаться, пока вызвавшие их условия будут в силе. С другой стороны, непонятно, почему многие изменения, будучи случайными, являются в то же время связанными друг с другом, т. е. соотносительными, тогда как в случае их зависимости от одних и тех же причин это затруднение устраняется.

Затем П. А. Кропоткин переходит к тщательному обсуждению опытов проф. Бонье над изменчивостью растений, произрастающих на разных высотах и, несмотря на сомнение д-ра Плате в доказательности этих опытов, признает, что ими вполне доказано развитие характерных особенностей многих альпийских растений в зависимости от окружающих условий. Вместе с тем он подчеркивает то, что эти особенности передаются наследственно ближайшему поколению.

Далее в том же этюде говорится об опытах проф. Клебса над изменяемостью растений под влиянием разных температур, причем снова указывается на наследственную передачу благоприобретенных особенностей. Однако здесь, может быть, нелишнее заметить, что сам Клебс, будучи убежден в справедливости объяснения многих личных особенностей прямым воздействием окружающих условий, вовсе не считал свои опыты в этом отношении вполне убедительными. Как {102} известно, Дарвин объяснял существование на равнинах Африки многочисленных колючих растений влиянием естественного подбора, который сохранил такие растения в качестве наилучше защищенных от порчи многочисленными млекопитающими, которые населяют эти равнины. Позднее целый ряд лиц старался выяснить, при каких условиях листья развиваются в шипы, производя опыты, с одной стороны, с развитием шипов, с другой — с превращением шипов в листья. Среди таких экспериментаторов особенно заслуживают упоминания Лотелье, Уольни, Марло, Дефриз, Генслоу и др. Их опыты с влиянием на растения изменяющейся влажности дали много любопытных результатов, и П. А. Кропоткин не упустил их в своем этюде. Особенное значение он придает опытам Генслоу, которые, по его мнению, в высокой степени важны в качестве доказательства, что приспособление вызывается прямым влиянием среды.

Во многих из опытов, как названных лиц, так и других, напр., Прейна, Хеглера, особенно важно то, что прямое влияние среды сказывается не только на внешнем виде растения, но и на его внутреннем строении. В этом отношении П. А. Кропоткин особенно останавливается над опытами Габерландта, выясняющими влияние света на некоторые ткани растений. Опыты показали, говорит он в заключение своего обзора, что все характерные особенности флоры на поверхности земного шара могут быть получены экспериментально путем помещения растений в условия развития, характерные для арктической, альпийской, пустынной, морской и пресноводных флор. К аналогичным выводам П. А. Кропоткин приходит, разбирая опыты над приобретением новых особенностей под прямым влиянием окружающих условий в животном царстве. Этому посвящена его большая статья: «The Response of the Animals to Their Environment» [англ. «Реакция животных на окружающую их среду»], помещенная в ноябрьской и декабрьской книжке вышеназванного журнала за ТОТ же 1910 г. П. А. Кропоткин начинает эту статью с замечания, что растения гораздо легче приспособляются к окружающим условиям, нежели животные, и что потому опыты, произведенные над животными, не столь убедительны. Затем он подходит к обзору экспериментов с различными животными, как в их взрослом состоянии, так и в личиночном.

Он рассматривает опыты Вернона с яйцами и личинками морских ежей, установившие крайнюю чувствительность яиц к изменениям температуры, как в сторону повышения, так и в сторону понижения от нормы, опыты того же наблюдателя с влиянием загрязнения воды на величину личинок, наблюдения К. Семпера над увеличением роста болотных улиток в зависимости от жизни в малом или большом количестве воды, и подобные же эксперименты де Вариньи, установившие, что на размер животных влияет не столько количество воды, сколько величина ее площади. Глава заканчивается обзором работ Уайтфильда над одним из видов болотных улиток, произведен{103}ных в том же направлении. В следующем этюде П. А. Кропоткин занимается пещерными животными и начинает с критического обзора индуктивного метода исследования, принятого Дарвином, и дедуктивного, принятого Вейсманом. Потом он подробно разбирает опыты д-ра Вире, произведенные над разными животными парижских катакомб, и останавливается на чрезвычайной быстроте, с которой сказывается прямое влияние окружающих условий на животных.

