Взаимопомощь и взаимодействие: риторический аспект

Сборник материалов IV Международных Кропоткинских чтений

Варгина Екатерина Игоревна д.ф.н., доц. Санкт-Петербургский государственный университет

Взаимопомощь и взаимодействие: риторический аспект

Про войну будут детские игры с названьями старыми И людей будем долго делить на своих и врагов.

(В. Высоцкий)

Идеи П. А. Кропоткина, высказанные 100 лет назад, о взаимопомощи, как основе эволюции и основе существования человеческого общества, находят свое подтверждение в современном развитии естественных и социальных наук. В этой статье мне хотелось бы показать взаимосвязь кропоткинских идей с лингвистикой, а точнее таким ее разделом, как риторика. Здесь для нас в первую очередь интересны поставленные П. А. Кропоткиным вопросы о связи биологического и социального, об индивидуальной свободе и коллективизме.

Риторика, в отличие от других дисциплин, связанных с языком, это наука о том, как с помощью языка достигать определенных целей. Существует множество работ, посвященных риторическим стратегиям, приемам, видам пафоса, рассматривается их эффективность применительно к тем или иным адресатам. Мы же хотим разграничить две принципиально разные риторики — «вертикальную» и «горизонтальную». С помощью этих двух моделей достигаются принципиально разные цели. Риторика — это инструмент, она функциональна, мы выбираем инструмент в зависимости от наших целей, от той работы, которую предстоит сделать. При всей важности общения в нашей жизни, оно не является для нас самоцелью. Мы не живем, чтобы общаться, но общаемся, чтобы жить, вступаем в контакт с другими людьми, чтобы решить стоящие перед нами задачи. В случае «вертикальной» риторики мы стремимся достигнуть цели, опираясь на власть, либо достижение власти и является нашей целью, в случае же «горизонтальной» риторики наша цель- взаимодействие, сотрудничество. В этом случае каждый участник коммуникации сохраняет свою свободу, использует полученную им информацию для реализации своих собственных когнитивных целей.

Современный чилийский философ и биолог [У. Мартурана, 1996 г.] возможно и незнакомый с работами П. А. Кропоткина) в своей работе «Биология познания» пишет, что принципиально возможны два вида взаимодействия между системами. В первом случае происходит инициализация: предшествующее поведение первого организма жестко детерминирует последующее поведение второго. Создается простая «цепочка», в которой второй организм лишен самостоятельности, свободы выбора. В человеческом обществе такая модель взаимодействия имеет очень ограниченное распространение. Цель человеческой коммуникации — в создании консенсуальной области поведения путем развития кооперативной области взаимодействий. Чтобы общество развивалось, человек должен иметь возможность свободно проводить мысленные операции над полученной информацией и выбирать, куда ориентировать свою когнитивную область.

Таким образом, требование консенсуса как основы для свободной совместной деятельности не является выдумкой политических мечтателей, его необходимость находит научное подтверждение. Мы можем сделать что-то вместе, если не отрицаем друг друга в процессе делания. Сосуществованию людей, основанному на власти, противопоставляется жизнь, основанная на любви, взаимоуважении, честности и социальной ответственности. Такую модель’нельзя людям навязать, нельзя требовать ее исполнения, не разрушив ее тем самым. Люди могут лишь сами спонтанно создавать ее в процессе жизни. [Н. МаПигапа. Metadesign ЬНПр://«’\у\¥.т1есо.с1/а!1гси1о5/те1а(1е51Вп_рarte3.htm]

20


Существуют две великие антропологические модели того, как иметь дело с другим — коммуницировать или одарять [Пелицци, 1986 г.]. Переводя эти модели из антропологической сферы в лингвистическую, мы можем сказать, что коммуникация предполагает диалог, равноправие участников, а дар монологичен. Монолог отличается от реплики в диалоге тем, что он направлен не на взаимодействие, а на игнорирование или вытеснение противоположной позиции. Одарять, значит, выстраивать вертикаль, проявлять власть, навязывать. Власть по своей сути монологична, она не предполагает обмен, ей свойственно одарять.

