П. Кропоткин. Революция в России.

Электронная версия брошюры «Революция в России» сейчас редактируется. Планируется публикация текста по частям. Всего 4 части. По факту готовности будет анонс в ленте новостей сайта.

П. Кропоткин.
Революция в России.

Перевод  Л. Комина.

С. Петербург.
Книгоиздательство “Эхо“. 1906.

 

I.

События в России следуют одно за другим с поразительной быстротой, характеризующей обыкновенно эволюционные периоды. Прошло девять месяцев с тех пор, как я писал о распространении в России агитации в пользу конституции. Съезд земских представителей, робко высказавшийся за желательность введения в Россия представительных учреждений, был первым шагом русского общества в этой борьбе, разгоревшейся с такой силой. Самодержавие, год тому назад такое несокрушимое на вид и готовое вынести не один штурм, теперь принуждено сознаться, что ему пришел конец. Между этими двумя гранями произошло не мало событий первостепеннейшей важности. Их необходимо припомнить, если мы желаем вывести более или менее верные заключения относительно вероятного развития русской революции в будущем.

15 июля 1904 года всемогущий министр внутренних дел Плеве был убит социалистом-революционером Сазоновым. Плеве хотел поддержать самодержавие еще лет на десять; он верил в неограниченную силу полиции и так ее поставил, что полиция при нем являлась самым деморализованным и наиболее опасным элементом в государстве. Чтобы навсегда сокрушить оппозицию, Плеве не поколебался выселить административным порядком в отдаленные места империи до 30.000 лиц. Он тратил огромные суммы на охрану своей особы и, проезжая по улицам в сопровождении полицейских и агентов тайной полиции на велосипедах и автомобилях, чувствовал себя в полной безопасности, как никто в России, даже сам царь. Но все оказалось напрасным. Система полицейского произвола была осуждена, и никто из приближенных царя не решался ее поддерживать. Шесть недель пост министра внутренних дел оставался вакантным. Николай II принужден был, скрепя сердце, призвать Святополк-Мирского в надежде, что этот последний даст земствам возможность выработать нечто среднее между неограниченным самодержавием и смягченными его формами, допускающими в том или ином виде народное представительство. Это сделано было в ноябре 1904 года на съезде земских представителей, осмелившихся потребовать „гарантий личности и неприкосновенности жилища“, „местного самоуправления и автономии“, „сближения правительства с народом“— путем учреждения особого выборного собрания народных представителей, которые бы принимали участие в законодательной деятельности и в обсуждении бюджета с правом контроля над администрацией. Как ни была скромна эта декларация, она все-таки послужила сигналом к общей агитации. Правда, прессе запрещено было принимать участие в обсуждении этих вопросов, но тем не менее все газеты, городские думы, ученые общества и многие частные кружки обсуждали их. Наконец в последних числах декабря представители интеллигенции организовались в большие союзы — союзы инженеров, адвокатов, фармацевтов, учителей — и, наконец, в общий федеративный союз союзов. В скором времени эта агитация далеко опередила робкую резолюцию земцев. Учредительное собрание на основе всеобщей, равной, прямой и тайной подачи голосов стало лозунгом всех конституционных собраний. Лозунг этот становится таким же популярным, как известные параграфы Хартии во времена чартистского движения в Англии. Учащаяся молодежь первая вынесла эти резолюции на улицу. Чтобы выразить свою солидарность с ними, студенчество организовало грандиозные манифестации в Москве, Петербурге и других университетских городах. В Москве великий князь Сергей Александрович приказал стрелять в совершенно мирную демонстрацию. Многие были убиты, и с этого дня смерть великого князя стала решенным делом. События, по всей вероятности, не пошли бы дальше, если бы молодое движение не встретило в этот момент энергичной поддержки со стороны петербургских рабочих.