Еще далее П. А. Кропоткина занимают многочисленные опыты и наблюдения над мексиканским аксолотлем. Остановившись на наблюдениях Дюмериля, Веласко, г-жи Шовен, Шефельдта и Уинтребрета он заканчивает свой обзор словами, что особенности, развитие которых объясняли медленным действием естественного подбора в течении продолжительного времени, на самом деле происходят очень быстро под прямым влиянием окружающих условий. Не остаются не использованными и опыты проф. Каммерера над саламандрами, в результате которых он приходит к заключению, что искусственно вызванные изменения всегда передаются наследственно, что эти изменения, ослабевая, сохраняются во втором поколении даже при возвращении животного к прежним условиям жизни, и либо просто сохраняются, либо даже усиливаются при сохранении измененных условий. В конце этого отдела П. А. Кропоткин рассматривает по опытам того же Каммерера изменение привычек жабы-повитухи под влиянием изменения условий ее размножения.

Большое внимание уделяет П. А. Кропоткин опытам д-ра Пржибрама над изменением строения брюшка рака-отшельника, который нормально прячет его в пустую раковину слизняка, при освобождении его из последней, а также опытам Мунца над влиянием света на кроликов. В последних опытах особенное внимание уделяется изменению состава крови животного при жизни на различной высоте, причем зависимость состава крови от различных условий питания позволяет Кропоткину затронуть работы Ру и Шепельмана о влиянии разных видов пищи на кишечный канал птиц. В конце всего этюда коротко говорится о влиянии разных условий на окраску и раскраску животных. Не останавливаясь на частностях, П. А.Кропоткин особенно отмечает в экспериментальной биологии все усиливающееся стремление связать внешнее изменение животных и растений с их внутренними изменениями. По его мнению, особенное внимание биологов, работающих в этом направлении, и должно быть направлено на выяснение физиологических и анатомических причин изменчивости. По его мнению, особенно важны работы тех биологов-экспериментаторов, которые, не боясь обвинений в ламаркизме, остаются истинными дарвинистами по методу своих исследований. Они находят, что последнее слово в выяснении причин изменчивости и наследственной передачи благоприятных особенностей принадлежит не теориям наследственности, а эмпирическим изучениям причин {104} изменчивости, что П. А. Кропоткин вполне разделяет. Он признает, что они уже установили один чрезвычайно важный факт, а именно: что помимо не поддающейся определению, загадочной изменчивости, причины которой остаются неизвестными, но, вероятно, заключаются в наследственности, имеется еще изменчивость, вполне определимая и объяснимая, являющаяся вместе с тем в значительной мере приспособительной. Эта изменчивость является результатом прямого влияния внешних условий, должна быть рассматриваема как физиологический факт и подчинена собственным законам. Задача экспериментальной биологии и заключается в раскрытии этих законов.

В двух своих последних этюдах, подлежащих нашему рассмотрению, «The Inheritance of Acquired Characters» [англ. «Наследование приобретенных признаков»] (N.C., March 1912) и «Inherited Variation in Plants» [англ. «Наследственные различия у растений»] (ibidem, Octob. 1914), П. А. Кропоткин останавливается на некоторых теориях наследственности. Напомнив, в чем состоит дарвинова гипотеза пангенезиса, он тщательно останавливается на теории наследственности, предложенной Вейсманом, причем, согласно своему обыкновению, идет историческим путем, следя за развитием взглядов Вейсмана на этот вопрос с начала их возникновения в 1876 году и кончая тем временем, когда они окончательно вылились в его большой работе (1892 г.) Как известно, Вейсман настаивал на существовании основной разницы между зародышевыми клетками и соматическими клетками, т. е. теми, из которых развивается новый организм, и всеми остальными, из которых построен материнский организм. Этот взгляд, очевидно, уже сам собою устраняет всякую возможность признания наследственной передачи благоприобретенных особенностей, если последняя и возникает под влиянием окружающих условий. Возражая на эти основные положения теории Вейсмана, П. А. Кропоткин старается доказать на основании многочисленных исследований над клеткой и тканями, что зародышевая плазма не ограничена одними зародышевыми клетками, что, напротив, она содержится в ядрах всех клеток. По его мнению, основанному на работах Ферворна и О. Гертвига, в каждой воспроизводительной клетке протоплазма ее ядра тесно связана с протоплазмой ее тела, и чем ближе мы знакомимся с процессами оплодотворения, тем более нам выясняется тесная связь между веществом ядра и протоплазмой клеточного тела. Затем, ссылаясь на Мопа, который сравнивает зародышевые клетки с одноклеточными организмами, он считает, что изменения, происходящие в протоплазме клетки, передаются наследственно. Говоря о тесной связи между всеми клетками сложного организма, П. А. Кропоткин указывает на огромное значение для животного организма желез внутренней секреции, а что касается растений, то прямо утверждает, что зародышевая плазма, способная воспроизводить полный организм, содержится в клетках растительного тела — стебля, ветвей и листьев. Впрочем, к тому же заключению относительно животных П. А. Кропоткин приходит на основании {105} явлений регенерации. Далее П. А. Кропоткин останавливается на попытке Вейсмана объяснить передаваемые наследственно особенности, как такие, которые возникают в результате оплодотворения (amphimixis), и также приходит к ее отрицательной оценке. Главным аргументом в этом отношении Кропоткину послужило то соображение, что амфимиксис ничего нового создать не может, что создаваемые им изменения ограничены лишь новым распределением уже существующих особенностей.