К дару, к его материальной части, может прилагаться некое идеальное содержание, можно дарить дружбу, любовь, покровительство. Материальной части может вообще не быть. Обратной стороной дара является угроза (неважно, вербализованная или нет) перестать одарять. Принципиальная невозможность «отдариться» ставит одариваемого в подчиненное, зависимое положение. Как только эта возможность появляется, дар превращается в обмен. Власти чуждо общение, чужд диалог. Последнее не означает, что те, кто наделен властью, не используют диалогические жанры. Никакая власть не абсолютна. Но если со времен М.М. Бахтина, постулировавшего, что любой текст это диалог, написано много о внутреннем диалогизме формально монологического дискурса (учет автором текста особенностей адресата это уже диалог с ним, открывая книгу, пытаясь понять ее, мы также вступаем в диалог с ее автором), то обратная сторона медали (монологизм диалога) исследована значительно меньше.

При этом, практически во всех речевых жанрах, формально диалогических (научный диспут, политические дебаты, бытовой диалог) или формально монологических (статья, речь с трибуны или отчет) мы можем обнаружить и черты монолога. К ним мы можем отнести все попытки навязать свою волю, игнорируя интересы собеседника. С этой точки зрения интересно было бы рассмотреть софистические и эристические риторические приемы, а также использование избыточно усложненного языка, чтобы сделать текст, затрагивающий интересы многих, понятным лишь узкому кругу посвященных. Во всех этих случаях мы можем говорить о проявлении, в той или иной форме, власти. Не случайно, язык собственно власти, язык законов и постановлений, чрезвычайно сложен для понимания. Для их толкования людям приходится прибегать к помощи специально обученных людей, юристов. Бюрократический стиль юридического документа за счет своей усложненности и терминологической насыщенности призван обеспечить однозначность толкования. Но никакая однозначность, как правило, не достигается, зато достигается монологизм, исключение тех, на кого распространяется действие документа, из числа собеседников. Понятным текст делают не эти стилистические приемы (текст, написанный словами живого человеческого языка, всегда будет сохранять элементы многозначности), понятным его делает диалог, желание достигнуть взаимопонимания.

Понимание и принятие информации это всегда двусубъектный процесс, в котором автор и адресат осознанно двигаются навстречу друг другу. Как писал [М. М. Бахтин , 1970 г.], «всякое понимание живой речи, живого высказывания носит активно ответный характер (хотя степень этой активности бывает весьма различной); всякое понимание чревато ответом и в той или иной форме обязательно его порождает». Безусловно, это можно отнести не только к устному высказыванию, но и к письменной речи. Именно этот ответ и не желателен для создателей властного дискурса, его стараются сделать максимально опосредованным, отсроченным и дисперсным.

Во властном обществе человеческое общение, эта «величайшая роскошь», становится роскошью недоступной. В демократическом обществе в большей мере потому, что время деньги. Человек, занятый добыванием средств к существованию, просто не может позволить себе отвлечься на то, что не приносит ему реальной прибыли. Еще недавно россиянам, изучающим английский язык, приходилось специально объяснять, что на стандартный вопрос How are you? (Как дела?) надо отвечать Fine, thanks (Спасибо, прекрасно) и не надо даже пытаться рассказывать о том, как именно обстоят дела. Сейчас,