Это совершенно изменило характер дальнейших событий. Русское правительство всегда ставило себе задачей всеми силами бороться с пропагандой, вносимой интеллигенцией в среду крестьян и рабочих; с другой же стороны, сближение с крестьянскими и рабочими массами и пропаганда среди них идей свободы и социализма всегда были целью революционной молодежи за последние 40 лет, начиная с 1861 г. Сама жизнь помогала им в этом. В течение последнего пятидесятилетия рабочее движение играло весьма важную роль в европейской жизни; оно так приковывало к себе внимание печати, что никакими мерами нельзя было предупредить проникновение этих идей в Россию. Большие забастовки 1896—1900 гг. в Петербурге и центральной России, рост рабочих организаций в Польше, удивительный успех в западной и юго-западной России еврейской рабочей организации Бунда — все эти явления показывают, что русские рабочие в своих стремлениях рука об руку с западными их собратьями. Здесь нет необходимостиговорить о том, что уже было изложено Георгием Гапоном в его автобиографии, — именно о том, как удалось ему сгруппировать в несколько месяцев значительную массу рабочих вокруг всякого рода читален, чайных, потребительских обществ и т. д. и как он со своими друзьями из среды рабочих организовал эту массу и объединил во имя высших целей несколько тысяч человек. Эта подпольная работа вполне им удалась, и, когда организованным ими рабочим Гапон и его друзья внушили мысль пойти en masse к царю и представить ему петицию с требованием конституционных гарантий и экономических реформ, около 70.000 человек дали клятву поддержать задуманную демонстрацию, хотя почти достоверно было известно, что она будет разогнана силой оружия. Рабочие более чем сдержали данное слово: собралось около 200.000 человек, во что бы то ни стало хотевших достигнуть Зимнего дворца, несмотря на стрельбу. Император, как теперь стало известно, уехал в Царское Село, отдав приказ встретить демонстрантов ружейными залпами. С этой целью столица была разделена на военные участки, каждый с особым штабом, с новой телеграфной сетью, с перевязочными пунктами. Солдаты стреляли в толпу на расстоянии нескольких десятков футов. От двух до трех тысяч женщин и детей пали жертвой трусости и упорства правительства. Чувство ужаса, которым проникнуты рассказы очевидцев об этом избиении, превосходит всякое описание. Никогда из их памяти не изгладятся эти ужасные сцены, как ужасы кораблекрушения остаются навсегда запечатленными в памяти спасшихся пассажиров. Слова Гапона о „порождениях ехидны“, произнесенные им по адресу правительства после этой кровавой расправы, раскатились по всей России и далеко отозвались, подобно манчжурским залпам. Характер движения сразу изменился после январской бойни. Все иллюзии рассеялись. Раз правительство не остановилось перед этой жестокой, трусливой и преступной расправой, стало ясно, что его насилиям и злодействам не будет конца. Иллюзия милостивого самодержца, отечески пекущегося о нуждах своих подданных, отошла в область преданий. Её место заняло недоверие ко всему, что исходит сверху; идеал демократической республики, который был формально усвоен только некоторыми социалистами, теперь вошел даже в сравнительно умеренные программы. Народ верил, что царь его может принять: этим воспользовались, завлекли его к Зимнему дворцу и там расстреляли. Подобные преступления не забываются в истории. Если правительство хотело терроризовать рабочих, то январское избиение имело как раз противоположное действие. Оно дало новый толчок рабочему движению по всей России. Пять дней спустя после сграшного „Владимирского воскресения“ в Варшаве началась забастовка; за ней последовали забастовки в Лодзи и во всех индустриальных и горнопромышленных центрах Польши. В один день варшавская забастовка охватила до 100.000 рабочих и сделалась всеобщей. Все фабрики были закрыты, трамваи не ходили, газеты не выходили. Студенты присоединились к движению, их поддержали воспитанники средних школ.

Приказчики, служащие в банках и во всех общественных и коммерческих учреждениях, ресторанная прислуга последовательно присоединялись к забастовке. Лодзь примкнула к Варшаве. Два дня спустя забастовка охватила домбровский горнопромышленный округ. Восьмичасовой рабочий день, повышение заработной платы, политические свободы, автономия Польши с польским сеймом, заседающим в Варшаве, — таковы главные требования забастовщиков. Итак, уже в польских стачках мы встречаем все те характерные черты, которые сделали октябрьскую стачку таким страшным орудием борьбы против разлагающегося самодержавия. Если бы правители России имели хотя смутное представление о происходящих пред их глазами событиях, они поняли бы, что на сцену выступил новый могущественный фактор— именно забастовка, в которой принимают участие все классы населения, и что поэтому ничего более не остается, как согласиться на предъявленные требования, иначе вся государственная машина будет потрясена до самого основания. Но они остались глухи к указаниям современной европейской истории, как всегда были глухи к урокам истории; когда забастовщики, организовав грандиозные манифестации, вышли на улицу, они не нашли ничего лучше, как отдать приказ: „расстрелять их“. В два дня в Варшаве было убито около 300 мужчин и женщин, 100 — в Лодзи, 43 — в Сосновицах и 42 — в Островце; и так по всей Польше. После этих новых убийств различные классы общества теснее сомкнулись между собой против общего врага и поклялись бороться, пока не одержат полной победы. В то же самое время в различных частях Польши происходит целый ряд убийств и покушений на жизнь провинциальных губернаторов, полицейских офицеров, жандармов, сыщиков; ни одного дня не обходилось без подобных случаев. По подсчету, произведенному в августе, число зарегистрированных в Польше террористических актов доходило до 95, при чем лишь в немногих случаях виновные были задержаны. Они обыкновенно укрывались; все население, очевидно, помогало им.