П. Кропоткинъ.
Революцiя в Россiи.
Переводъ Л. Комина.
С.ПЕТЕРБУРГЪ.
Книгоиздательство «Эхо».
1906.
I.
Событія въ Россіи слѣдуютъ одно за другимъ съ поразительной быстротой, характеризующей обыкновенно революціонные періоды. Прошло девять мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ, какъ я писалъ о распространеніи въ Россіи агитаціи въ пользу конституціи. Съѣздъ земскихъ представителей, робко высказавшійся за желательность введенія въ Россіи представительныхъ учрежденій, былъ первымъ шагомъ русскаго общества въ этой борьбѣ, разгорѣвшейся съ такой силой. Самодержавіе, годъ тому назадъ такое несокрушимое на видъ и готовое вынести не одинъ штурмъ, теперь принуждено сознаться, что ему пришелъ конецъ. Между этими двумя гранями произошло не мало событій первостепеннѣйшей важности. Ихъ необходимо припомнить, если мы желаемъ вывести болѣе или менѣе вѣрныя заключенія относительно вѣроятнаго развитія русской революціи въ будущемъ.
15 іюля 1904 года всемогущій министръ внутреннихъ дѣлъ Плеве былъ убитъ соціалистомъ-революціонеромъ Сазоновымъ. Плеве хотѣлъ поддержать самодержавіе еще лѣтъ на десять; онъ вѣрилъ въ неограниченную силу полиціи и такъ ее поставилъ, что полиція при немъ являлась самымъ деморализованнымъ и наиболѣе опаснымъ элементомъ въ государствѣ. Чтобы навсегда сокрушить оппозицію, Плеве не поколебался выселить административнымъ порядкомъ въ отдаленныя мѣста имперіи до 30.000 лицъ. Онъ тратилъ огромныя суммы на охрану своей особы и, проѣзжая по улицамъ въ сопровожденіи полицейскихъ и агентовъ тайной полиціи на велосипедахъ и автомобиляхъ, чувствовалъ себя въ полной безопасности, какъ никто въ
4
Россіи, даже самъ царь. Но все оказалось напраснымъ. Система полицейскаго произвола была осуждена, и никто изъ приближенныхъ царя не рѣшался ее поддерживать. Шесть недѣль постъ министра внутреннихъ дѣлъ оставался вакантнымъ. Николай II принужденъ былъ, скрѣпя сердце, призвать Святополкъ-Мирскаго въ надеждѣ, что этотъ послѣдній дастъ земствамъ возможность выработать нѣчто среднее между неограниченнымъ самодержавіемъ и смягченными его формами, допускающими въ томъ или иномъ видѣ народное представительство. Это сдѣлано было въ ноябрѣ 1904 года на съѣздѣ земскихъ представителей, осмѣлившихся потребовать „гарантій личности и неприкосновенности жилища“, „мѣстнаго самоуправленія и автономіи“, „сближенія правительства съ народомъ“ — путемъ учрежденія особаго выборнаго собранія народныхъ представителей, которые бы принимали участіе въ законодательной дѣятельности и въ обсужденіи бюджета съ правомъ контроля надъ администраціей. Какъ ни была скромна эта декларація, она все-таки послужила сигналомъ къ общей агитаціи. Правда, прессѣ запрещено было принимать участіе въ обсужденіи этихъ вопросовъ, но тѣмъ не менѣе всѣ газеты, городскія думы, ученыя общества и многіе частные кружки обсуждали ихъ. Наконецъ въ послѣднихъ числахъ декабря представители интеллигенціи организовались въ большіе союзы — союзы инженеровъ, адвокатовъ, фармацевтовъ, учителей — и, наконецъ, въ общій федеративный союзъ союзовъ. Въ скоромъ времени эта агитація далеко опередила робкую резолюцію земцевъ. Учредительное собраніе на основѣ всеобщей, равной, прямой и тайной подачи голосовъ стало лозунгомъ всѣхъ конституціонныхъ собраній. Лозунгъ этотъ становится такимъ же популярнымъ, какъ извѣ-
—5—
стные параграфы Хартіи во времена чартистскаго движенія въ Англіи. Учащаяся молодежь первая вынесла эти резолюціи на улицу. Чтобы выразить свою солидарность съ ними, студенчество организовало грандіозныя манифестаціи въ Москвѣ, Петербургѣ и другихъ университетскихъ городахъ. Въ Москвѣ великій князь Сергѣй Александровичъ приказалъ стрѣлять въ совершенно мирную демонстрацію. Многіе были убиты, и съ этого дня смерть великаго князя стала рѣшеннымъ дѣломъ. Событія, по всей вѣроятности, не пошли бы дальше, если бы молодое движеніе не встрѣтило въ этотъ моментъ энергичной поддержки со стороны петербургскихъ рабочихъ.
Это совершенно измѣнило характеръ дальнѣйшихъ событій. Русское правительство всегда ставило себѣ задачей всѣми силами бороться съ пропагандой, вносимой интеллигенціей въ среду крестьянъ и рабочихъ; съ другой же стороны, сближеніе съ крестьянскими и рабочими массами и пропаганда среди нихъ идей свободы и соціализма всегда были цѣлью революціонной молодежи за послѣднія 40 лѣтъ, начиная съ 1801 г. Сама жизнь помогала имъ въ этомъ. Въ теченіе послѣдняго пятидесятилѣтія рабочее движеніе играло весьма важную роль въ европейской жизни; оно такъ приковывало къ себѣ вниманіе печати, что никакими мѣрами нельзя было предупредить проникновеніе этихъ идей въ Россію. Большія забастовки 1896—1900 гг. въ Петербургѣ и центральной Россіи, ростъ рабочихъ организацій въ Польшѣ, удивительный успѣхъ въ западной и юго-западной Россіи еврейской рабочей организаціи Бунда — всѣ эти явленія показываютъ, что русскіе рабочіе идутъ въ своихъ стремленіяхъ рука объ руку съ западными ихъ собратьями. Здѣсь нѣтъ необходимости
—6—
говорить о томъ, что уже было изложено Георгіемъ Гапономъ въ его автобіографіи, — именно о томъ, какъ удалось ему сгруппировать въ нѣсколько мѣсяцевъ значительную массу рабочихъ вокругъ всякаго рода читаленъ, чайныхъ, потребительскихъ обществъ и т. д. и какъ онъ со своими друзьями изъ среды рабочихъ организовалъ эту массу и объединилъ во имя высшихъ цѣлей нѣсколько тысячъ человѣкъ. Эта подпольная работа вполнѣ имъ удалась, и, когда организованнымъ ими рабочимъ Гапонъ и его друзья внушили мысль пойти en masse къ царю и представить ему петицію съ требованіемъ конституціонныхъ гарантій и экономическихъ реформъ, около 70.000 человѣкъ дали клятву поддержать задуманную демонстрацію, хотя почти достовѣрно было извѣстно, что она будетъ разогнана силой оружія. Рабочіе болѣе чѣмъ сдержали данное слово: собралось около 200.000 человѣкъ, во что бы то ни стало хотѣвшихъ достигнуть Зимняго дворца, несмотря на стрѣльбу. Императоръ, какъ теперь стало извѣстно, уѣхалъ въ Царское Село, отдавъ приказъ встрѣтить демонстрантовъ ружейными залпами. Съ этой цѣлью столица была раздѣлена на военные участки, каждый съ особымъ штабомъ, съ новой телеграфной сѣтью, съ перевязочными пунктами. Солдаты стрѣляли въ толпу на разстояніи нѣсколькихъ десятковъ футовъ. Отъ двухъ до трехъ тысячъ женщинъ и дѣтей пали жертвой трусости и упорства правительства. Чувство ужаса, которымъ проникнуты разсказы очевидцевъ объ этомъ избіеніи, превосходитъ всякое описаніе. Никогда изъ ихъ памяти не изгладятся эти ужасныя сцены, какъ ужасы кораблекрушенія остаются навсегда запечатлѣнными въ памяти спасшихся пассажировъ. Слова Гапона о „порожденіяхъ ехидны“, произнесенныя имъ по адресу правительства