21


я думаю, эта разница между английской и русской культурой несколько притупилась. В диктаторском, тоталитарном обществе преобладает другой мотив — за внутреннюю свободу, свободу быть искренним и говорить то, что думаешь, приходится платить свободой внешней. Это не только опасность непосредственных репрессий, тюремного заключения и т.п., это и угроза прекращения одаривания (возможности получения определенных привилегий, хорошей работы, загранпоездок). На эти вещи у человека нет изначального права претендовать, но власть, если захочет, может ему их подарить. А захочет она или нет, будет зависеть от его поведения.Здесь необходимо оговориться: под властью мы понимаем не только государственную власть и, вообще, не только власть институциапизированную. Заставить подчиняться можно и без опоры на общественные институты. Рассмотрим следующую схему реализации интересов (здесь мы несколько модифицируем схему, предложенную [Ю. Коппершмидтом, 1985г.]:Реализовать свои интересы с помощью языка мы можем прямо и косвенно. Прямая реализация интересов с помощью языка это приказ. Приказ не существует без опоры на власть, его действенность не связана непосредственно с тем, какие именно вербальные средства использует говорящий. Достаточно, чтобы слушающий понимал, что имеет место именно приказ и что у говорящего имеются неязыковые средства, чтобы обеспечить его действенность. Чем большей реальной властью обладает человек, тем меньше он может заботиться о том, в какие слова облечь свой приказ. Но власть никогда не бывает полной и абсолютной, ее надо завоевывать, ее надо поддерживать, она всегда может оказаться недостаточной, всегда есть опасность ее потерять. Поэтому даже наделенные очень большой властью уделяют много внимания риторическому оформлению своих повелений. Характерными риторическими приемами здесь являются оформление приказа в виде просьбы, отсылка к таким понятиям как «долг», «честь» или, наоборот, «позор», обещание моральных и материальных наград за выполнение приказа и кар за его нарушение, подача приказа, как исходящего непосредственно от народа, родины и т.п. Вспомним, хотя бы, знаменитый приказ адмирала Нельсона перед Трафальгарской битвой: England expects that every man will do his duty (Англия ожидает, что каждый мужчина исполнит свой долг) или советский плакат времен второй мировой «Родина-мать зовет».Косвенная реализация интересов возможна в двух формах:1)Мы можем уговорить собеседника, к примеру, используя эмоционально-оценочные средства воздействовать на него. В этом случае он может выполнить нашу просьбу, не будучи внутренне убежденным в необходимости поступать именно таким образом. Здесь нет опоры на власть как социальный институт, но реализация наших интересов осуществляется за счет другого. Чем больше противоречия между интересами собеседников, чем более различаются цели, которые они преследуют, тем больше они будут прибегать к уговорам. При этом представить себе речь совсем без эмоционально­ оценочного компонента вряд ли возможно, да и не хотелось бы. Способность проявлять эмоции, выражать их словами, одна из важнейших особенностей человека. Критическим моментом здесь является то, когда уговоры используются как средство давления, для того, чтобы настоять на своем любой ценой. Мы можем убедить собеседника, т.е. прийти с ним к консенсусу в отношении совместной деятельности. Только в этом, последнем случае мы можем говорить о свободном взаимодействии людей. Чтобы такое взаимодействие было возможным, у людей должна быть реальная общность интересов, или их интересы должны, хотя бы вкаких-то областях, пересекаться.Что же тогда такое «дар», который мы только что ассоциировали с монологом? Нуждается ли это понятие в реабилитации? Существует ли непреодолимое противоречие между взаимопомощью и дарением?

22


Как отмечает [В. В. Линецкий, 1986 г.], парадоксальность дара в том, что он предполагает забвение, вся же человеческая культура основывается на памяти. Если мы запоминаем, что и кому подарили, и ждем в ответ равноценного подарка, это уже не дар.«Культура» понятие весьма многозначное. Если придерживаться безоценочного понимания культуры, то ее можно представить себе в виде набора инструментов, которые существуют в том или ином обществе для решения определенных задач. Значение слова«культура», таким образом, становится близким значению слова «цивилизация», в нее входят и тип жилища, и средства связи, и научные достижения, и финансовые системы и нормы этикета. Культура предполагает стереотипы, модели поведения. Значения приписываются как их соблюдению, так и нарушению. В этом смысле, культура и есть риторика: каждым нашим действием мы сообщаем окружающим нечто и окружающие, поскольку они принадлежат к одной с нами культуре, имеют возможность понять наше сообщение и ответить на него.Соглашусь с Деррида [J. Derrida, 1988 г.], все, что мы по привычке именуем даром, в действительности завуалированные формы обмена. Дар, о котором мы говорили выше, не предполагает равноправного диалога, но и забвения тоже не предполагает. Он может быть жестом, риторическим ходом.

