П. Кропоткин. Революция в России.
VI.
Первая победа, одержанная русским народом над самодержавием, была встречена всеобщим энтузиазмом и ликованием. Толпы, иногда в несколько сот тысяч человек мужчин и женщин всех классов общества, ходили по улицам столицы с бесчисленными красными флагами; энтузиазм охватил и провинцию, даже самые захолустные города. Правда, это было не одно только ликование, — демонстранты выставляли три определенных требования. Прошло три дня после опубликования указа, которым самодержавие ограничивало свои права, а манифеста об амнистии все еще не было, и в Петербурге 21-го октября стотысячная толпа шла на штурм дома предварительного заключения; но в десять часов вечера один из рабочих депутатов сообщил толпе слова Витте, подкрепленные им честным словом, о том, что указ всеобщей амнистии будет опубликован в эту же ночь. Затем делегат сказал: „Берегите свою кровь ля более важных случаев. В одиннадцать часов мы получим ответ Витте, и, если он нас не удовлетворит, собирайтесь завтра к шести часам на улицах, где кому удобнее, для дальнейших действий“. И громадная толпа — я привожу эти подробности со слов очевидца — спокойно разошлась, сознавая новую силу — рабочих делегатов, народившуюся во время этой забастовки. Тут нужно обратить внимание еще на два пункта, помимо амнистии. Казаки оказались самым гнусным орудием в руках реакции. Всегда готовые обрушиться на безоружную толпу с нагайками, шашками и винтовками, они смотрят на это как на молодецкую потеху; они охотно участвовали в подавлении восстаний в надежде на грабежи. С другой стороны, нельзя было поручиться и за то, что мирные демонстранты каждую минуту не будут расстреляны войсками: народ требовал удаления войск и в особенности казаков, отмены военного положения и учреждения народной милиции, подчиненной органам городского самоуправления. Как известно, прежде всего в Одессе, а потом и в других городах празднично настроенные толпы демонстрантов подвергались нападениям со стороны шаек, состоящих главным образом из мясников и всяких подонков общества, иногда вооруженных и очень часто предводимых городовыми и полицейскими офицерами в штатском платье; всякая попытка со стороны радикальных демонстрантов револьверными выстрелами отразить эти нападения тотчас же вызывала ружейные залпы казаков; лишь только из средины толпы демонстрантов раздавалось несколько отдельных выстрелов, может быть, полицейский сигнал, — и войска начинали расстреливать мирных граждан. В Одессе имели место организованный грабеж и избиение мужчин, женщин и детей, особенно в беднейших еврейских кварталах; войска стреляли в импровизированную студенческую милицию, которая пыталась предупредить избиения и положить им конец. В Москве издатель „Московских Ведомостей“ Грингмут и часть духовенства, под влиянием пасторского послания епископа Никона, открыто проповедывали о необходимости „силой смирить интеллигенцию»; импровизированные ораторы говорили перед толпой у Иверской часовни, проповедуя избиение студентов. Результатом этой агитации была осада университета, окруженного толпами „защитников порядка“; студенты расстреливались войсками, а люди, вдохновленные статьями „Московских Ведомостей“, подстерегали по ночам студентов и убивали их. Так , в одну ночь были убиты и смертельно ранены 21 человек. Адвокаты, по собственной инициативе, начали расследование по делу об этих избиениях; но уже теперь можно кое-что сказать о них. Если расовая вражда играла важную роль при погромах в Одессе и других крупных городах, то этого нельзя сказать относительно Твери (сожжение здания земской управы), Томска, Нижнего Новгорода и большинства других городов с чисто русским населением. Однако же беспорядки и в этих городах имели столь же дикий характер и произошли в одно и то же время. Организующая рука видна во всем этом, и нет сомнения, что погромы и избиения были организованы монархической партией. Она посылала своих депутатов в Петербург с князем Щербатовым и графом Шереметевым во главе и была принята Николаем II весьма милостиво; она открыто выступает в „Московских Ведомостях“ и воззваниях еписокопов Никона и Никандра, приглашавших своих единомышленников открыто объявить войну радикалам. Странно было бы, конечно, думать, что самодержавие и самодержавный режим, превращающий всякого полицейского чиновника в маленького царя, сдадутся без сопротивления и не будут защищаться