—7—
послѣ этой кровавой расправы, раскатились по всей Россіи и далеко отозвалась, подобно маньчжурскимъ залпамъ. Характеръ движенія сразу измѣнился послѣ январской бойни. Всѣ иллюзіи разсѣялись. Разъ правительство не остановилось передъ этой жестокой, трусливой и преступной расправой, стало ясно, что его насиліямъ и злодѣйствамъ не будетъ конца. Иллюзія милостиваго самодержца, отечески пекущагося о нуждахъ своихъ подданныхъ, отошла въ область преданій. Ея мѣсто заняло недовѣріе ко всему, что исходитъ сверху; идеалъ демократической республики, который былъ формально усвоенъ только нѣкоторыми соціалистами, теперь вошелъ даже въ сравнительно умѣренныя программы. Народъ вѣрилъ, что царь его можетъ принять: этимъ воспользовались, завлекли его къ Зимнему дворцу и тамъ разстрѣляли. Подобныя преступленія не забываются въ исторіи. Если правительство хотѣло терроризовать рабочихъ, то январское избіеніе имѣло какъ разъ противоположное дѣйствіе. Оно дало новый толчокъ рабочему движенію по всей Россіи. Пять дней спустя послѣ страшнаго „Владимірскаго воскресенія“ въ Варшавѣ началась забастовка; за ней послѣдовали забастовки въ Лодзи и во всѣхъ индустріальныхъ и горнопромышленныхъ центрахъ Польши. Въ одинъ день варшавская забастовка охватила до 100.000 рабочихъ и сдѣлалась всеобщей. Всѣ фабрики были закрыты, трамваи не ходили, газеты не выходили. Студенты присоединились къ движенію, ихъ поддержали воспитанники среднихъ школъ.
Приказчики, служащіе въ банкахъ и во всѣхъ общественныхъ и коммерческихъ учрежденіяхъ, ресторанная прислуга послѣдовательно присоединялись къ забастовкѣ. Лодзь примкнула къ Варшавѣ. Два дня спу-
—8—
стя забастовка охватила Домбровскій горнопромышленный округъ. Восьмичасовой рабочій день, повышеніе заработной платы, политическія свободы, автономія Польши съ польскимъ сеймомъ, засѣдающимъ въ Варшавѣ, — таковы главвныя требованія забастовщиковъ. Итакъ, уже въ польскихъ стачкахъ мы встрѣчаемъ всѣ тѣ характерныя черты, которыя сдѣлали октябрьскую стачку такимъ страшнымъ орудіемъ борьбы противъ разлагающагося самодержавія. Если бы правители Россіи имѣли хоть смутное представленіе о происходящихъ предъ ихъ глазами событіяхъ, они поняли бы, что на сцену выступилъ новый могущественный факторъ — именно забастовка, въ которой принимаютъ участіе всѣ классы населенія, и что поэтому ничего болѣе не остается, какъ согласиться на предъявленныя требованія, иначе вся государственная машина будетъ потрясена до самаго основанія. Но они остались глухи къ указаніямъ современной европейской исторіи, какъ всегда были глухи къ урокамъ исторіи; когда забастовщики, организовавъ грандіозныя манифестаціи, вышли на улицу, они не нашли ничего лучше, какъ отдать приказъ: „разстрѣлять ихъ“. Въ два дня въ Варшавѣ было убито около 300 мужчинъ и женщинъ, 100 — въ Лодзи, 43 — въ Сосновицахъ и 42—въ Островцѣ; и такъ по всей Польшѣ. Послѣ этихъ новыхъ убійствъ различные классы общества тѣснѣе сомкнулись между собой противъ общаго врага и поклялись бороться, пока не одержатъ полной побѣды. Въ то же самое время въ различныхъ частяхъ Польши происходитъ цѣлый рядъ убійствъ и покушеній на жизнь провинціальныхъ губернаторовъ, полицейскихъ офицеровъ, жандармовъ, сыщиковъ; ни одного дня не обходилось безъ подобныхъ случаевъ. По подсчету,
—9—
проивзведенному въ августѣ, число зарегистрированныхъ въ Польшѣ террористическихъ актовъ доходило до 95, при чемъ лишь въ немногихъ случаяхъ виновные были задержаны. Они обыкновенно укрывались; все населеніе, очевидно, помогало имъ.
II.
Вмѣстѣ съ тѣмъ въ Россіи не прекращалися и крестьянскія волненія, начавшіяся еще два года тому назадъ. Эти волненія, какъ всегда бываетъ съ крестьянскими движеніями, возобновлялись въ началѣ зимы и прекращались съ наступленіемъ времени жатвы. Они приняли значительные размѣры въ Прибалтійскихъ провинціяхъ, въ Польшѣ и Литвѣ, въ центральныхъ губерніяхъ — Черниговской, Орловской, Курской и Тульской, въ среднемъ Поволжьѣ и въ особенности въ западномъ Закавказьѣ. Бывали недѣли, когда русскія газеты отмѣчали въ день отъ десяти до двѣнадцати случаевъ крестьянскихъ волненій. Во время жатвы число ихъ уменьшалось, а теперь, когда время полевыхъ работъ уже прошло, крестьянское движеніе началось съ новой силой. Въ этихъ волненіяхъ крестьяне обнаружили поразительное единство дѣйствія, замѣчательное спокойствіе и выдающіяся организаціонныя способности. Въ большинствѣ случаевъ требованія ихъ отличались умѣренностью. Крестьяне прежде всего торжественно собирали міръ, потомъ просили священника отслужить молебенъ для успѣха предпріятія, выбирали въ качествѣ делегатовъ наиболѣе зажиточныхъ хозяевъ въ деревнѣ и шли со своими требованіями къ помѣщику. Они брали у помѣщика все, что нужно имъ было для поддержанія своего существованія до будущей жатвы, или же рубили дрова въ его лѣсу; если
—10—