Недавно в блогосфере обсуждался видеоролик, где в день рождения города известный бизнесмен из окна своего петербургского офиса разбрасывал пятитысячные купюры и наблюдал, как люди, отталкивая друг друга, бросаются их поднимать. У прохожих в этой ситуации существовало лишь две возможности — либо принять дар, либо пройти мимо, отвергнув его. Единственное, что в предложенных условиях было для них невозможно — это с такой же легкостью подарить в ответ нечто равноценное. То есть, права на ответное высказывание, на диалог у прохожих не предполагается. В противном случае, задуманная акция не могла бы состояться. Она имела смысл лишь в рамках определенной культуры (включающей в себя и прецеденты подобных «дарений»), определенной системы взаимоотношений и ценностей.

Сам факт документации и последующей публикации сюжета переводит его из сферы действия в сферу высказывания, имеющего свою прагматическую задачу. В обязательном порядке дары такого рода предполагают иерархию и противопоставление свой-чужой. Бизнесмен и его друзья с одной стороны (наверху), прохожие, реакцию которых он наблюдает — с другой (внизу). Друзья — свои, подопытные внизу — чужие. Высказывание на самом деле обращено не к ним, будучи опубликованным в Интернете, оно призвано решать совершенно другие прагматические задачи. Мы можем лишь предположить, каковы они: повысить популярность бизнесмена и его компании, расширить для него круг «своих», способных вмести с ним получать удовольствие от подобной шутки, утвердить власть «своих» над «чужими».

Именно это демонстративное выстраивание иерархии между дарителем и остальными людьми, на мой взгляд, привело к тому, что многие, видевшие ролик в Интернете, сочли себя оскорбленными и даже стали обсуждать план мести. Идеи предлагались такие: дождаться, когда бизнесмен будет выходить из офиса и осыпать его мелочью, оставить горстку мелочи у входа в офис, стрелять монетками из рогатки по окнам офиса и т.п. (http://www.rosbalt.ru/piler/2012/05/29/986327.htm). Интересно, что все эти идеи представляют собой ответные высказывания, цель которых — сделать в той или иной форме, хотя бы символический, ответный подарок, то есть заставить дарителя вступить в диалог, в равноправный обмен, заставить его признать тех, кто внизу, равными себе.

Истинный дар не является ритуалом, не несет никакого культурного смысла, он не призван ничего обозначать, за него ничего не хотят получить взамен. Таким образом, он предполагает выход за пределы властного дискурса, выход за пределы риторики. Той самой риторики, о которой К. Берк [К. A. Burke, 1962 г.], один из основоположников неориторики писал «Риторика там, где торг и война». Человечество разделено, утверждал Берк, и чтобы противостоять разделению, человек идентифицирует себя с группой,

23


стремится стать для кого-то «своим», чтобы успешнее противостоять «чужим». Торг и война, то есть коммерческая реклама и политическая пропаганда это те сферы, где властная (иначе говоря, «вертикальная») риторика проявляется в наиболее явном и полном виде. Это не значит, что она не присутствует в других сферах коммуникации (например, научной или бытовой), ведь культура, в основе которой лежит властная иерархия, охватывает все сферы жизни. Истинный дар в понятия этой культуры не вписывается.

Но существование Другого как чужого, как противника, над которым нужно взять верх, вовсе не естественное состояние вещей. Преодоление «вертикальной» риторики — в преодолении вертикальной организации общества, в уничтожении дистанции, уничтожении противопоставления «свой-чужой». Общение, основанное на взаимном стремлении к совместной деятельности, сочетание спонтанности с возможностью реализации в этой совместной деятельности подлинных потребностей человека, отсутствие внешнего принуждения снимает противоречие между обменом и дарением, общение между «своими» требует совершенно иной, «горизонтальной» риторики.

При этом принципиально важной является обособленность субъектов такого общения, если нет Другого с его уникальным мировоззрением, собственными интересами, целями и потребностями, то нет и диалога.