всеми доступными им средствами, не останавливаясь даже перед убийствами. Русская революция, несомненно, будет иметь своих Фельянов и Мюскадинов. Но эта борьба в России необходимо должна еще осложниться расовой ненавистью. Возбуждение взаимной вражды между разными национальностями всегда было излюбленной политикой русского правительства. В Финляндии финнов и карельских крестьян натравливали на шведов, в Прибалтийском крае возбуждали латышей против немцев, в Польше же — крестьян против помещиков; православных старались натравить на евреев, татар — на армян и т. д. Характерной чертой политики Игнатьева, а потом Витте было разжигание расовой и национальной вражды в целях подавления социалистической пропаганды. Для русской полиции эти погромы всегда были выгодны, так как они давали широкий простор для краж и грабежей. Поэтому достаточно было одного-двух намеков свыше — и несколько реакционных газет и два епископа не постеснялись выступить с открытой проповедью погромов и избиений, которая, быть может, вызвала ужасную бойню в Одессе и погромы в других городах. Подобные столкновения между темными силами прошлого и молодыми представителями будущего не прекратятся до тех пор , пока могучий поток, разлившийся благодаря поднятой революционной буре, по всей стране не войдет в свои берега. Английская революция продолжалась с 1639 года по 1655 г., французская – с 1789 г. до 1794 г., и за той и другой следовал смутный период, продолжавшийся около тридцати лет. Нельзя ожидать, что русская революция окончит свое дело в несколько месяцев. Но одну характерную черту можно отметить теперь. До настоящего времени виновниками кровопролития являлись не революционеры, а защитники абсолютизма. С января прошлого года уже насчитывается около 25.000 убитых . Но вся эта масса убийств, падает на защитников самодержавия. Победа над самодержавием, заставившая его отречься от своих прерогатив, была достигнута забастовкой единственной в летописях истории по единодушию самоотречению принимавших в ней участие рабочих масс. Для одержания этой победы не было пролито ни капли крови. То же самое справедливо и относительно деревни. Помещичьей собственности, несомненно, нанесен удар, который сделал фактически невозможным возврат к прежнему status quo в области землевладения. Если в деревне и была пролита кровь, то она была пролита войсками, призванными для защиты монополию на землю, а не теми, кто хотел эту монополию уничтожить. Что касается крестьян, то они уже высказались против мести. Другая замечательная черта русской революции — это выдающаяся роль, которую играют в ней рабочие. Не социал-демократы, не социал-революционеры и не анархисты идут во главе настоящей революции, а представители труда, рабочие люди. Уже во время первой всеобщей забастовки петербургские рабочие выбрали 132 делегата, которые и составили „Совет союза рабочих“; делегаты же из своей среды избрали исполнительный комитет, в составе 8 человек. Никто не знал ни их имен, ни их адресов, но все повиновались их резолюциям, как приказам. На улицах они появлялись в сопровождении пятидесяти или шестидесяти вооруженных рабочих, окружавших делегата кольцом, так что к нему никто не мог приблизиться. Теперь петербургские рабочие, без сомнения, расширили свою организацию; хотя их делегаты и вошли в сношения с революционными партиями, но совет все-таки сохранил свою полную самостоятельность. Подобные организации возникли, вероятно, в Москве и в других городах; в настоящее время рабочие систематически вооружаются, чтоб отразить абсолютистские черные сотни. Что касается силы рабочей организации, то она лучше всего характеризуется следующим фактом. В то время как бюрократы-законники сидели над своими казуистическими законами о печати, рабочие простой публикацией в своей нелегальной газете „Известия совета рабочих депутатов“ карательной резолюцией отменили предварительную цензуру. „Мы объявляем, — говорилось в этой резолюции, — если издатель какой-либо газеты станет посылать свое издание в цензуру до выхода его в свет, мы конфискуем на улицах эту газету, а рабочие в этой типографии будут сняты (стачечный комитет в этом окажет содействие); если же, несмотря на это, газета все-таки будет выходить, изменнику будет объявлен бойкот, и машины будут сломаны“. Вот благодаря чему прекратила свое существование предварительная цензура в Петербурге. Старый закон еще действовал, но