крестьяне не встрѣчали противодѣйствія, они ограничивались этимъ и той же дорогой обыкновенно возвращались домой; или же они отправлялись къ помѣщику и заявляли ему, что, пока онъ не согласится отдать всю свою землю ихъ обществу по назначаемой ими цѣнѣ — обыкновенной и справедливой оцѣнкѣ, никто у него ни землю не станетъ арендовать, ни работать не будетъ у него по найму, а также предлагали ему уѣхать изъ деревни. Въ другихъ мѣстахъ, гдѣ отношенія съ помѣщиками были хорошія, крестьяне предлагали имъ продать всю землю обществу по той цѣнѣ, по какой въ данной мѣстности продавались отдѣльные, дробные участки земли; или же взамѣнъ того они предлагали помѣщикамъ годовую ренту, а если онъ самъ желаетъ хозяйствовать, то выражали готовность работать у него за справедливую плату, обыкновенно выше принятой. Но чрезмѣрно высокихъ арендныхъ платъ, отдачи земли посредникамъ или другимъ деревнямъ, чтобы заставить ближайшихъ своихъ сосѣдей работать за болѣе низкую плату, этого они никогда не допустятъ. Что касается Кавказа, то гурійскіе крестьяне поступали еще радикальнѣе. Они отказывались работать на помѣщиковъ, прогоняли всякое начальство, выбирали своихъ судей и организовывали независимыя крестьянскія общины, охватывавшія всю территорію, наподобіе тѣхъ, которыя въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій существовали въ старыхъ контонахъ — Швицъ, Ури и Унтервальденъ. Всѣ эти факты говорятъ одно и то же. Деревенская Россія не успокоится до тѣхъ поръ, пока не будетъ сдѣлано чего-нибудь существеннаго въ смыслѣ націонализаціи земли. Теоретики меркантильной школы экономистовъ могутъ обсуждать этотъ вопросъ безъ конца, не приходя ни къ какому опредѣленному рѣ-
—11—
шенію, но крестьяне ждать болѣе не хотятъ. Помѣщики, очевидно, не вводятъ улучшенныхъ системъ земледѣлія на владѣемыхъ ими земляхъ; они просто извлекаютъ выгоду отъ недостаточности крестьянскаго надѣла и высокихъ налоговъ, которыми обременены крестьяне; они берутъ чрезвычайно высокую арендную плату и заставляютъ крестьянъ переплачивать кулакамъ, которые сдаютъ землю отъ себя. Крестьяне во всей Россіи, повидимому, согласны въ одномъ: „Пусть правительство платитъ помѣщикамъ, если ужъ это необходимо, а намъ нужна земля. При болѣе совершенныхъ пріемахъ обработки мы будемъ извлекать изъ нея гораздо больше, чѣмъ помѣщики, не ведущіе сами хозяйства и получающіе главный свой доходъ отъ гражданской и военной службы“. Такія палліативныя мѣры, какъ сложеніе недоимокъ и уничтоженіе выкупныхъ платежей, объявленныя царемъ 18-го ноября прошлаго года, несомнѣнно не произведутъ никакого впечатлѣнія на крестьянъ. Они понимаютъ, что въ настоящее время, особенно въ виду ожидаемаго голода, никакихъ недоимокъ съ нихъ нельзя взять. Съ другой стороны, люди, хорошо знающіе крестьянъ, единогласно свидѣтельствуютъ, что въ общемъ настроеніи крестьянъ — французъ сказалъ бы mentalité — произошла радикальная перемѣна. Съ тѣхъ поръ какъ началъ существовать міръ, крестьянинъ былъ отданъ на попеченіе урядника и волостного старшины, и, что хуже всего, во всякій моментъ въ немъ могли усмотрѣть крамольника, засѣчь его до смерти вопреки всѣмъ законамъ или отдать на разстрѣлъ казакамъ. Теперь его уже нельзя успокоить и вернуть къ повиновенію однiми жалкими реформами или обѣщаніями. Таково впечатлѣніе всѣхъ, кто близко стоитъ къ современной крестьянской жизни.
— 12 —
Измѣнившееся настроеніе крестьянскихъ массъ сказалось какъ на офиціальномъ крестьянскомъ съѣздѣ, бывшемъ лѣтомъ прошлаго года, такъ и на неофиціальныхъ съѣздахъ, собранныхъ партіей соціалистовъ-революціонеровъ болѣе чѣмъ въ ста селеніяхъ восточной Европы. На всѣхъ съѣздахъ выражалось одно и то же мнѣніе: мы требуемъ земли и получимъ ее.
III.
Крестьянскія волненія, распространившіяся на огромное протяженіе, подобно волнамъ, перекатывались изъ одного конца Россіи въ другой, охватывая то ту, то другую часть страны. Ихъ однихъ было бы достаточно, чтобы выбить изъ колеи обычное теченіе русской жизни. Но къ крестьянскому движенію присоединилось еще общее пробужденіе городскихъ рабочихъ, не желавшихъ долѣе безропотно сносить свое унизительное положеніе; всѣ образованные классы открыто возстали противъ старой системы; такія обширныя окраины, какъ Финляндія, Польша, Кавказъ, потребовали полной автономіи; другія же, какъ Сибирь, Прибалтійскій край, Малороссія, наконецъ каждая губернія заявили о необходимости введевія широкаго мѣстнаго самоуправленія и освобожденія отъ гнета петербургской бюрократіи; все это сдѣлало яснымъ до очевидности, что наступаетъ время полнаго коренного пересмотра всѣхъ учрежденій. И если уже дѣлать при подобныхъ обстоятельствахъ какія-нибудь уступки новому духу времени, то нужно дѣлать ихъ прямо и искренно, съ глубокимъ сознаніемъ важности предпринимаемаго дѣла; онѣ не должны быть вынужденнымъ, случайнымъ положеніемъ вещей въ данный момент; нѣтъ, онѣ должны
—13—
явиться зрѣло-обдуманнымъ шагомъ, диктуемымъ яснымъ пониманіемъ сущности переживаемаго страной историческаго момента. Всякій мыслящій наблюдатель, всякій сколько нибудь изучившій народную психологію пойметъ это. Къ сожалѣнію, ни сознательности, ни чувства отвѣтственности незамѣтно было и слѣда у тѣхъ, которые въ теченіе послѣднихъ двадцати мѣсяцевъ были вершителями судебъ Россіи. Какъ я указывалъ въ своихъ мемуарахъ, нѣкоторыя частичныя уступки, если бы правительство сдѣлало ихъ въ концѣ царствованія Александра II или при вступленіи на престолъ его сына, были бы встрѣчены съ энтузіазмомъ; сдѣланныя во-время, онѣ проложили бы путь медленному и постепенному переходу отъ абсолютизма къ представительному образу правленія. Даже въ 1895 году, когда императоромъ сдѣлался Николай II, было еще не поздно выступить на указываемый путь. Для всѣхъ, кого созданная бюрократіей атмосфера не лишила способности ждать, было ясно въ то время, что десять лѣтъ спустя — въ ноябрѣ 1904 года — такія наполовину вынужденныя уступки, какъ „законосовѣщательное собраніе“, будутъ неизбѣжны. Событія послѣдняго десятилѣтія — студенческіе безпорядки 1901 г., режимъ Плеве, непростительные промахи послѣдней войны — вырыли глубокую пропасть между Россіей и правительствомъ. Январскія избіенія еще болѣе углубили эту пропасть. Только открытое признаніе за народомъ его права выработать себѣ конституцію и полная, честная амнистія, какъ залогъ довѣрія, могли бы избавить Россію отъ кровавыхъ ужасовъ послѣднихъ мѣсяцевъ. Всякій разумный государственный человѣкъ понялъ бы это, но безпринципный придворный карьеристъ Булыгинъ, снискавшій довѣріе при дворѣ, былъ не таковъ.