Разобрав таким образом некоторые теории наследственности, Кропоткин приходит к заключению, что теоретические соображения в этом направлении совершенно бесплодны, что только опытные наблюдения могут решить вопрос как о возникновении личных изменений, так и о их наследственной передаче из поколения в поколение. Это заставляет Кропоткина уже в 1914 г., в его последнем биологическом этюде, еще раз вернуться к унаследованию растениями благоприобретенных особенностей на основании более поздних работ.

Любопытно, что в этом этюде П. А. Кропоткин прямо называет гипотезу наследственности Вейсмана антидарвинистической по ее основной мысли. «Она родилась, — пишет он, — по его собственному признанию, в 1876 году, из желания примирить в теории эволюции телеологический принцип с механическим, т. е. причиность и преднамеренность, и это желание привело к допущению существования “материи, обладающей душой”, что нашло себе выражение в признании “бессмертной зародышевой плазмы”». Позднее Вейсману пришлось настолько изменить свою гипотезу, что, по словам Деляжа, разногласие между им и его противниками свелось лишь к вопросу о способах передачи благоприобретенных особенностей из поколения в поколение при помощи воспроизводительных клеток, а не о их передаче вообще.

Возвращаясь еще раз к исследованиям Бонье над изменением растений под влиянием разных климатических условий, П. А. Кропоткин резко критикует первоначальные взгляды Вейсмана на разницу между вегетативным и половым размножением растений, от чего Вейсман позднее должен был отказаться.

Разобрав еще несколько наблюдений и опытов над изменяемостью растений Клебса, Цедербауера, Шюбелера и др., П. А. Кропоткин заканчивает свой этюд чрезвычайно важным указанием, что различные признаки организмов передаются в различной степени и в зависимости от продолжительности действия вызвавших их внешних условий. Вместе с проф. Клебсом он признает, что опыты над изменчивостью организмов под влиянием внешних условий и над передачей благоприобретенных особенностей наследственно, будучи даже признаны по своим результатам положительными, вовсе не решают вопроса, можно ли получить новый вид опытным путем. {106}

Заканчивая этим обзор биологических этюдов покойного П. А. Кропоткина, я прежде всего должен отметить их строгую научность как по методу, так и по обилию собранного в них фактического материала. С его выводами можно соглашаться или не соглашаться. Признавая, напр., возникновение изменений под влиянием прямого воздействия внешних условий, можно считать недоказанным, что эти изменения должны обязательно носить приспособительный характер. Но возможность критики еще никогда не умаляла научного значения работы.

Для дарвинистов в высшей степени интересно отношение Кропоткина к взглядам Дарвина. Доказывая, что ультрадарвинист Вейсман положил в основу своих гипотез наследственности антидарвинистическое положение, П. А. Кропоткин с чрезвычайной бережливостью относится к взглядам самого Дарвина, неоднократно подчеркивает его стремления найти истину хотя бы вопреки собственным взглядам и как бы оправдывает свое расхождение с основными взглядами Дарвина на значение естественного подбора в качестве фактора эволюции уловленными им изменениями во взглядах Дарвина на этот вопрос.

Я бы сравнил биологические этюды П. А. Кропоткина, по определенности проводимых в них взглядов, по их цельности, по заложенной в их основе критике, с биологическими этюдами Спенсера. {107}

< Назад

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вперед >

Источник: Электронная библиотека им. Усталого Караула
http://karaultheca.ru/rus-an/sbornik1922.htm