de facto текущая пресса стала свободной. Несколько лет тому назад рабочие латинских стран выдвинули всеобщую забастовку, как орудие осуществления своей воли. Как показала русская революция, они были правы. Если всеобщая забастовка принудила к сдаче институт самодержавия, насчитывающий за собой многовековую давность, то не подлежит никакому сомнению, что всеобщая забастовка окажется в состоянии сломить силу капитала; рабочие с присущим им здравым смыслом, который они не раз так блестяще доказывали, найдут средство для решения рабочего вопроса; они сделают из индустрии не одно только средство личного обогащения: они заставят ее служить интересам общества. Я всегда думал, что русская революция не ограничится реформой политических учреждений; она, подобно революции 48 года, пытается разрешить социальный вопрос. Полувековой опыт социалистического движения в Европе не может не повлиять на течение событий. Доминирующее положение, занятое трудом при современном кризисе, по-видимому, подтверждает это мнение. Не стоя близко к рабочей среде, я не берусь предсказывать, как далеко зайдет социальный переворот, какие конкретные формы примет движение; некоторые шаги несомненно уже сделаны в этом направлении. Сказать, что в России уже началась революция, уже не метафора и не пророчество. Это факт. И удивительно, как повторяется история: не в отдельных событиях, конечно, а в психологии борющихся в ней сил. Правящие классы ничему не научились. Они по-прежнему неспособны понять реальное значение развертывающихся перед ними событий, так как им застилает глаза искусственность окружающей их атмосферы. В то время как лишь своевременные уступки, откровенное и прямое признание необходимости новых форм жизни могли спасти страну от потоков крови, они соглашались пойти на уступки лишь в последний момент и то неискренно, с затаенным желанием вернуться на старый путь. За последние девять месяцев убито 25.000 человек. Зачем это было нужно, если в октябре пришлось признать то, что упорно отрицали в декабре? К чему репрессии и избиения, если через несколько месяцев всеобщее избирательное право сделается основой народного представительства в России, а автономия Польши в области законодательства будет признана для России единственным средством удержать Польшу? Ведь принуждено же было правительство признать, что только автономия может сохранить для России Финляндию — и это после целого ряда насильственных мер! Нет, они не хотят признать того, что ясно всякому живущему вне одуряющей атмосферы петербургских бюрократических сфер. К счастью, русская революция стоит теперь на верном пути. Две силы, игравшие в революции главную роль, именно городские рабочие, заключившие братский союз с интеллигентной молодежью, и крестьяне проявили замечательную согласованность в своих действиях. В иных случаях эта согласованность являлась даже сама собой; они избегали бесполезного кровопролития, и в этом можно видеть залог будущего торжества русской революции. Единодушие, самоотвержение, глубокое сознание своих прав, обнаруженные рабочими во время всеобщей забастовки, произвели сильное впечатление на войска; теперь пропаганда рабочих начинает проникать в те слои населения, из которых вербовалась черная сотня; скоро самодержавие лишится всякой опоры. Главную опасность представляют теперь государственные деятели, влюбленные в „порядок“. Под влиянием встревоженных за свои интересы помещиков они могут прибегнуть к массовым избиениям для подавления крестьянских волнений; но тогда последует такое мщение, последствий которого трудно, почти совсем невозможно предвидеть, как показал первый год русской революции. У русского народа есть единомыслие, без которого невозможен ни один серьезный переворот в политической жизни страны, есть способность согласовать свои действия, что также необходимо для успеха; поэтому настоящее движение должно без сомнения восторжествовать. Смутное время пройдет, и Россия выйдет из него обновленной; тогда русский народ сумеет приняться за эксплуатацию колоссальных природных богатств своей родины; он найдет пути для утилизации их в интересах всех; русский народ будет противником всякого кровопролития; он выступит поборником мирного развития на пути к достижению высших целей прогресса. Самодержавие, самый худший из пережитков темного прошлого, смертельно ранено и более не воскреснет; а за этою последуют и другие победы.