—14—
Своею политикой онъ хотѣлъ только выиграть время, надѣясь, что какое-нибудь обстоятельство дастъ событіямъ болѣе благопріятное для его повелителя направленіе. Съ одной стороны, даются обѣщавія, какъ въ декабрѣ 1904 года и мартѣ 1905 года, а съ другой — пускаются въ ходъ репрессіи, но не прямо, — въ этомъ нужно признаться, — а болѣе или менѣе въ замаскированномъ видѣ, согласно методамъ политики фонъ-Плеве. Лѣтомъ прошлаго года смертные приговоры выносились десятками. Ненавистные пріемы абсолютистской политики, характеризовавшіе режимъ Плеве, возродились въ еще болѣе возмутительной формѣ. Генералъ-губернаторамъ были предоставлены полномочія, формально принадлежащія лишь одному министру внутреннихъ дѣлъ. Напримѣръ, одесскій генералъ-губернаторъ десятками выселилъ людей изъ города и въ числѣ ихъ бывшаго ректора новороссійскаго университета Ярошенко, которому приказано было выѣхать въ Вологду! Въ это время вся Россія была охвачена революціоннымъ пламенемъ и переживала рядъ такихъ событій, какъ возстаніе мусульманъ и рѣзня въ Баку и Нахичевани, возстаніе въ Одессѣ, во время котораго были сожжены всѣ строенія въ порту, бунтъ на броненосцѣ „Князь Потемкинъ“, вторая серія забастовокъ въ Польшѣ, новыя избіенія въ Варшавѣ, Лодзи и другихъ крупныхъ промышленныхъ центрахъ, рядъ волненій въ Ригѣ, достигшихъ своего апогея въ уличныхъ битвахъ 15 іюня прошлаго года, нѣчто въ родѣ безпрерывныхъ аграрныхъ волненій, ставшихъ регулярными, но сравнительно небольшихъ по своимъ размѣрамъ. Открытое возстаніе охватило всю Россію. Кровь лилась на улицахъ всѣхъ большихъ городовъ просто потому, что царь не хотѣлъ сказать слова, которое
—15—
положило бы конецъ самодержавію его и придворной камарильи. Только къ концу лѣта онъ былъ вынужденъ сдѣлать нѣкоторую уступку, выразившуюся въ изданіи манифеста о созваніи Государственной Думы, объявленнаго 6 августа 1905 года.
IV.
Общее удивленіе и недовѣріе — вотъ слова, которыя лучше всего характеризуютъ впечатлѣніе, произведенное этимъ манифестомъ. Для всякаго, кто сколько-нибудь изучалъ человѣческую психологію, было ясно, что ни одно выборное собраніе, представляющее народъ, не можетъ оставаться чисто совѣщательнымъ учрежденіемъ безъ всякихъ законодательныхъ полномочій. Если бы даже Дума и могла осуществиться въ томъ видѣ, какой ей былъ приданъ совѣтниками Николая II, она все-таки не ограничилась бы ролью совѣщательной палаты. Полагать, что подобная Дума будетъ выражать свою волю въ формѣ совѣтовъ, а не въ формѣ законовъ, и не будетъ ихъ защищать какъ таковыхъ, — просто нелѣпо. Въ актѣ о созывѣ Государственной Думы въ подобныхъ началахъ нужно видѣть только попытку затянуть дѣло, выиграть время. Вотъ новое доказательство неискренности правительства. По мѣрѣ того какъ раскрывался истинный смыслъ Государственной Думы, становилось все болѣе яснымъ, что подобная Дума никогда не соберется; русскимъ не пришлось продѣлать комедіи выборовъ въ Булыгинскую Думу. При этой системѣ выборовъ Петербургъ съ населеніемъ около 1.500.000, несмотря на его богатство, далъ бы всего только 7.000 избирателей, въ другихъ большихъ городахъ съ населеніемъ отъ 200.000 до 300.000 въ избирательные списки было бы занесено
—16—
отъ двухъ до трехъ тысячъ лицъ или даже, можетъ быть, лишь нѣсколько сотенъ. Девяносто-милліонная крестьянская масса была такъ основательно профильтрована многостепенной системой выборовъ, что для избранія немногихъ депутатовъ допускались лишь нѣсколько тысячъ выборщиковъ; что касается четырехъ милліоновъ русскихъ рабочихъ, то они совершенно были устранены отъ всякаго участія въ политической жизни страны. Очевидно, только фанатика избирательной борьбы могла заинтересовать перспектива потерять время на такую безсмыслицу, какъ избирательная кампанія при подобныхъ условіяхъ. Кромѣ того, печати попрежнему мѣшалъ свободно говорить надѣтый на нее намордникъ, военное положеніе оставалось въ силѣ, а провинціальные губернаторы правили, какъ неограниченные сатрапы, высылая всѣхъ неугодныхъ имъ людей. Общественное мнѣніе въ Россіи, естественно, приходило къ убѣжденію, что Государственная Дума не соберется и никакой компромиссъ не можетъ имѣть мѣста, какъ бы ни ратовали за него умѣренные земцы.
Вмѣшательство рабочихъ рѣшило дѣло — и опять дало новое направленіе движенію. Въ Москвѣ въ октябрѣ мѣсяцѣ прошлаго года началась забастовка булочниковъ, за ней послѣдовала забастовка типографскихъ рабочихъ. Эти забастовки не были дѣломъ революціонныхъ организацій: онѣ были дѣломъ самихъ рабочихъ; но забастовка булочниковъ и типографщиковъ, будучи вначалѣ простымъ выраженіемъ экономическаго недовольства, разрослась и распространилась на всѣ отрасли труда, захватила Петербургъ, а потомъ и всю Россію. Эта революціонная манифестація имѣла столь внушительный характеръ, что самодержавіе должно было капитулировать передъ ней. Когда въ Москвѣ
—17—
началась забастовка булочниковъ, по обыкновенію были вызваны казаки. Но терпѣніе московскихъ рабочихъ истощилось. Казакамъ они оказали вооруженное сопротивленіе. Около трехсотъ человѣкъ забаррикадировались на чердакѣ, и началось настоящее сраженіе между осажденными рабочими и казаками. Послѣдніе, какъ всегда, побѣдили осажденныхъ и изрубили ихъ. Тогда была объявлена всеобщая забастовка. „Пустяки — всеобщая забастовка невозможна“, говорили умники. Но рабочіе настойчиво останавливали всѣ работы въ городѣ и имѣли полный успѣхъ. Черезъ нѣсколько дней забастовка стала всеобщей. Легко можно вообразить, что перенесли рабочіе за эти двѣ недѣли, когда работы прекратились, а запасы пищевыхъ продуктовъ подходили къ концу. Но они вынесли все. Въ Москвѣ не было въ продажѣ ни хлѣба, ни мяса; освѣщенія на улицахъ также не было. Всякое движеніе на желѣзныхъ дорогахъ было совершенно пріостановлено, и горы жизненныхъ припасовъ, которыя при обычномъ теченіи жизни ежедневно притекали въ Москву, портились, остановившись въ дорогѣ.