В соответствии с законами природы, взаимодействие это всеобщий процесс, совершая некоторое действие в качестве субъекта, мы неизбежно оказываем влияние на окружающую среду, состоящую из множества потенциальных объектов нашего воздействия. Одновременно мы сами являемся элементом среды для других действующих субъектов. Эти же законы не могут не соблюдаться и для речевого воздействия.

Означает ли сказанное, что в рамках современной культуры нет места «горизонтальной» риторике, риторике взаимодействия и сотрудничества, что она может появиться лишь в отдаленной перспективе? Подобно тому, как П. А. Кропоткин искал и находил проявления взаимопомощи и солидарности в современном ему антагонистическом обществе, объявлял их основой существования человечества и связывал с ними надежды на будущее, мы имеем все основания находить и исследовать «горизонтальную» риторику во многих сферах нашей сегодняшней жизни.

Каковы же основные характеристики «горизонтальной» риторики, отличающие ее от «вертикальной»?

Во-первых, необходимо отметить, что хотя возможны целые речевые произведения (тексты), написанные или сказанные в том или ином ключе, конкретные риторические приемы, относящиеся к сфере той или иной риторики, могут встречаться в одном и том же тексте. Анализ можно осуществлять на основе рассмотрения топосов (или ценностей), к которым прибегает автор. На их основе производится подбор аргументов. Апелляция к так называемым «всеобщим» ценностям, носящим предельно абстрактный характер и имеющим для разных людей совершенно разное наполнение, как правило, свидетельствует о попытке манипуляции. Особенно в тех случаях, когда апелляция к этим ценностям увязывается с весьма спорными положениями. Например: «Ты же хороший мальчик, ты любишь свою маму, почему же ты тогда получил двойку на уроке пения?!».

«Универсальная» ценность хороший сын получает весьма спорный атрибут — необходимость успевать по пению. Классическим примером того же рода была формулировка вопроса на референдуме о сохранении СССР в 1991 году: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности».

«Универсальная» ценность права и свободы оказывается жестко увязанной с весьма спорным положением — необходимостью сохранения СССР.

24


Во-вторых, предложенное разделение риторики относится главным образом к сфере методологии. Оно позволяет соотнести поставленные автором цели и способы их реализации.

Таким образом, анализ собственно языковых явлений (риторических приемов) оказывается обусловленным внеязыковой действительностью. Это позволяет нам вернуть риторике этическое измерение, которое было присуще риторике со времен ее зарождения как науки в античном мире. Настоящий оратор, согласно латинскому высказыванию, должен был быть vir bonus, dicendi peritus (хороший человек, в речах искусный), т.е. декларировалось, что на первом месте моральные качества, а потом уже умение хорошо говорить. Как категория риторики, этос — это те условия, которые получатель речи предъявляет ее создателю. В горизонтально организованных системах этические нормы это нормы прямого действия. Нарушающего их общество лишает своей защиты. В вертикально организованных системах мораль не носит объединяющего характера, возможность управляемых влиять на риторику правителей ограничена и опосредована.

Мы должны оценивать успешность высказывания не только по тому, насколько оно помогло говорящему реализовать декларируемую им цель, но и по тому, насколько оно способствовало реализации интересов адресата и всего общества в целом.

  1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М. 1970.
  2. Мартурана У. Биология познания // Язык и интеллект. М.,1996. с. 95-142.
  3. Липецкий В.В. О пошлости в литературе или главный парадокс постмодернизма// Риторика. Специализированный проблемный журнал о человеческой речи. М., Лабиринт,№1(3), 1986. с. 38-56.
  4. Пелицци Ф. Критический дискурс: пять типов диалога// Риторика. Специализированный проблемный журнал о человеческой речи. М., Лабиринт, №1(3), 1986. с. 85-95.
  5. Burke К. A. A Rhetoric of Motives// University of California Press, Berkley; Los Angelos; London, 1962.
  6. Derrida, J. Donner le temps IParis, 1991.
  7. Kopperschmidt J. Rhetorica: Aufsatze zur Theorie. Geschichte und Praxis der Rhetocic. Hildesheim etc.,1985.
  8. Marturana H. Metadesign bhttp://www.inteco.cl/articulos/metadesign_parte3.htm