Газеты не выходили, среди публики обращались только прокламаціи стачечныхъ комитетовъ. Тысячи пассажировъ, стекавшихся къ такому большому центру, какъ Москва, не могли двигаться дальше и расположились на станціяхъ желѣзныхъ дорогъ. Въ почтовыхъ учрежденіяхъ скоплялись кипы писемъ и складывались въ особыхъ кладовыхъ. Забастовка, постепенно распространяясь, охватила всю Россію. Какъ только забастовала Москва, центръ Россіи, за ней послѣдовали и всѣ другіе города. Забастовка прежде всего встрѣтила поддержку въ Петербургѣ, и здѣсь рабочіе обнаружили поразительныя организаціонныя способности. Затѣмъ
—18—
энтузіазмъ бѣднѣйшихъ классовъ и ихъ преданность общему дѣлу привлекли къ забастовкѣ и другіе классы: приказчики, конторщики, банковскіе чиновники, актеры, фармацевты, адвокаты, учителя присоединились къ забастовкѣ. Въ общей забастовкѣ противъ правительства соединилась вся страна; оставались только войска, но отдѣльные солдаты и офицеры часто участвовали на митингахъ забастовщиковъ, и въ рядахъ мирныхъ демонстрантовъ нерѣдко можно было замѣтить мундиры; во время демонстрацій рабочіе съ удивительнымъ тактомъ избѣгали столкновеній съ войсками. Черезъ нѣсколько дней всеобщая забастовка распространилась на всѣ главные центры имперіи, не исключая Финляндіи и Польши. Москва страдала отъ недостатка воды, а въ Варшавѣ не было топлива. Пищевые продукты поступали на рынокъ въ очень незначительныхъ размѣрахъ; большіе и малые города были погружены въ абсолютный мракъ. Фабрики не дымили, движеніе на желѣзныхъ дорогахъ было пріостановлено, трамваи не ходили, ни биржа, ни банки, ни театры, ни школы не функціонировали. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ рестораны были закрыты, и служащіе были распущены; рабочіе заставляли хозяевъ гасить огонь послѣ 7 часовъ. Въ Финляндіи домашняя прислуга даже отказывалась работать до 7 час. утра и послѣ 7 час. вечера. Вся жизнь замерла въ городахъ. Но рабочіе не давали никакихъ поводовъ для употребленія оружія и возстановленія порядка путемъ избіенія. И это болѣе всего раздражало правительство. Новое оружіе, болѣе страшное, чѣмъ уличная война, было испробовано и дало поразительные результаты. Тревога, охватившая царя и его приближенныхъ, достигла высшей степени. Царь въ то же время совѣщался съ консервативной придвор-
—19—
ной партіей (Игнатьевъ, Горемыкинъ, Штюрмеръ, Стишинскій), которая совѣтовала вовсе не дѣлать никакихъ уступокъ, и Витте, который явился выразителемъ болѣе либеральныхъ воззрѣній. Царь послѣдовалъ совѣтамъ этого послѣдняго, убѣдившись, очевидно, что консерваторы не согласятся рисковать своей репутаціей, а можетъ быть, даже жизнью для спасенія самодержавія. Поэтому 17 октября онъ подписалъ указъ, въ которомъ объявилъ, что его „непреклонная воля — даровать населенію:
1) незыблемыя основы гражданской свободы на началахъ дѣйствительной неприкосновенности личности, свободы совѣсти, слова, собраній и сходокъ;
2) не останавливая предназначенныхъ выборовъ въ Государственную Думу, привлечь теперь же къ участію въ Думѣ въ мѣрѣ возможности, соотвѣтствующей краткости остающагося до созыва Думы срока, всѣ классы населенія, которые нынѣ совсѣмъ лишены избирательныхъ правъ, предоставивъ засимъ дальнѣйшее развитіе начала общаго избирательнаго права вновь установленному законодательному порядку;
3) установить, какъ незыблемое правило, чтобы никакой законъ не могъ воспріять силы безъ одобренія Государственной Думы и чтобы выборнымъ отъ народа была обезпечена возможность дѣйствительнаго участія въ надзорѣ за закономѣрностью дѣйствій поставленныхъ отъ насъ властей“.
Въ тотъ же день графъ Витте былъ назначенъ главой министерства, которое онъ самъ долженъ былъ формировать, и царь скрѣпилъ своею подписью меморандумъ предсѣдателя совѣта министровъ, въ которомъ говорилось, что „прямота и искренность въ утвержденіи гражданской свободы“, „стремленіе къ устраненію исключительныхъ законовъ“ и „устраненіе репрессивныхъ мѣръ противъ дѣйствій, явно не угрожающихъ
—20—
обществу или государству“, должны стать задачей его дѣятельности, какъ главы министерства. Поэтому правительство должно „воздержаться отъ всякаго вмѣшательства въ выборы въ Государственную Думу“ и „не противодѣйствовать ея рѣшеніямъ, пока они не расходятся съ историческимъ величіемъ Россіи“. Въ то же время началась всеобщая забастовка въ Финляндіи. Все населеніе поддержало ее съ замѣчательнымъ единодушіемъ, и, когда сообщеніе съ Петербургомъ было прервано, въ Гельсингфорсѣ циркулировали самые нелѣпые слухи о революціи въ Россіи. Настойчивость финскаго народа вынудила генералъ-губернатора подать царю донесеніе о необходимости удовлетворить всѣ требованія, предъявленныя населеніемъ Финляндіи. Царь согласился съ этимъ и тотчасъ же издалъ манифестъ объ отмѣнѣ всѣхъ исключительныхъ мѣръ, принятыхъ по отношенію къ Финляндіи, а также и знаменитаго указа 1899 г., нарушившаго конституцію Финляндіи; въ этомъ манифестѣ говорилось о созывѣ финскаго сейма и возвращеніи къ status quo, существовавшему до Бобрикова. Въ интересахъ будущаго развитія Россіи нельзя не пожелать, что въ тотъ же день не было принято аналогичной мѣры относительно Польши — не было издано манифеста объ учрежденіи и созывѣ польскаго сейма въ Варшавѣ. Сколько кровавыхъ столкновеній предупредила бы подобная мѣра! И насколько прочнѣе было бы будущее развитіе Россіи, если бы Польшѣ была гарантирована возможность устраивать свою жизнь согласно ея собственнымъ желаніямъ!..
V.
17 октября графъ Витте сдѣлался предсѣдателемъ совѣта министровъ. Будущее значеніе событій въ зна-
—21—
чительной степени зависитъ, несомнѣнно, отъ того, какъ онъ будетъ пользоваться предоставленными ему широкими полномочіями. Теперь со всѣхъ сторонъ можно слышать вопросъ: „Что за человѣкъ графъ Витте?“ Настоящаго русскаго премьеръ-министра часто представляютъ Неккеромъ русской революціи, и, нужно признать, сходство между Витте и Неккеромъ простирается гораздо дальше простой аналогіи въ ихъ историческомъ положеніи въ моментъ крушенія абсолютной монархіи. Подобно Неккеру, Витте — удачный финансистъ и также меркантилистъ; онъ поклонникъ крупной промышленности; совершая съ помощью своихъ органовъ и Рокфеллеровъ грандіозныя операціи какъ в самой Россіи, такъ и на ея окраинахъ, Витте склоненъ видѣть въ Россіи просто фабрику для дѣланія денегъ. Но политическія воззрѣнія Витте не отдаются широтой; его идеи — это идеи Неккера, изложенныя французскимъ министромъ въ его сочиненіи “Pouvoir Exécutif“, вышедшемъ въ свѣтъ въ 1792 году. Политическій идеалъ Витте — либеральная полу-абсолютная, полу-конституціонная монархія. Въ ней Витте хотѣлъ бы занять мѣсто рядомъ съ обезсиленнымъ монархомъ и играть роль Бисмарка, опираясь на подчиненный ему буржуазный парламентъ. Въ этотъ парламентъ онъ согласенъ былъ допустить десятокъ, другой рабочихъ членовъ — этого было вполнѣ достало, чтобы не обидѣть видныхъ рабочихъ агитаторовъ и дать возможность рабочимъ заявить о своихъ нуждахъ парламентарнымъ путемъ. Витте смѣлъ, уменъ, энергиченъ. Но онъ никогда не будетъ великимъ государственнымъ дѣятелемъ: такъ, ему кажется наивнымъ убѣжденіе, что въ политикѣ, какъ и во всемъ, полная неискренность дастъ наилучшіе результаты. Въ
— 22 —
политикѣ, которую нѣсколько лѣтъ тому назадъ вел Спенсеръ въ защиту „принциповъ“ въ политикѣ, Витте, я думаю, сталъ бы на сторону его оппонентовъ, и он въ глубинѣ души, мнѣ кажется, преклоняется пред „всесильной политикой доллара“ Сесиля Родса. Въ Россіи относятся къ Витте съ полнѣйшимъ недовѣріемъ. Его вліяніе на Николая II, по всей вѣроятности, преувеличено. Витте никогда не требуетъ отъ властелина слишкомъ многаго: онъ боится, что тотъ повернется къ нему спиной и отдастъ его въ руки своихъ реакционныхъ совѣтниковъ, которыхъ онъ понимаетъ и любитъ, безъ сомнѣнія, больше, чѣмъ Витте. Это обстоятельство совершенно упускаютъ изъ вида. Но Витте, какъ и его французскій предшественникъ, благоговѣетъ предъ силой самодержавія и бюрократіи и съ недоверіемъ относится къ массамъ. При всей своей смѣлости онъ все же не рѣшился на коренной переворотъ, так для этого трудно было бы опереться на какой-либо опредѣленный принципъ. Но Витте казалось болѣе удобнымъ ограничиться неопредѣленными обѣщаніями, не торопясь съ ихъ осуществленіемъ. Русское общество въ правѣ было сказать о немъ: Timeo Danaos dona ferentes. Всеобщее неодобреніе, вызванное політикой Витте по отношенію къ вопросу объ автономiи Польши, заставило всѣхъ болѣе или менѣе выдающихся либеральныхъ дѣятелей Россіи отказать ему въ поддержкѣ; а съ другой стороны, среди русскаго общества получило широкое распространеніе мнѣніе, что Витте способенъ очень далеко пойти въ своихъ компромиссахъ съ дворцовой партіей. Во всякомъ случаѣ даже умѣренные земцы — мы это видимъ теперь — не могли одобрить его политику какъ въ вопросѣ о народномъ представительствѣ, такъ и во второстепенномъ вопросе
—23—
объ амнистіи. Онъ отказался провести всеобщее избирательное право и не могъ гарантировать полной амнистіи — требованія, предъявленнаго ему земскими делегаціями. Прямота и искренность въ утвержденіи народной свободы — принципа, которому премьеръ обѣщалъ слѣдовать въ своей политикѣ — еще до сихъ поръ ни въ чемъ не находятъ себѣ подтвержденія. Военное положеніе не только осталось въ силѣ въ тѣхъ мѣстностяхъ имперіи, гдѣ оно уже было введено, но сверхъ того было распространено и на Польшу. А что касается неискренности, то ей могъ бы позавидовать Побѣдоносцевъ.
Многословіе указа объ амнистіи заставляетъ заподозрѣть его искренность. Актъ о полной амнистіи можно изложить въ четырехъ или пяти строчкахъ. Но актъ объ амнистіи, составленный Витте, представляетъ длінный документъ, написанный съ явнымъ намѣреніемъ обмануть читателя относительно истиннаго его смысла; не называя вещей своими именами, этотъ документъ вмѣсто того полонъ ссылокъ на номера статей свода законовъ. Кромѣ того, онъ очень запутанъ и, по мнѣнію русскихъ юристовъ, возбуждаетъ тысячи спорныхъ вопросовъ. Очевидно, во всякомъ случаѣ — одно. Лица, заточенныя, буквально замурованныя въ одиночку въ 1881 — 1886 годахъ въ Шлиссельбургскую крѣпость, варварскій режимъ которой извѣстенъ всему свѣту, согласно пунктамъ указа объ амнистіи не будутъ освобождены. Они подлежатъ высылкѣ на пять лѣтъ въ Сибирь въ качествѣ поселенцевъ, вѣроятно, въ самыя нездоровыя ея мѣстности — и это послѣ 24-хъ- лѣтняго заключенія въ клѣткѣ, послѣ столькихъ лѣтъ абсолютнаго одиночества и оторванности отъ внѣшняго міра! Что касается тѣхъ, которые были доведены до отчаянія режимомъ Плеве и не остановились пе-
—24—
редъ террористическими актами, они будутъ оставлены еще на десять, на двѣнадцать лѣтъ въ Шлиссельбургѣ, въ этой русской Бастиліи: амнистія къ нимъ не примѣняется. Эмигрантамъ же, живущимъ за границей было предписано возбудить ходатайство передъ русскимъ департаментомъ полиціи о выдачѣ особаго удостовѣренія на право въѣзда. Повсюду, какъ только совершался коренной переломъ въ общей политикѣ страны, объявлялась полная амнистія, какъ залогъ довѣрія к Россіи было отказано въ этомъ. Одни слова, слова и слова. Ихъ можно похѣрить однимъ почеркомъ пера. Подобнымъ образомъ обѣщанія конституціи, данныя австрійскимъ императоромъ послѣ вѣнской революціи 13 марта 1848 года, были забыты нѣсколько мѣсяцевъ спустя. И какъ только революціонный пылъ охладился, населеніе столицы жестоко расплатилось за свою довѣрчивость. Не ту же ли самую политику задумали въ Царскомъ Селѣ? Объявленіе Польши на военномъ положеніи является, къ сожалѣнію, первымъ шагомъ къ повороту въ сторону реакціи.
VI.
Первая побѣда, одержанная русскимъ народомъ над самодержавіемъ, была встрѣчена всеобщимъ энтузіазмомъ и ликованіемъ. Толпы, иногда въ нѣсколько coтъ тысячъ человѣкъ мужчинъ и женщинъ всѣхъ классовъ общества, ходили по улицамъ столицы съ безчисленными красными флагами; энтузіазмъ охватилъ и провинцію, даже самые захолустные города. Правда, это было не одно только ликованіе, — демонстранты выставляли три опредѣленныхъ требованія. Прошло три дня послѣ опубликованія указа, которымъ самодержавіе ограничивало свои права, а манифеста объ амнистіи все
—25—
еще не было, и въ Петербургѣ 21-го октября стотысячная толпа шла на штурмъ дома предварительнаго заключенія; но въ десять часовъ вечера одинъ изъ рабочихъ депутатовъ сообщилъ толпѣ слова Витте, подкрѣпленныя имъ честнымъ словомъ, о томъ, что указъ о всеобщей амнистіи будетъ опубликованъ въ эту же ночь. Затѣмъ делегатъ сказалъ: „Берегите свою кровь для болѣе важныхъ случаевъ. Въ одиннадцать часовъ мы получимъ отвѣтъ Витте, и, если онъ насъ не удовлетворитъ, собирайтесь завтра къ шести часамъ на улицахъ, гдѣ кому удобнѣе, для дальнѣйшихъ дѣйствій“.
И громадная толпа — я привожу эти подробности со словъ очевидца — спокойно разошлась, сознавая новую силу — рабочихъ делегатовъ, народившуюся во время этой забастовки. Тутъ нужно обратить вниманіе еще на два факта, помимо амнистіи. Казаки оказались самымъ гнуснымъ орудіемъ въ рукахъ реакціи. Всегда готовые обрушиться на безоружную толпу съ нагайками, шашками и винтовками, они смотрятъ на это какъ на молодецкую потѣху; они охотно участвовали въ подавленіи возстаній въ надеждѣ на грабежи. Съ другой стороны, нельзя было поручиться и за то, что мирные демонстранты каждую минуту не будутъ разстрѣляны войсками: народъ требовалъ удаленія войскъ и въ особенности казаковъ, отмѣны военнаго положенія и учрежденія народной милиціи, подчиненной органамъ городского самоуправленія. Какъ извѣстно, прежде всего въ Одессѣ, а потомъ и въ другихъ городахъ празднично настроенныя толпы демонстрантовъ подвергались нападеніямъ со стороны шаекъ, состоящихъ главнымъ образомъ изъ мясниковъ и всякихъ подонковъ общества, иногда вооруженныхъ и очень часто предводимыхъ городовыми и полицейскими офицерами въ штатскомъ
— 26 —
платьѣ; всякая попытка со стороны радикальныхъ демонстрантовъ револьверными выстрѣлами отразить эти нападенія тотчасъ же вызывала ружейные залпы казаковъ; лишь только изъ средины толпы демонстрантовъ раздавалось нѣсколько отдѣльныхъ выстрѣловъ, — можетъ быть, полицейскій сигналъ, — и войска начинали разстрѣливать мирныхъ гражданъ. Въ Одессѣ имѣли мѣсто организованный грабежъ и избіеніе мужчинъ, женщинъ и дѣтей, особенно въ бѣднѣйшихъ еврейскихъ кварталахъ; войска стрѣляли въ импровизированную студенческую милицію, которая пыталась предупредить избіенія и положить имъ конецъ. Въ Москвѣ издатель „Московскихъ Вѣдомостей“ Грингмутъ и часть духовенства, подъ вліяніемъ пасторскаго посланія епископа Никона, открыто проповѣдывали о необходимости „силой смирить интеллигенцію“; импровизированные ораторы говорили передъ толпой у Иверской часовни, проповѣдуя избіеніе студентовъ. Результатомъ этой агитаціи была осада университета, окруженнаго толпами „защитниковъ порядка“; студенты разстрѣливались войсками, а люди, вдохновленные статьями „Московскихъ Вѣдомостей“, подстерегали по ночамъ студентовъ и убивали ихъ. Такъ, въ одну ночь были убиты и смертельно ранены 21 человѣкъ. Адвокаты, по собственной иниціативѣ, начали разслѣдованіе по дѣлу объ этихъ избіеніяхъ; но уже теперь можно кое что сказать о нихъ. Если расовая вражда играла важную роль при погромахъ въ Одессѣ и другихъ крупныхъ городахъ, то этого нельзя сказать относительно Твери (сожженіе зданія земской управы), Томска, Нижняго-Новгорода и большинства другихъ городовъ съ чисто русскимъ населеніемъ. Однакоже безпорядки и въ этихъ городахъ имѣли столь же дикій характеръ и произошли въ одно и то-
—27—
же время. Организующая рука видна во всемъ этомъ, нѣтъ сомнѣнія, что погромы и избіенія были организованы монархической партіей. Она посылала своихъ депутатовъ въ Петербургъ съ княземъ Щербатовымъ и графомъ Шереметевымъ во главѣ и была принята Николаемъ II весьма милостиво; она открыто выступаетъ в „Московскихъ Вѣдомостяхъ“ и воззваніяхъ епископовъ Никона и Никандра, приглашавшихъ своихъ единомышленниковъ открыто объявить войну радикаламъ, странно было бы, конечно, думать, что самодержавіе самодержавный режимъ, превращающій всякаго полицейскаго чиновника въ маленькаго царя, сдадутся безъ сопротивленія и не будутъ защищаться всѣми доступными имъ средствами, не останавливаясь даже передъ убійствами. Русская революція, несомнѣнно, будетъ імѣть своихъ Фельяновъ и Мюскадиновъ. Но эта борьба въ Россіи необходимо должна еще осложниться расовой ненавистью. Возбужденіе взаимной вражды между разными національностями всегда было излюбленной политикой русскаго правительства. Въ Финляндіи финновъ и карельскихъ крестьянъ натравливали на шведовъ, въ Прибалтійскомъ краѣ возбуждали латышей протівъ нѣмцевъ, въ Польшѣ же — крестьянъ противъ помещиковъ; православныхъ старалась натравить на евреевъ, татаръ — на армянъ и т. д. Характерной чертой политики Игнатьева, а потомъ Витте было разжиганіе расовой и національной вражды въ цѣляхъ подавленія соціалистической пропаганды. Для русской полиціи эти погромы всегда были выгодны, такъ какъ они давали и широкій просторъ для кражъ и грабежей. Поэтому достаточно было одного-двухъ намековъ свыше — и нѣсколько реакціонныхъ газетъ и два епископа не постѣснились выступить съ открытой проповѣдью погромов
—28—
и избіеній, которая, быть можетъ, вызвала ужасную бойню въ Одессѣ и погромы въ другихъ городахъ. Подобныя столкновенія между темными силами прошлаго и молодыми представителями будущаго не прекратятся до тѣхъ поръ, пока могучій потокъ, разлившійся благодаря поднятой революціонной бурѣ, по всей странѣ не войдетъ въ свои берега. Англійская революція продолжалась съ 1639 года по 1655 г., французская — с 1789 г. до 1794 г., и за той и другой слѣдовалъ смутный періодъ, продолжавшійся около тридцати лѣтъ. Нельзя ожидать, что русская революція окончитъ свое дѣло въ нѣсколько мѣсяцевъ. Но одну характерную черту можно отмѣтить теперь. До настоящаго времен виновниками кровопролитія являлись не революціонеры, а защитники абсолютизма. Съ января прошлаго года уже насчитывается около 25.000 убитыхъ. Но вся эта масса убійствъ падаетъ на защитниковъ самодержавія. Побѣда надъ самодержавіемъ, заставившая его отречься отъ своихъ прерогативъ, была достигнута забастовкой единственной въ лѣтописяхъ исторіи по единодушію и самоотреченію принимавшихъ въ ней участіе рабочихъ массъ. Для одержанія этой побѣды не было пролито ні капли крови. То же самое справедливо и относительно деревни. Помѣщичьей собственности, несомнѣнно, нанесенъ ударъ, который сдѣлалъ фактически невозможный возвратъ къ прежнему status quo въ области землевладѣнія. Если въ деревнѣ и была пролита кровь, то она была пролита войсками, призванными для защиты монополіи на землю, а не тѣми, кто хотѣлъ эту монополію уничтожать. Что касается крестьянъ, то они уже высказались противъ мести. Другая замѣчательная черта русской революціи — это выдающаяся роль, которую играютъ въ ней рабочіе. Не соціалъ-демократы, не соціалъ-рево-
—29—
люціонеры и не анархисты идутъ во главѣ настоящей революціи, а представители труда, рабочіе люди. Уже во время первой всеобщей забастовки петербургскіе рабочіе выбрали 132 делегата, которые и составили „Совѣтъ союза рабочихъ“; делегаты же изъ своей среды избрали исполнительный комитетъ, въ составѣ 8 человѣкъ. Никто не зналъ ни ихъ именъ, ни ихъ адресовъ, но всѣ повиновались ихъ резолюціямъ, какъ приказамъ. На улицахъ они появлялись въ сопровожденіи пятидесяти или шестидесяти вооруженныхъ рабочихъ, окружавшихъ делегата кольцомъ, такъ что къ нему никто не могъ приблизиться. Теперь петербургскіе рабочіе, безъ сомнѣнія, расширили свою организацію; хотя ихъ делегаты и вошли въ сношенія съ революціонными партіями, но совѣтъ все-таки сохранилъ свою полную самостоятельность. Подобныя организаціи возникли, вѣроятно, въ Москвѣ и въ другихъ городахъ; въ настоящее время рабочіе систематически вооружаются, чтобъ отразить абсолютистскія черныя сотни. Что касается силы рабочей организаціи, то она лучше всего характеризуется слѣдующимъ фактомъ. Въ то время какъ бюрократы-законники сидѣли надъ своими казуистическими законами о печати, рабочіе простой публикаціей въ своей нелегальной газетѣ „Извѣстія совѣта рабочихъ депутатовъ“ карательной резолюціей отмѣнили предварительную цензуру. „Мы объявляемъ, — говорилось въ этой резолюціи, — если издатель какой-либо газеты станетъ посылать свое изданіе въ цензуру до выхода его въ свѣтъ, мы конфискуемъ на улицахъ эту газету, а рабочіе въ этой типографіи будутъ сняты (стачечный комитетъ въ этомъ окажетъ содѣйствіе); если же, несмотря на это, газета все-таки будетъ выходить, измѣнинку будетъ объявленъ бойкотъ, и машины будутъ сло-
—30—
маны“. Вотъ благодаря чему прекратила свое существованіе предварительная цензура въ Петербургѣ. Старый законъ еще дѣйствовалъ, но de facto текущая пресса стала свободной. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ рабочіе латинскихъ странъ выдвинули всеобщую забастовку, какъ орудіе осуществленія своей воли. Какъ показала русская революція, они были правы. Если всеобщая забастовка принудила къ сдачѣ институтъ самодержавія, насчитывающій за собой многовѣковую давность, то не подлежитъ никакому сомнѣнію, что всеобщая забастовка окажется въ состояніи сломить силу капитала; рабочіе съ присущимъ имъ здравымъ смысломъ, который они не разъ такъ блестяще доказывали, найдутъ средство для рѣшенія рабочаго вопроса; они сдѣлаютъ изъ индустріи не одно только средство личнаго обогащенія; они заставятъ ее служить интересамъ общества. Я всегда думалъ, что русская революція не ограничится реформой политическихъ учрежденій; она, подобно революціи 48 года, пытается разрѣшить соціальный вопросъ. Полувѣковой опытъ соціалистическаго движенія въ Европѣ не можетъ не повліять на теченіе событій. Доминирующее положеніе, занятое трудомъ при современномъ кризисѣ, повидимому, подтверждаетъ это мнѣніе. Не стоя близко къ рабочей средѣ, я не берусь предсказывать, какъ далеко зайдетъ соціальный переворотъ, какія конкретныя формы приметъ движеніе; нѣкоторые шаги несомнѣнно уже сдѣланы въ этомъ направленіи. Сказать, что въ Россіи уже началась революція, въ настоящее время — уже не метафора и не пророчество. Это фактъ. И удивительно, какъ повторяется исторія: не въ отдѣльныхъ событіяхъ, конечно, а въ психологіи борющихся въ ней силъ. Правящіе классы ничему не научились. Они попрежнему неспособны понять реальное значеніе
—31—
развертывающихся передъ ними событій, такъ какъ имъ застилаетъ глаза искусственность окружающей ихъ атмосферы. Въ то время какъ лишь своевременныя уступки, откровенное и прямое признаніе необходимости новыхъ формъ жизни могли спасти страну отъ потоковъ крови, они соглашались пойти на уступки лишь въ послѣдній моментъ и то неискренно, съ затаеннымъ желаніемъ вернуться на старый путь. За послѣдніе десять мѣсяцевъ убито 25.000 человѣкъ. Зачѣмъ это было нужно, если въ октябрѣ пришлось признать то, что упорно отрицали въ декабрѣ? Къ чему репрессіи и избіенія, если черезъ нѣсколько мѣсяцевъ всеобщее избирательное право сдѣлается основой народнаго представительства въ Россіи, а автономія Польши въ области законодательства будетъ признана для Россіи единственнымъ средствомъ удержать Польшу? Вѣдь принуждено же было правительство признать, что только автономія можетъ сохранить для Россіи Финляндію — и это послѣ цѣлаго ряда насильственныхъ мѣръ! Нѣтъ, они не хотятъ признать того, что ясно всякому живущему внѣ одуряющей атмосферы петербургскихъ бюрократическихъ сферъ. Къ счастью, русская революція стоитъ теперь на вѣрномъ пути. Двѣ силы, игравшія въ революціи главную роль, именно городскіе рабочіе, заключившіе братскій союзъ съ интеллигентной молодежью, и крестьяне проявили замѣчательную согласованность въ своихъ дѣйствіяхъ. Въ иныхъ случаяхъ эта согласованность являлась даже сама собой; они избѣгали безполезнаго кровопролитія, и въ этомъ можно видѣть залогъ будущаго торжества русской революціи. Единодушіе, самоотверженіе, глубокое сознаніе своихъ правъ, обнаруженныя рабочими во время всеобщей забастовки, произвели сильное впечатлѣніе на войска; теперь пропаганда рабочихъ начинаетъ проникать въ тѣ слои населенія, изъ которыхъ вербовалась черная сотня; скоро самодержавіе лишится всякой опоры. Главную опасность представляютъ теперь государственные дѣятели, влюбленные въ „порядокъ“. Подъ вліяніемъ встревоженныхъ за свои интересы помѣщиковъ они могутъ прибѣгнуть къ массовымъ избіеніямъ для подавленія крестьянскихъ волненій; но тогда послѣдуетъ такое мщеніе, послѣдствій котораго трудно, почти совсѣмъ невозможно предвидѣть, какъ показалъ первый годъ русской революціи. У русскаго народа есть единомысліе, безъ котораго невозможенъ ни одинъ серьезный переворотъ въ политической жизни страны, есть способность согласовать свои дѣйствія, что также необходимо для успѣха; поэтому настоящее движеніе должно безъ сомнѣнія восторжествовать. Смутное время пройдетъ, и Россія выйдетъ изъ него обновленной; тогда русскій народъ сумѣетъ приняться за эксплоатацію колоссальныхъ природныхъ богатствъ своей родины; онъ найдетъ пути для утилизаціи ихъ въ интересахъ всѣхъ; русскій народъ будетъ противникомъ всякаго кровопролитія; онъ выступитъ поборникомъ мирнаго развитія на пути къ достиженію высшихъ цѣлей прогресса. Самодержавіе, самый худшій изъ пережитковъ темнаго прошлаго, смертельно ранено и болѣе не воскреснетъ; а за этою послѣдуютъ и другія побѣды. |
